Сказав эти страшные слова, Екатерина легко шагнула к выходу и исчезла, словно растаявшее в ночи привидение.

Глубокая тишина воцарилась в старом замке Блуа. Нарушил ее только бой огромных часов.

Генрих, обливаясь холодным потом, считал удары…

— Полночь, — прошептал король. — Полночь! В этот час мертвые поднимаются из могил! И у меня такое ощущение, что здесь побывала не живая женщина, а призрак, и этот призрак велел: «Убивай, убивай, если хочешь жить!»

Убивать, снова и снова убивать!

В эту минуту до слуха короля долетел странный звук — словно кто-то жалобно застонал: так стонет человек в тот момент, когда чувствует, что смерть его близка… У Генриха III волосы на голове встали дыбом.

Он застыл неподвижно, вслушиваясь в ночь. Но больше король не услышал ни звука. Над Блуа повисла тишина, и, казалось, туман с Луары как-то по-особенному обволакивал в эту ноябрьскую ночь спящий город. А в замке все молчало, никто не откликнулся на жалобный призыв умирающего…

Тогда на короля обрушился суеверный ужас. Ему почудилось, что это его самого убивают в ночи… Кто-то подступил к нему с кинжалом и перерезал горло… Слабый стон вырвался из груди короля, и он потерял сознание…

Глава XXVIII

РВЫ ВОКРУГ ЗАМКА

В этот день в другой части города разворачивались совсем иные события.

В полпятого вечера, то есть в тот час, когда только-только начинало темнеть, к городским воротам Блуа неторопливо подъехал монах верхом на муле. Это был не кто иной, как брат привратник якобинского монастыря — тот самый, которому настоятель Бургинь поручил передать конфиденциальное послание герцогине Марии де Монпансье.

Брат Тимоте не первый раз выполнял столь деликатное поручение настоятеля, да и вообще он много чего перевидал в жизни. Он долго служил в рейтарах во время религиозных войн и еще не растерял прежних привычек. Будучи монахом, он по-прежнему любил погулять и выпить, как солдат.

Итак, брат Тимоте на муле за семь дней добрался до Блуа. Он особо не торопился: во-первых, ему посоветовали не обгонять по дороге Жака Клемана, а во-вторых, брат Тимоте без конца застревал в придорожных харчевнях, особенно там, где служанки улыбались его грубоватым шуточкам.

К Блуа он подъехал туманным ноябрьским вечером. Солнце уже село, и брат Тимоте едва успел к закрытию ворот. Оказавшись в городе, монах спешился и, ведя мула в поводу, начал бродить по улицам в поисках подходящего постоялого двора.

Наконец он остановил свой выбор на гостинице, на вывеске которой красовалось изображение святого Матфея. Судя по всему, святой Матфей действительно покровительствовал хозяевам — в большом зале было полно народу, там звенели стаканы и стучали кружки, а из кухни доносились приятные запахи. Монах подошел поближе и с вожделением принюхался.

Брат Тимоте заглянул в зарешеченное гостиничное окошко и со вздохом убедился, что это заведение не по карману путешествующему монаху. За столами, заставленными дымящимися блюдами с дичью, птицей, паштетами, а также бутылками вина, сидели только дворяне, человек сорок. В зале гостиницы «У святого Матфея» пировала свита Гиза. Разговоры шли то о Генеральных Штатах, то о герцоге, то о короле, причем дворяне вслух, без обиняков, высказывали угрозы в адрес Генриха III.

Разговоров монах слышать не мог, но, глядя на оживленные раскрасневшиеся лица, на вино и яства, он с сожалением пробормотал:

— А и вкусно же тут, верно, кормят!

Брат Тимоте уже собирался направиться на поиски гостиницы поскромней, как вдруг заметил некоего дворянина, сидевшего в стороне от остальных. Стол был накрыт на шестерых, и, похоже, дворянин ожидал своих сотрапезников.

Сердце брата Тимоте забилось с надеждой.

— Кого я вижу! — прошептал монах. — Это же наш добрый друг господин де Моревер! Верный слуга нашего великого герцога! Клянусь святым Матфеем, покровителем этой гостиницы! Я в этом городе никого не знаю, а господину де Мореверу вполне можно довериться… Отец настоятель его очень ценит. Спрошу-ка я у достойного дворянина, как мне найти герцогиню де Монпансье… К тому же господин де Моревер меня прекрасно знает, может, даже пригласит за стол… предложит что-нибудь выпить… По всему видно, он как раз собирается поужинать… Вперед!

