— По месту происшествия что имеем? — спросил чекист.

— Убийца стрелял из «Вальтера», а Юсупов из «Парабеллума». Ни тот, ни другой ствол нигде ранее не светились. Внутристенный сейф за шкафом открыт и пуст. В центре комнаты на полу валялись духи, помада, прокладки, тушь, пудра, презервативы. Женскую сумку вытряхнули — видимо, для того, чтоб вынести в ней добычу. Ближе к двери валялась не прикуренная сигарета со следами помады, возле двери — треснутая дешёвая зажигалка. Она не принадлежала Юсупову. У него в кармане была другая. Под трупом, который лежал ничком вдоль окна, обнаружены женские туфли тридцать восьмого размера.

— Какая-нибудь картинка сложилась?

— Киллер велел Юсупову открыть сейф. В нем был «Парабеллум». Юсупов успел пустить его в ход, но высоко взял, хотя он был профессиональный стрелок, с большим опытом. Эксперты убеждены, что он стрелял уже падая.

— Мы имеем основания говорить о высоком профессионализме убийцы?

— Нет, не имеем, даже если рассматривать только выстрел, не принимая во внимание то, что во всём остальном он проявил себя исключительным идиотом. Я кое-что понимаю в выстрелах. Технично загнать матёрому боевику схватившему «Парабеллум», пулю между бровей — это, знаете ли, слишком красиво, чтобы быть правдой. Либо имела место случайность, либо Юсупову что-то вдруг помешало. Нет, вряд ли он погиб потому, что киллер превосходил его мастерством.

— Понятно, — проговорил Агеев, переглянувшись с Руденко, — значит, есть признаки, указывающие на то, что «Парабеллум» был в сейфе?

— Да, следы оружейной смазки на полке сейфа.

— Что с отпечатками?

— Отпечатки с предметов из женской сумочки обнаружены на валявшейся зажигалке, туфлях и дверной ручке. На дверной ручке, дверной задвижке и туфлях имеются ещё одни отпечатки, так же не идентифицированные по базе. Больше ничего интересного сообщить не могу насчёт отпечатков. Квартира принадлежит двоюродной сестре Юсупова. Она сейчас за границей. Связаться с нею не удалось пока.

Дотянувшись до пепельницы, стоявшей перед Руденко, Мельников бросил в неё окурок, взял со стола портрет Ольги, и, сунув его в карман, продолжил:

— Таксист подвёз их к подъезду в три. В три ноль пять соседи услышали женский крик. Кстати, в холле обнаружена недокуренная сигарета. С той же помадой, что и на сигарете в квартире. В три пятнадцать соседи сверху и снизу слышали звук, похожий на выстрел.

— Только один?

— Да, два выстрела прозвучали одновременно. Их слышали только три человека, которые не убеждены, что им не почудилось. Дом — элитный, с толстыми перекрытиями. Ещё через пять минут в холл вошли три лица кавказской национальности. Они начали долбить в дверь квартиры Юсупова и орать. Жильцы трёх других квартир их прогнали. О жильцах — всё. Теперь об Алимове. Надо?

Руденко начал перебирать какие-то документы, лежавшие на столе.

— Прошу вас, сказал Агеев.

— Глубоко чтимый мною глава чеченской диаспоры господин Алимов и господин Юсупов договорились встретиться у подъезда в три. Опоздав на 15 минут, Алимов звонит Юсупову на мобильник. Юсупов не реагирует. Свет у него в квартире горит. Тогда Алимов шлёт к нему трёх своих молодцов — узнать, что стряслось.

— Почему он сам не пошёл?

— Потому что он, в отличие от вас, полагал, что в смерти Юсупова кое-кто заинтересован, и что его пасёт киллер, который мог оказаться в квартире. Алимов — человек храбрый, но… вы меня понимаете.

— Он не говорил, кто, на его взгляд, собирался убрать Юсупова?

— Полагаю, Алимов сам вам об этом скажет.

— Я знаю, что он мне скажет. Мне интересен ваш комментарий.

— Я комментирую факты, — возразил Мельников, — чьи-то соображения комментировать не хочу.

— Простите. Что было дальше?

Мельников не ответил. Агеев, видя его досаду, дал объяснения:

— Я с Алимовым не общался. Он в шесть утра позвонил моему руководству и истерично изложил свою версию. Он боялся, что вы его арестуете.

