— Как ты вышел на них? — поинтересовался Агеев.

Каравчук что-то записывал в свой блокнот. Генерал наполнял стакан какой-то прозрачной жидкостью из графина. Мельников приступил к рассказу:

— Вчера Кудрявцев встретился с главарями чеченской мафии.

— Да вы что, с ума посходили? — перебил Прохоров, поперхнувшись прозрачной жидкостью.

— Не волнуйтесь, Кудрявцев — мастер с джигитами говорить. Он от них узнал, что они на днях взяли Юсупова под контроль с целью защитить его от Халдея, которому он, как известно, подлянку сделал. Юсупов был их союзником, весьма ценным, и потерять его…

— Они собирались спасти его от Халдея? — переспросил Каравчук. — Они что на танках за ним мотались?

— Вряд ли, они должны были шифроваться. Юсупов не согласился бы на такую опеку, хотя и осознавал масштабы опасности. В тот же день он попал в аварию на Варшавском шоссе. Его «Мерседес» был протаранен «восьмёркой», в которой ехал двадцати двух летний пацан. ГАИ они вызывать не стали, обменялись координатами и разъехались. Через час Юсупов слежку заметил и догадался, кто её организовал. Он им позвонил и жёстко на них наехал. Слежку им пришлось прекратить. Они записали номер «восьмёрки». Кудрявцев установил по нему владельца. И пару часов назад заглянул к нему под каким-то предлогом с Юлькой Лоскуткиной, у неё глаз — алмаз. Во дворе стояла «восьмёрка» с разбитой мордой. Открыл им сам Шаповалов, в котором они узнали спутника Ольги, описанного Алимовым и его людьми. Вид он имел странный: Глаза горят, волосы торчат, в руке — «Парабеллум».

— Ты чего, шутишь? — перебил Прохоров.

— То же самое я спросил у Кудрявцева, хотя видел, что он — серьёзен, как носорог. Но это ещё не всё. Кудрявцев не успел рта раскрыть, как этот красавец сказал ему: «Пошёл вон отсюда, поганый мент!» и захлопнул дверь.

— А пожалуй, в этой истории ничего удивительного и нету, — произнёс генерал, взглянув на Каравчука и Агеева, недоверчиво улыбавшихся, — у Кудрявцева сволочное лицо, у Лоскуткиной, кстати, тоже. А эти два пацана, похоже, действительно ощущают себя хозяевами положения. Кто сейчас дежурит на Второй Боевской?

— Мурашов со своей бригадой.

— Кинь-ка туда ещё два-три экипажа.

Мельников включил сотовый телефон, который всё время то открывал, то снова защёлкивал, и связался со Второй Боевской.

— Это я. Привет. Как дела? Чего? Офигеть! Вызови к себе Таруханова с его бандой. Не знаю, так велел Прохоров. Я с тобой не согласен, Прохоров — не скотина. Он хороший мужик. Я его всегда уважал. Давай. Если что, звони. У меня теперь мобильник будет включён.

Отложив мобильник, Мельников произнёс, не глядя ни на кого:

— У Шаповалова сейчас Кирилл Фроликов. Его папа — зам председателя комитета Госдумы по законодательству.

— А вот это номер, проговорил генерал, подавшись назад. Кожаное кресло тревожно скрипнуло. Вновь повисло тягостное молчание. На сей раз первым заговорил Агеев, достав платок и отерев лоб:

— Да, щепок полетит много.

— Вы о деревьях лучше побеспокойтесь, — посоветовал Прохоров, — Впрочем, мне до этого дела нет. Мои полномочия определены уголовно-процессуальным кодексом, а не воплями вашего руководства. Мельников прав — слишком высока вероятность существования четвёртого соучастника.

Контрразведчик встал с намерением уйти.

— Извините, мне нужно позвонить.

— Если вы сейчас сообщите вашему руководству новость насчет Госдумы, поднимется суматоха, — предостерёг его генерал. В панике у них может возникнуть мысль слегка надавить на этого зама. А он, насколько я его знаю, угрозам не поддаётся и с прессой дружит. Журналисты у нас пока ещё смелые, даже слишком. Почуяв жаренное, они мгновенно нароют миллион фактов, и вот тогда — берегитесь. Каток под названием «НТВ» за один лишь вечер вмажет в асфальт всю вашу доблестную структуру. Хотите этого?

— Нет, не хочет, — дал ответ за Агеева, который снова уселся, Мельников, — он прекрасно знает — его опять крайним сделают.