Брат Тимоте, бывший рейтар, да к тому же монах, не привык колебаться и всегда был рад поесть за чужой счет.

Он привязал мула и торжественно вплыл в обеденный зал. Лицо монаха украшала широчайшая улыбка; он прямиком направился к столу, за которым скучал Моревер.

Моревер действительно хорошо знал привратника: он столько раз навещал настоятеля якобинского монастыря!

— Ах, господин маркиз де Моревер… — начал монах, сияя улыбкой.

— Я не маркиз! — ответил Моревер.

— Ах, господин барон, как я счастлив…

— Я не барон, — отрезал Моревер.

Но монах твердо решил, что этот знакомый дворянин оплатит ему ужин, посему нелюбезный прием нисколько не охладил радости брата Тимоте. Не дожидаясь приглашения, монах уселся на табуретку.

— Господин де Моревер, — заявил привратник, — я уверен, что господин настоятель обрадовался бы, узнай он, в каком изысканном обществе я оказался.

«Похоже, удачное начало!» — гордясь собой, подумал монах.

И верно: Моревер, который было сурово сдвинул брови, намереваясь дать назойливому брату привратнику достойный отпор, сразу подобрел, услышав имя отца настоятеля.

— Так, стало быть, вас направил в Блуа отец Бургинь? — спросил Моревер, пытаясь выяснить истинные намерения монаха.

— Ну да, ну да!.. Но позвольте, сударь, я умираю от жажды…

И Тимоте недрогнувшей рукой доверху наполнил бокал и залпом осушил его.

— За ваше здоровье, за Святую Лигу… и за смерть тирана! — шепотом добавил брат Тимоте и хитро подмигнул своему визави.

Моревер вздрогнул, наклонился к монаху и быстро спросил:

— Так вы по этой причине прибыли сюда?

Тимоте опять подмигнул, решив, что отвечать таким образом и весьма удобно, и безопасно. Не мог же он признаться, что никаких особых поручений ему не давали. Если Моревер это поймет, не видать брату Тимоте дармового обеда. Моревер действительно принял гримасу монаха за утвердительный ответ и решил выпытать у неожиданного сотрапезника все, что можно.

Моревер мечтал о смерти герцога и потому, что ненавидел своего господина, и потому, что ему не терпелось получить по векселю. Со дня вручения им Екатерине рокового письма прошла уже неделя, но как Моревер ни вслушивался в разговоры при дворе, он не мог уловить ни малейшего намека на то, что король принял решение разделаться с герцогом.

Понятно, что появление брата Тимоте было очень на руку Мореверу. Во-первых, монаха послал настоятель Бургинь — один из самых активных приверженцев Лиги, а во-вторых, Тимоте явился из якобинского монастыря, где часто собирались заговорщики.

— Выпейте еще, раз вы умираете от жажды! — любезно предложил Моревер, собственноручно наливая монаху стакан до краев.

Брат Тимоте решительно заявил:

— Увы! Я умираю не только от жажды, но и от голода! Подумайте, я так торопился: за четыре дня доехал из Парижа в Блуа!

«На этот раз ты меня-таки угостишь обедом», — подумал монах и снова подмигнул собеседнику, дабы подтвердить важность возложенной на него миссии,

— Вы, значит, торопились? — спросил Моревер.

Он очень встревожился. Вдруг Гиз первым нанесет удар?

— Вы меня знаете, — продолжал Моревер, — я добрый католик, приближенный герцога де Гиза и друг вашего настоятеля. Во имя великой цели, к которой мы все стремимся, я прошу вас сообщить мне все, что вам поручено… Если, конечно, именно меня вы разыскивали. Если же нет…

— Ах, дорогой господин де Моревер, — поспешил заверить монах, — именно вас я и искал. Отец настоятель настойчиво повторял, чтобы я ничего не предпринимал, не посоветовавшись с вами. Я вас уже четыре часа ищу. Сейчас я вам все объясню, но пока я голоден, мысли как-то путаются…