Встретивший нас парень оказался очень весёлым и добродушным коком по имени Бьёрн Хупен. Мой сосед за столом — станционный механик Карл Нильсен. Сразу видно, что он большой шутник. Карл сказал про Хупена, что тот настоящий счастливчик, так как его мама и папа обладали завидным чувством предвидения, назвав своего милого малыша Медведем[1]. И впрямь, несмотря на ещё молодой возраст, крупный, грузный кок смахивал на косолапого тёзку.

В полночь с охоты вернулся директор станции Коре Хенриксен, единственный пожилой человек в этом коллективе, насчитывающем десять человек. С его появлением дружеская встреча, устроенная норвежскими радистами в нашу честь, продолжилась. Перед сном мы вместе со всем персоналом станции дружно станцевали задорную «летку-енку», которой обучил нас на ходу темпераментный стюард Айвин Людвигсен.

Станция «Ис-фьорд радио» была сооружена в 1933 году, вскоре после установки мощного маяка на мысе Линнея. Долгое время маяк и станция служили только судам, идущим на Шпицберген: маяк — своим сигнальным огнём, а станция — сведениями о погоде и состоянии льда фьорда и прибрежного участка Гренландского моря. В послевоенное время авиакомпании ряда стран освоили беспосадочные перелёты между Норвегией и Аляской через район Шпицбергена. Первый полет из Норвегии в Японию через Шпицберген и Северный полюс состоялся в мае 1954 года, а на следующий год к полётам из Европы в Токио прибавился новый маршрут, пролёгший по трассе, пересекающей Шпицберген, Гренландию, канадский остров Корнуолис и Аляску. Наконец, с конца 1957 года скандинавская авиакомпания САС открыла регулярное трансконтинентальное воздушное сообщение из Копенгагена и Стокгольма в Токио через район Шпицбергена. Стремительные темпы развития авиационной техники позволили совершать полёты воздушных лайнеров из Европы через Северный полюс в Юго-Восточную Азию и из Европы в Америку. Радиометеорологическая станция «Ис-фьорд радио» сделалась надёжным помощником для лётчиков, чьи трассы проходят через вершину мира, а также для самолётов, совершающих полёты в Лонгйир…

Четыре дня работы на мысе Линнея прошли незаметно. Мы познакомились с многолетними материалами метеонаблюдений, предоставленными нам здесь столь же любезно, как и в Лонгйире на «Свальбард радио».

Перед нашим уходом со станции обильно выпавший снег посеребрил крутые склоны близлежащих гор и широкую прибрежную равнину, по которой мы намеревались идти домой. Течением и ветром принесло с запада в Ис-фьорд так много свежего морского льда и обломков айсбергов, что он действительно превратился в настоящий ледяной залив. Это огорчило Коре Хенриксена:

— Очень хотели отвезти вас на шлюпке, но, к сожалению, она не ледокол. Поживите ещё несколько дней на станции, пока не вынесет лёд из фьорда.

Мы поблагодарили любезного директора, но оставаться дольше не решились: скоро ожидался приход в Баренцбург за углём теплохода «Дашава», на котором экспедиция должна была выехать в Мурманск. Кроме того, мы очень хотели совершить пешеходный маршрут вдоль берегов Ис-фьорда и побывать на мысе Ивана Старостина.

Все свободные от вахт сотрудники станции вышли проводить нас в дорогу. Как водится, сфотографировались на память, обменялись дружескими рукопожатиями и направились на восток, в Баренцбург. Мне показалось, что даже каблуки сапог «настроились» на дорогу, словно отстукивая ритм походного марша: «Ско-рей до-мой!

До-мой ско-рей!»

Пока мы шли, я вспомнил недавно прочитанную в шахтёрской библиотеке интересную книгу «К северу от морской пустыни». Её автор — Лив Балстад, жена первого послевоенного губернатора Свальбарда, прожившая на архипелаге в общей сложности девять лет. Последний раз эта мужественная женщина видела Шпицберген осенью 1955 года. Вскоре она умерла. Но осталась её познавательная книга, в которой фру Лив с большой теплотой вспоминает о дружелюбии и взаимовыручке, свойственных русским и норвежцам, живущим на Шпицбергене близко друг от друга в суровых природных условиях, в отрыве от родного дома. «В то время как во всём мире развивалась „холодная война“, — замечает Лив Балстад, — отношения между норвежцами и русскими на Свальбарде становились все теплее».

Как первые, так и последующие контакты, установленные нами на этом полярном архипелаге с норвежцами, и наши встречи подтверждают её слова о том, что русским и норвежским людям, живущим на одном острове, легко сотрудничать.

Уже позже, в 1977 году, на Шпицбергене побывал министр иностранных дел Норвегии Кнут Фрюденлунд. После своей поездки он сделал заявление, в котором, в частности, отметил: «Мы рады, что с того времени, как возникли советские посёлки, между норвежцами и советскими людьми установились хорошие, добрососедские отношения. Мы надеемся, что эти хорошие отношения будут развиваться и далее…»

шпицбергенский уголёк, добытый руками советских шахтёров в Пирамиде.

Однообразия в природе, к счастью, не бывает, и долгое безумство метели, издевательски превращающей календарное лето в зиму, сменяется несколькими чудесными днями. Ветер успокаивается, и длинные шлейфы сугробов застывают вокруг палаток, на снегомерной площадке. Исчезают тёмные, набухшие снегом облака, и мы спешим насладиться чистым синим-синим небом и даже ухитряемся слегка погреться под лучами светила. После почти непрерывных снежных буранов и полного отсутствия видимости такой резкий погодный контраст воспринимается человеком как-то по-особенному. Окружающий нас воздух становится изумительно чистым и неправдоподобно прозрачным — даже очень-очень далёкие пики гор, обычно еле видимые невооружённым глазом, теперь чётко, едва не графически, выделяются на небосводе.

Июль — самый тёплый месяц на Шпицбергене. Но даже в это наиболее приятное и мягкое время года средняя месячная температура воздуха на нашей станции оказалась отрицательной. Июль запомнился нам и обилием туманов. 23 дня мы «витали» в густых, непрозрачных облаках, плотно накрывавших плато. Часто видимость сокращалась настолько, что со снегомерной площадки, отстоявшей от палатки на несколько десятков метров, я не видел нашего жилища. Когда же к туману ещё присоединялась пурга, можно было вообще не заметить КАПШ с близкого расстояния и легко пройти мимо него. Чтобы избежать этой неприятности, мы «высадили» вокруг палаток небольшую рощицу… вешек и соединили их между собой верёвкой. Для гляциолога, работающего на леднике в непогоду, даже самая маленькая палочка, служащая опознавательным знаком, во сто крат дороже самого высокого дерева, растущего в лесу…

В середине июля радистка из Пирамиды Нина Чекаева сообщила, что у них на берегу Билле-фьорда «погода, как в Сочи: 15 градусов тепла». В это же самое время у нас было холоднее на 10 градусов. Но даже максимальную летнюю температуру воздуха, которую удалось наблюдать на станции в этот день — 5 градусов тепла, мы восприняли как настоящую жару!

В самый жаркий день Маркин взял лыжи, походные приборы, небольшой «тормозок» (так шахтёры называют в шутку завтрак, прихватываемый ими на работу) и отправился в свой гляциоклиматический маршрут по западному склону плато в сторону нунатака Эхо.

Около месяца назад по этому пути мы провожали группу Троицкого. За 20 дней снег успел заметно осесть, обнажились многие трещины, которые тогда удалось миновать, даже не подозревая о них.

Когда представилась новая возможность, Слава предпринял другую вылазку, теперь уже на восточный склон плато, в сторону ледника Негри. В своих маршрутах мой напарник определял на разных высотах ледника температуру и влажность воздуха. Эти данные были крайне нужны для дальнейшего их сравнения с наблюдениями, полученными нами на станции…