— Будет лучше, если я раньше вас объясню вашему начальнику ситуацию, — подытожил более мягким голосом генерал, стряхнув с сигареты пепел, — меня он выслушает, и, думаю, мы друг друга поймём.

Взглянув на часы, обратился к Мельникову:

— Кто роет Фроликовские связи?

— Кудрявцев, кто же ещё?

— Пусть он позвонит мне после пяти.

— Хотите, чтоб он успел ткнуть палкой в гадюшник?

Прохоров разозлился.

— Дурак ты чёртов! Я тебя сдал?

— Нет.

— Ну так если я тебя, урода, не сдал — ему то уж точно ничего не грозит. Лучше о своих проблемах поразмышляй. Псих, шлюха и депутатский сынок — это, я тебе доложу, гремучая смесь. Опаснее гексогена. Не расслабляйся.

— Поехал я пиво пить, — сказал Мельников, бросив окурок в пепельницу. И встал. Агеев так же поднялся.

— Об обстановке на Второй Боевской мне докладывать постоянно! — прогремел Прохоров им вдогонку и обратился к Каравчуку, — свяжись с налоговиками насчет Баранова. И с прокуратурой тоже свяжись. Пускай они на него хоть что-то нароют, выцарапают, из пальца высосут — что угодно и как угодно, лишь бы была возможность его за жабры схватить, когда… Мельников, стоять!

— Чего? Испуганно спросил Мельников, отдёрнув руку от двери.

— Если ты и «Тойоту», гад, разобьёшь, — я тебе «Оку» выделю. Ясно?

— Да.

— Пошёл вон отсюда!

— Знаете, Каравчук, вчера замминистра…

Один из трёх телефонов, стоявших на генеральском столе, негромко заулюлюкал. Определитель назвал семь цифр. Генерал снял трубку.

— Алло! Я как раз хотел вам звонить.

— Поехали в «Гаучо», — сказал Мельников, выйдя с Агеевым в коридор и захлопнув дверь, — Прохоров сейчас со всеми козлами всё утрясёт. Он это делать умеет. Только за это я и терплю его в управлении.

Глава семнадцатая

Из нереального далека дополз до ушей Серёги щебечущий телефонный звонок и плотно увяз в них, делаясь громче. Второй звонок вдавил в оба полушария мозга острую боль. Казалось, что их пробуравливает зазубренная игла. Сжав зубы, Серёга сделал попытку разомкнуть веки. Но они были как— будто склеены. Угнетала не только боль, но и мысль: пошевелюсь, вырвет. На четвёртом звонке он всё же открыл глаза. Свет по ним царапнул гвоздём. К великому счастью, он пробивался в комнату сквозь ткань шторы. Но телефон был просто убийственен, и, когда он, наконец, смолк, Серёга от наслаждения застонал.

Тошнота усиливалась. Рванувшись как из цепей, Серёга вскочил. Его зашатало. И вдруг он обмер. В его руке, которую он поднял, чтоб взяться за стену, был пистолет! «Парабеллум». Серёга минуты две смотрел на него глазами пойманной рыбы. Потом скосил их на шкаф. Заветная дверца была открыта. В ней торчал ключ.

Серёге стало всё ясно. Он точно помнил, что выпил только две рюмки водки, а не бутылку. Стало быть, Ольга попотчевала его клофелином, после чего нашла ключ и ушла с добычей, любезно вложив в его руку то, чем ему только и оставалось воспользоваться в сложившейся ситуации. Телефон опять зазвонил. Идя к нему со слезами на побелевших щеках, Серёга случайно заглянул в шкаф, и — снова остолбенел. Второй пистолет и сумка были на месте.

Не веря своим глазам, Серёга нагнулся, приоткрыл сумку. Дискета. Деньги. Шесть пачек. Верхняя вскрыта. Ну, да! Он сам её вскрыл, чтоб взять двести долларов… Это было уже какое-то сумасшествие. Положив «Парабеллум» в шкаф, Серёга захлопнул дверцу и подошёл к телефону. Медленно поднял трубку.

— Да!

— Ты чего, придурок, там вытворяешь? — спросил Кирилл.

— Да ничего. Сплю.

— Спишь, сука? А кто там стрельбу устроил?

— Какую? Где?

— Ты правда не в теме?

— Нет.

Кирилл смачно выругался. Он ехал в машине.

— По радио только что сообщили, что сорок минут назад в Сокольниках перестрелка была какая-то нереальная. Просто битва! Несколько трупов!

— Который час? Перебил Серёга.

— Без пятнадцати два.

— Дня?

— Белые ночи бывают только на севере. Тебе снился сон, что ты уже там?