— Насчет трудностей ты прав, — сказала Ирина. — По-моему, на нас надвигаются очередные проблемы с наличностью. Между прочим, твое любимое выражение.

— Нравятся мне проблемы с наличностью, — пробурчал Аристарх, досадуя, что она завела об этом разговор. Все настроение испортилось. — Ничего, как-нибудь решим их. Со следующего месяца нам обещают зарплату увеличить. Двадцать пять тысяч будут платить.

— Тоже мне, деньги! — фыркнула Ирина. — Это в марте прошлого, девяносто второго, года на двадцать пять тысяч можно было неплохо жить, а в этом году — ни фига. Нужно или в кино сниматься, или… — Она многозначительно посмотрела на мужа.

— С кино все ясно. Пока. А что значит второе «или»?

— Или найти себе спонсора. Знаешь, на наши спектакли в училище приходят разные люди, есть и богатые бизнесмены.

— Это еще что такое? — удивился Аристарх. — Ты хочешь найти себе богатого любовника? Запомни, Ирка: узнаю — убью! Хватит с меня того фильма, в котором тебя Барсуков снял.

— При чем здесь это, — наморщив лоб, серьезно сказала Ирина. — Просто мне кажется, что многие проблемы можно решить, если найти себе богатого спонсора. Чтоб он любил искусство, театр, помогал молодым дарованиям. Сейчас все так делают.

— Ты хоть представляешь себе, что такое богатый бизнесмен? — возмущенно спросил Аристарх, вспомнив сумасшедший «мерседес» на улице неподалеку от дома. — Да они же все чокнутые извращенцы, да ты вспомни Барсукова!

— Не обязательно. Могут быть и серьезные пожилые люди, влюбленные в искусство, — упрямо сказала Ирина.

— Значит, импотенты, — сердито сказал Аристарх.

— Вот и хорошо, тебе нечего за меня волноваться.

Аристарх с изумлением посмотрел на жену. Она что, всерьез этот разговор затеяла?

— Ирка, импотенты — самые страшные извращенцы, между прочим. Многие маньяки были импотентами. Ну представь себе эдакого пожилого, богатого ценителя искусств! Все время крутится, бабки зарабатывает, а раз в неделю или там в месяц вспоминает, что у него есть жена и надо бы ее удовлетворить. Ночью заползает к ней в кровать, у них же наверняка отдельные кровати, она покорно раздвигает ноги, ждет, он забирается на нее, секунд двадцать сопит, а потом отваливается с чувством великого собственного достоинства. Как же — осчастливил!

— А она ждет продолжения? — понимающе спросила Ирина.

— Она уже ничего не ждет. Но он соображает, что мельчает в ее глазах. И начинает говорить. Примерно так: слышь, мать, нончи я купил двадцать тонн макухи по семнадцать копеек килограмм и продал ее полякам по двадцать центов. Но у нас же невозможно работать, кругом сплошные жулики, вымогатели чертовы! Тому дай, этому, другому, третьему! Нет, невозможно честно работать в этой чертовой стране. Полтыщи долларов туды-суды — и нету. Всего-то и заработал меньше двух тысяч этих проклятых долларов в день. Представляешь? Ну, ничего, мы тебе шубу песцовую справим. Или хочешь на Канары смотаться? Ну давай, решай, а я пойду спать, завтра дел много, тут нам керосин предлагают, мы его уже давно папуасам обещали. Нужно быть в форме…

Аристарх замолчал, внимательно глядя на Ирину. Поняла?

— Ты замечательный актер, Арик, — сказала она, — но этот монолог тебе не удался. Знаешь почему? Тебя злит, что они богатые, а мы бедные, поэтому ты и не любишь их.

— Да за что ж мне любить их? — возмутился Аристарх.

— Любить и не нужно. Достаточно уважать умного, интеллигентного человека, который будет каждый месяц отстегивать, к примеру, сто долларов на развитие советского искусства.

— Советского искусство больше нет.

— Ну, российского, какая разница. Понимаешь, все будут довольны. И сам он, что участвует в творческом процессе. И потом, я бы могла рекламировать его фирму. Нарисовала бы на маечке название какое-нибудь, хоть «Нибельмес», и в ней выступала бы. Спортсмены же так делают и неплохо зарабатывают. Почему же нам нельзя?

— Да потому, что ты ничего не поняла, — огорчился Аристарх. — Я тебе рассказал, как он жену свою не удовлетворил и компенсировал ей это деньгами. Но себя-то он тоже не удовлетворил. Это как-то нужно компенсировать?

