- Где будем завтра встречаться? - спросил Витя.

- У тебя и встретимся, - выразил я наше общее мнение.

- Провожатых, то есть родителей, - уточнил я,- брать с собой не стоит. - А вообще, кто как хочет! У каждого своя голова, и не мне вас учить, - оставил я вопрос открытым.

Дома, когда мы вернулись, все внимание сосредоточилось на нас. Сноха даже по стопке яблочной налила. Хранилась она для особо торжественных случаев.

Армия, по моему понятию, была и осталась своеобразной школой мужества. «Кто в армии не бывал, тот жизни не видал», - ходила среди нас, юношей, пословица. В этом мне пришлось совсем скоро убедиться на собственном опыте.

Выпили за Победу и, конечно же, за встречу.

- Служите хорошо! Командиров слушайтесь, они плохому не научат, наставляла мать. - Письма пишите чаще, не ленитесь! Для меня добрая весточка от вас дороже всего.

Мы кивали головами, во всем соглашаясь с ней. Службы я не страшился, во многом был к ней подготовлен. Хорошо знал устройство винтовки, ручного пулемета, гранаты и стрелял вполне подходяще. Во время стрельбы (на уроках военного дела), не в похвальбу сказать, и в десятку попадал. Со строевой и приемами штыкового боя тоже был знаком. Поэтому служба представлялась легкой. Пока канитель с обучением разведут, война и кончится, не без огорчения думал я о строевой и прочих армейских подготовках. Мне же мечталось прославить свое имя в боях и вернуться домой в ореоле боевой славы. Ничто другое меня не устраивало.

Брат комиссию не прошел. Невропатолог забраковал.

Мы, четверо, прошли по всем статьям и были зачислены в ВВС.

После небольшого перекура разношерстная наша команда, во главе с капитаном, пройдя через весь город, направилась в сторону Тейкова. Здесь самые рьяные провожающие (в их числе был и мой брат), сказав последнее прости, оставили нас.

- И откуда только такие длинные дороги берутся? - проговорил шедший за нами призывник, вдвое согнувшийся под тяжестью «сидора».

- Бедняжка, с такой ношей и пуп надорвать недолго! Хочешь, облегчим «сидорок»? - подмигнул парню наш неунывающий Иван.

Он, смотрим, боком-боком - и шмыг за спину соседей.

Стемнело, когда добрались до города. Город миновали, не укорачивая шага. Километров через пять свернули в лес, где между деревьями виднелись землянки.

- Располагайтесь пока здесь! - приказал сопровождающий.

Землянка была без окон и двери, маловата и холодновата. После ужина спать укладывались валетом, в «тесноте и обиде».

- Придет время, и такая землянка покажется вам дворцом, -успокаивал нас все тот же сопровождающий.

Утром нам зачитали приказ: «Отныне вы становитесь воинами Красной Армии и зачисляетесь в 9-ю воздушно-десантную бригаду».

Всех нас, призывников, построенных на плацу, разбили на отделения, взводы, роты и батальоны. Мы, все четверо, попали во второе отделение минометного взвода. Рота и батальон тоже были вторыми.

Костяк батальона, да и всей бригады, составили Ивановны, много было из Ярославской, Костромской и даже Тамбовской областей. В основном, процентов на 80, молодой народ, комсомольцы.

Командовал бригадой полковник Курышев, человек с волевым и мужественным лицом. Ему под стать был и заместитель - подполковник Щербина: чуть выше среднего роста, в плечах косая сажень. Взводным, нашим отцом, определен был лейтенант Топорков, из числа бывалых людей. Был он невысок, белобрыс и курнос. Военной школы, по его словам, ему окончить не пришлось, до всего дошел сам, собственным горбом. За тридцать ему перевалило, а он оставался холостяком. О женщинах говорил неохотно и зло. Не поделил чего-то, видно, с ними. По характеру, да и по делам, как показало время, был, что называется, серединка на половинке. Бывал и добр, бывал и привередлив. Несмотря на все его недостатки, жить с ним было можно. На мой взгляд, в других взводах командиры были лучше: молодые, энергичные, и у каждого за плечами военное училище. Но выбирать не приходилось.