— Глупцы всех считают глупцами, — вполголоса отозвался Мельников и продолжил. — Бойцы Алимова возвратились к нему в машину. Он велел ждать. Через пять минут из подъезда вышли парень и девка. Под проливным дождём они не спеша в обнимочку, без зонтов миновали дом и свернули за угол. Парень был в джинсах, свитере и кроссовках, а девка — по виду, та самая проститутка, шла босиком.

— Обалдеть! Присвистнул чекист, — а что на ней было?

— Блузка и мини-юбка. На плече — сумочка.

— А как выглядел её спутник?

— Тощий, ростом немного за метр восемьдесят — как и девка, кстати. Взъерошенный, длинноносый, с бешеными глазами.

— Жильцов по этим приметам проверили?

— Проверяют, но это — мартышкин труд, идиоту ясно. Сразу после того, как парочка скрылась, Алимов вновь велел своим ухарям попытаться войти в квартиру. И её дверь оказалась открытой. Семью минутами раньше она была заперта. В течение этих семи минут из подъезда вышли только те двое. Увидев труп, вошедшие возвратились к Алимову. Тот позвонил в милицию. Наряд прибыл в три сорок пять. Я подъехал в четыре сорок.

— Благодарю вас, — сказал Агеев и призадумался. Мельников по-кошачьи щурил глаза и ерошил волосы. Продолжая просматривать документы, Руденко молвил:

— Помню, в прошлом году солнцевская мафия наехала на чеченцев, желая отвоевать у них гостиницу «Реддисон-Славянская». Юсупов предложил солнцевским отвалить. Они отвалили сразу. Думаю, что Юсупов…

— Благодарю и вас, — прервал подполковника контрразведчик. Руденко пожал плечами, и, опять сняв очки, стал их протирать носовым платком. Агеев поднялся.

— Ну, так давайте прокатимся к сутенёрам этой девчонки, — сказал он Мельникову. — Едва ли она — свободный художник.

— Да, таковых на Садовом нет.

— И если она действительно проститутка. Я сомневаюсь в этом. Слишком она красивая, чтоб стоять у бордюра.

— Да ладно вам, — махнул рукой Мельников, поднимаясь. — Бордюр приличное место.

Встав, он зевнул. Одёрнул пиджак. Прибавил:

— Щёчки у неё пухловаты. Ладно, поехали. Я люблю иногда к сутенёрам съездить.

— Одну минуточку, — прогремел Руденко, крутя очки. Мельников взглянул на часы, и, пожав плечами — на подполковника. Он услышал примерно то, что предполагал услышать:

— Из-за таких как ты, Мельников, к нам относятся как к бандитам. Точнее, как к отморозкам. Будь моя воля, ты бы из управления вылетел. Я был против того, чтоб ты вёл данное дело. Однако, Прохоров настоял, сказав, что мол, дорога каждая секунда, нужно идти напролом, а хамство — лучший таран. Поэтому докладывать будешь непосредственно Прохорову, а я отстраняюсь. Это моё решение. Прохоров согласился. Так что, не вспоминай дорогу в мой кабинет пока занимаешься этим делом. Всё понял?

— Да.

— Молодец. Не смею вас более задерживать, господа. У меня через две минуты селектор.

— Откуда в нём столько злобы? — спросил Агеев, бегом настигая Мельникова, который разогнался по коридору до девяти километров в час.

— Ему никто не даёт. Обратил внимание, как он впился глазами в девку? Я думал, сожрет её! Вот козёл! Он, видите ли, решил, а Прохоров согласился! Знаешь, как это было на самом деле? Прохоров просто сказал ему:

— Иди на хер, не путайся под ногами! Прохоров тоже, конечно, та ещё сволочь, но он — мужик! Что он говорил про меня твоему начальству?

— Да, говорил: Мельников, конечно, та ещё сволочь, но он — мужик!

— Вот старый козёл! Это он мстит мне за Маринку.

— За Маринку? Кто это?

— Да его секретарша. В среду я ей сигаретку дал, от которой она целый день ходила с глубокомысленными глазами и всем рассказывала, какую она порнуху смотрела ночью.

— Понятненько. На твоей машине поедем?

— Я без машины сегодня, меня Потехин возит. Но у него своих дел по горло, так что поехали на твоей.

Издали увидев Потехина, Мельников знаком велел ему уезжать по своим делам, потом минут пять рассказывал у дверей усатому капитану, какая Прохоров — сволочь. Агеев ждал его в синем «Вольво», припаркованном перед главным корпусом. Когда Мельников вышел, чекист ему посигналил.