— Да может, ему двадцати секунд хватило для полного счастья.

— Нет, Ирка, ошибаешься. Он к жене со своими странностями не полезет, она ведь соратник, надежный тыл, если что — передачи носить будет. Он для своих особенных, тайных желаний найдет на стороне какую-нибудь… скажем, не очень знаменитую, но симпатичную актрису. На тебе сто долларов, еще сто, и вот она — молодая, красивая — уже на крючке. Тут он и даст волю своему буйному воображению: а сюда, а вот куда, потом — и сюда… Не нравится? А ты, милая, постарайся, отрабатывай денежки! Ты актриса, играй так, чтобы я игры не заметил! В зале мужики слюни пускают, глядя на тебя, а я кручу-верчу тебя, как пожелаю, потому как — бизнесмен, сильный человек в этом мире.

Аристарх сделал глубокий вдох и посмотрел на Ирину. Теперь-то поняла, что и думать о каких-то спонсорах — глупое, да и опасное занятие?

— Могу сказать то же самое, что и Лев Толстой об Андрееве: ты, Арик, пугаешь, а мне не страшно.

— Потому что внутренне готова к этим мерзостям, — разозлился Аристарх.

— Ну пожалуйста, перестань, Арик. — Она ласково погладила его по голове. — Ты же прекрасно знаешь, что я люблю тебя, что никого мне, кроме тебя, не нужно.

— Тогда зачем начала этот разговор?

— Чтобы подсказать тебе, что есть возможность забыть о проблемах с наличностью. Вот и все. Если тебе не нравится, я больше не буду об этом говорить.

— Не нравится, — решительно сказал Аристарх, поворачиваясь к ней. — Знаешь, что мне нравится?

— Мне тоже это нравится, — промурлыкала Ирина, запрокидывая голову и опуская ресницы.

5

На девятом этаже красивого бело-голубого дома неподалеку от метро «Юго-Западная», в большой комнате, обставленной элегантной итальянской мебелью, светила причудливая итальянская же лампа, стоящая на журнальном столике. Рядом с нею, утопая в мягчайшем кресле, с мрачным видом сидел Петр Яковлевич Нигилист с рюмкой популярной шведской водки «Абсолют» в руке. Напротив него, в другом кресле, тесно сжимая коленки, сидела красивая брюнетка в коротенькой эластичной юбочке. В руке она тоже держала рюмку с водкой, но, в отличие от хозяина, так и не решилась пригубить крепкий напиток, с надеждой поглядывая на столик, где рядом с лампой и литровой бутылкой «Абсолюта» стояла ваза с апельсинами, конфетами и крекерами.

Квартира была двухкомнатной и выходила бронированной дверью в узкий коридорчик, тоже отделенный бронированной дверью от лестничной площадки. В коридорчик выходила еще одна квартира, однокомнатная, которую занимал Олег Ратковский, всегда готовый в случае необходимости прийти на помощь.

Сейчас Ратковский занимался своей девушкой, он выбрал длинноногую блондинку, а боссу доставил брюнетку по имени Наташа, как тот и просил.

Нигилист выпил водку, поставил рюмку на столик, хмуро посмотрел на девушку.

— Пей, — жестко сказал он. — Закусишь апельсином. Или конфетами, как хочешь.

Девушка согласно кивнула, зажмурила глаза и залпом осушила свою рюмку. Поморщившись, она поспешно схватила апельсин, принялась сдирать толстую кожуру. Нигилист молча наблюдал за ней.

— Вообще-то я водку не пью, — пояснила девушка. — Предпочитаю ликер, ну там, «Амаретто» или «Киви». А водка мне не нравится, очень крепкая.

— Тебя действительно зовут Наташей? — спросил Нигилист.

— Да. Хочешь, паспорт покажу, — девушка потянулась к сумочке, лежащей на коленях.

— Не надо, — взмахнул рукой Нигилист. — И так вижу, что Наташа, да… — Он стиснул зубы, покачал головой.

— Не ваша? — осмелев, с улыбкой продолжила девушка. — Ошибаешься, рыженький. Я твоя, на всю ночь сегодня твоя. А хочешь, останусь с тобой. Ты мне с первого взгляда понравился. И вообще… классно у тебя тут. Мебель такая, обалденная.

— Нормальная мебель, — мрачно сказал Нигилист. — Ты что, никогда не видела такую?