Я еще раньше, занимаясь в кавклубе, твердо усвоил, что самое главное на службе -это дисциплина. Оставь свое самолюбие и подчиняйся. Даже если командир и не заслуживает уважения. Ничего не поделаешь, без дисциплины армия все равно что повозка без возницы.

Помощник командира взвода (одного возраста с Топорковым), родом из-под Ярославля, мне полюбился больше. В любом деле он внимательно разбирался, давал дельные советы. Это его умение подсказывать, посоветовать, а не приказывать и привлекало.

Всех же больше пришелся по сердцу командир нашего отделения. Звали его Юрием. Был он из Новгорода. Наш Иван метко окрестил его «Садко»: светловолос, голубоглаз и роста подходящего, сержант и впрямь походил на былинного героя. Так пристало к нему это имя, что по фамилии мы его между собой и не называли.

За год до войны Юрий окончил лесотехнический техникум и работал лесничим. Был он года на два старше нас и опыта жизненного побольше имел. В остальном же был нашего, комсомольского поля ягода.

Кроме нас, четверых, в отделении числились еще два парня из Костромы, бывшие первокурсники института. Звали их Володей и Женей.

Ротное и батальонное командование были сплошь кадровики, окончившие военные училища.

Наибольшее уважение и авторитет завоевал позднее между нами, десантниками, ротный комиссар Васильев, лет тридцати пяти, с благородными мужественными чертами лица. Сердечно и убедительно умел он беседовать с людьми. Был строг, но отзывчив. Никогда не превышал своих прав, не умалял достоинства других.

Сурово, но справедливо солдатское суждение. Солдат видит и подмечает все: и достоинства, и слабости командира, в чьи руки он отдает свою жизнь. Солдату далеко не безразлично, кто будет им распоряжаться. Немало примеров тому, когда солдат жертвовал всем: последней каплей воды, последним куском хлеба и даже жизнью - ради любимого командира. Поэтому редко кому из командиров, не сумевших заслужить уважение солдат (или еще хуже, потерявших его), удавалось быть хозяином положения.

Солдат великодушен и чистосердечен. Он может простить командиру многие его слабости, но незаслуженную обиду не простит никогда.

Несмотря на страхи, мне льстило, что я буду десантником-парашютистом. Этот род войск был овеян романтикой подвигов и бесстрашия.

Представление о парашюте и о прыжках с ним у меня было весьма смутное - по очеркам и книгам, если не считать прыжков с зонтом с крыши своего сарая.

В первые дни службы мы занимались строительством землянок, копали котлованы, таскали из леса бревна. Через неделю справили новоселье. Перед этим сходили в городскую баню, получили обмундирование: кирзовые сапоги, диагоналевые и теплые брюки с нашивными карманами, гимнастерки, теплые куртки с воротниками, шапки-ушанки с подшлемниками.

Во время принятия присяги - это было в день праздника Октябрьской революции - нам вручалось и боевое оружие. Мне, Ивану и всем первым номерам минометных расчетов вручили переносные ротные минометы и личное оружие - наганы. Вторым номерам - Виктору, Александру и другим - автоматы и металлические контейнеры для переноски мин. И, конечно же, всем самую необходимую и неотъемлемую принадлежность десантников - ножи.

Наша жизнь пошла по законам военного времени. Днем ходили на занятия в лес, на стрельбище, кололи чучела, лазили через стенки, ночами несли караульную службу. Поначалу доставалось здорово, но несмотря на усталость, с занятий возвращались с песней.

Помкомвзводу чем-то приглянулся наш запевала Кокорев. Помню, любил он после вечерней проминки, перед строем, поучить нас жизни, как он выражался, на сон грядущий. Построил однажды, как обычно, взвод посреди землянки и начал со своего любимого изречения: «Что вы спите на галопе, Макарий бы вас взял!» Склонив повинные головы и опустив глаза долу, мы молча слушали его речь, стараясь не уснуть стоя. Кокорев, чему-то усмехнувшись, встал по стойке «смирно» и спросил: