– Вот они, мои крошки, – сказала Харра. – Мои правнуки. Тирза Ивиэртес, Изабель Ивиорван эн ли Эде, а мальчик… сейчас, минутку…

Харра закрыла глаза и сложила руки на груди – красивые руки с длинными сильными пальцами, до сих пор искусно перебирающими струны паутиной арфы.

– Мальчик – это Мерса Ивиэрсье, по линии моей четырнадцатой дочери, Валески Ивиэрсье эн ли Эде. У меня есть другая дочь, Катура Ивиэрсье, и я, боюсь, иногда путаю их потомков.

Данло, не зная, что сказать, ответил банальностью:

– Красивые детки.

Головка Мерсы Ивиэрсье вследствие родовой травмы очень напоминала остроконечную голову Бертрама Джаспари, но Данло не кривил душой: для него все дети были красивыми.

– Да, очень. – И Харра рассказала Данло кое-что о своем браке со старейшиной Сароджином Эште Ивиасталиром, давно уже умершим от грибковой инфекции. Она родила в этом браке пятьдесят три ребенка, каждый год по ребенку, а потом уже, в возрасте шестидесяти восьми лет, начала свое восхождение по ступеням церковной иерархии. За последние шестьдесят лет ее род умножился и насчитывал теперь 1617 внуков, прямых ее потомков, многие из которых остались жить в ее родном городе, Монтелливи. Число правнуков на данный момент перевалило за десять тысяч: не было дня в году, сказала Харра, чтобы на свет не являлись один или двое новых людей, призванных изменить облик вселенной. – Мы очень стараемся помнить их имена, но теперь уже и у правнуков появляются собственные дети.

Выпив еще чашечку сладкого чая, Харра призналась, что каждое утро запоминает имена своего потомства и рассылает подарки к дням рождения.

– В помощь памяти наш Орден разработал такую дисциплину, как мнемоника, – сказал Данло. – Если хотите, я научу вас некоторым ее положениям.

– Это очень великодушно с вашей стороны, пилот. Мы слышали, что у вас самого память просто феноменальная.

Данло не сказал ей, что в четыре года уже запомнил всех своих предков до пятидесятого колена, и не стал говорить, что однажды в качестве упражнения представил себе имена и лица полумиллиона собственных потомков – в случае, если судьба когда-нибудь благословит его детьми.

– Настоящая проблема не в том, как мы запоминаем, а в том, почему мы забываем, – сказал он.

Харра с грустной улыбкой снова обратила взор к дальней стене и сказала:

– Следующий кадр, пожалуйста.

На мерцалевой стене тут же возникла новая картина. Около десяти тысяч крохотных Архитекторов стояли плечом к плечу, составляя групповой портрет семейства Харры.

– Мы не можем забыть, что каждый из наших детей – это звезда, – сказала Харра. – Каждый из нас – дитя Эде, и всем нам предназначено сиять.

– Да, сиять, – подтвердил Данло, не понимая пока, к чему Харра завела весь этот разговор о памяти и о детях.

– Вам знакома Программа Прироста, пилот?

– Это императив, предписывающий женщинам рожать помногу детей, да?

– Да. Это хорошая программа, священная, и мы все в нее верим. Разве Эде не сказал, что мы должны расти без препон и заполнять вселенную детьми наших детей? И все-таки…

– Да? – вставил Данло.

– И все-таки в самом начале истории Церкви было время, когда вопросы деторождения каждая супружеская пара решала самостоятельно.

– Понятно.

– У нас впереди масса времени, чтобы заполнить вселенную. Время есть Эде, и мы должны помнить, что Программа Прироста – это часть его Бесконечной Программы, которая будет действовать, сколько ей нужно, пока не остановится в конце всего сущего.

– Я не ивиомил, благословенная Харра, – с улыбкой заметил Данло, поглаживая флейту. – Меня в этом убеждать не надо.

– Да, наверно, – тихо засмеялась Харра. – Но мы действительно очень желали бы вразумить ивиомилов. Бертрам Джаспари сознательно закрывает глаза на то, что эту программу когда-то написали люди, такие же, как мы.

– Ее создали во времена Великой Чумы, да?

Харра чуть не выронила чашку от удивления.

– Откуда, пилот, вам может быть известно то, что так прочно забыли старейшины нашей Церкви?

– Я изучал вашу историю. – И Данло рассказал, что он каждое утро, надевая священный шлем, исследует разные кибернетические пространства. – Я отыскал ваши архивы, ваши исторические массивы – те, в которые доступ не запрещен. Там содержится много информации.

– Во время Чумы из каждых десяти детей умирало девять, а кое-где умирали девяносто девять из каждой сотни. Поэтому женщинам необходимо было рожать как можно больше.

– Но ваш народ пережил Чуму.

– Да, в отличие от многих других. Но мы верим, что заплатили за это дорогой ценой. Программа Прироста и по сей день сохраняет ту форму, в которой ее приняли Иви Сигрид Ивиасталир и старейшины ее Койвунеймина.

– И каждая женщина обязана родить не меньше пяти детей?

– Да, если она замужем.

– Но при этом ей желательно родить в десять раз больше?

– И еще больше, если ей дано. Таков идеал.

– Очень много детей получается.

– Слишком много, – тихо, почти шепотом, сказала Харра. – Слишком много наших людей питаются недостаточно хорошо.

Данло склонил голову, вспомнив, что значит быть голодным. Подростком, совершая путешествие в Невернес, он чуть не умер от голода на морском льду.

– Но ведь в Алгоритме сказано, что каждый преображенный будет вечно сыт бесконечным телом Эде?

– Да, но те, кто еще не преобразился, тоже должны чтото есть.

– Бертрам Джаспари сказал бы, что страдания, переносимые в этой жизни, – это тест, показывающий, кто достоин преображения, а кто нет.

– Да, сказал бы.

– И все ивиомилы поддержали бы его в том, что все страдания будут вознаграждены, когда Архитектор умрет и его “я” перейдет в вечный компьютер.

– Это все мои дети, пилот! – Харра показала на фотографию своей семьи. – Мои малютки. И они голодают. Истина о существовании зла и страданий входит в Четыре Великие Истины, но искать страдания без нужды – это хакр против Бога.

– Программа Прироста вызывает бездну страданий.

– Вот почему мы должны быть чрезвычайно осторожны при форматировании и редактировании программ.

– Программу всегда проще написать, чем переписать, да?

Харра кивнула.

– Ошибка, включенная в программу как решение временной проблемы, пусть даже очень серьезной, может причинить большой вред.

– Ошибка, – задумчиво произнес Данло. – Вроде вируса.

– Что вы имеете в виду?

– Иногда избавиться от ошибки становится невозможно, как от аномального вируса, внедрившегося в чью-то ДНК.

Харра печально улыбнулась этой жуткой метафоре.

– Мы боимся, что наша Святая Церковь всегда была консервативна. К сожалению, мы сохраняем не только позитивное, но и негативное.

– Такова суть каждого ортодоксального учения, разве нет?

– Да, вы правы.

– И все-таки ваша Церковь обеспечила себе путь к переменам.

– О чем вы?

– Я узнал, что Святые Иви могут принимать новые программы.

– И как же, по-вашему, это происходит?

– Я узнал, что Святая Иви является хранителем первого компьютера Эде. Первого вечного компьютера, в который он поместил свою душу.

– Не слишком ли много вы узнали? – улыбнулась Харра.

– Известно, что Программа Эде для вселенной внесена в этот компьютер и что одна только Святая Иви может контактировать с ней.

– Что еще вам известно?

– Что только Святая Иви может читать Бесконечную Программу Эде и решать, какие программы Церкви соответствуют ей, а какие нет.

– Неужели? – В темных, почти черных глазах Харры, устремленных на Данло, горел огонь нерушимой веры. Поток невысказанного прошел между ними, и Данло понял, что она никогда не пойдет на контакт с вечным компьютером Эде из экономических или политических побуждений.

– Если Святая Иви вдохновлена свыше, – сказал он, – и видит вещи в истинном свете, она, так там сказано, может переписывать старые программы или вводить совершенно новые. Это в ее власти, правда?

Харра выпила еще чаю и вздохнула.