— Мы никому не навязываем свою дружбу.

Было без трех минут двенадцать.

— Я ожидаю, что вы постараетесь склонить вашего супруга к принятию нашей дружбы…

Его рука лежала на ручке двери.

— Разве это не в ваших интересах, мадам?

Его глаза горели гневом. Я смотрела на него с удивлением. В этот момент зазвонили колокола.

— Начинается значительный год в истории Франции, — прошептал Наполеон. Он вышел в большой кабинет. Там ожидали адъютанты и камергеры. — Нужно поторопиться, Ее величество нас ожидает, — сказал Наполеон и почти бегом двинулся из комнаты.

Я торопливо шла рядом с Менневалем.

— Вы отправили приказ? — спросила я. Он кивнул.

— Император хочет лишить нейтралитета одну из стран. Это его первый приказ в новом году, — сказала я.

— Нет. Это последний приказ прошлого года, — ответил Менневаль.

Возвратившись в гостиную императрицы, я впервые имела возможность увидеть маленького Римского короля. Император держал его на руках, а малыш заливался криком. На его кружевной рубашечке сверкал орден Почетного Легиона.

Увидев меня, Наполеон приблизился, нежно прижимая к себе ребенка и уговаривая его: «Перестань плакать, малыш! Короли не плачут!» Я взяла ребенка на руки. Он был худенький и очень легкий. Я гладила шелковые волосики и тихонько прижимала его к себе.

«Оскар!» — подумала я. Сейчас Оскар пьет шампанское в гостиной королевы. Он говорит «скооль!». М-ль Коскюль поет. Жан-Батист узнает лишь через несколько дней, что Даву вошел в Померанию… Я поцеловала легкие шелковые волосики Римского короля…

— Ваше высочество увидит, что наследный принц примкнет к России. И наследный принц будет прав, — услышала я. Кто прошептал мне на ухо эти слова? Талейран. Он подошел ко мне, прихрамывая.

Я устала и хотел уехать, но ко мне приблизился император под руку с императрицей.

— Вот моя заложница, моя очаровательная заложница! — любезно промолвил император. В толпе приглашенных послышался вежливый смешок.

— Но вы не в курсе дела, месье и медам, — продолжал Наполеон. — Боюсь, что для Ее высочества это совсем не забавно. Маршал Даву, к несчастью, занял часть северной страны, которая теперь является родиной Ее высочества.

Все молчали. Улыбки сползли с напрягшихся лиц. Никто не понимал, шутит император или нет.

— Предполагаю, что царь может сделать более выгодное предложение шведскому наследному принцу. Я даже слышал, что он предлагает ему руку одной из великих княжон. Представляете, как это может обернуться для нашего бывшего маршала?

— Брачный союз с членом старинной царской фамилии всегда соблазнителен для человека из простонародья, — меланхолично заметила я.

Кругом оживленно зашептались.

— Конечно, — сказал император, смеясь. — Но это событие может в корне переменить ваше положение, мадам. Поэтому, как старый друг, я советую вам написать Бернадотту и рекомендовать ему заключить союз с Францией. Я думаю, что это также и в ваших интересах, мадам…

— Мое положение очень прочно, сир, — я, кланяясь, — хотя бы, как королевы-матери…

Он удивленно посмотрел на меня. Потом, повысив голос:

— Мадам, до тех пор, пока между Швецией и Францией не будет подписано соглашение о союзе, я не хочу видеть вас при дворе, — и он удалился с Мари-Луизой.

Дома меня ожидала Мари. Я отпустила Иветт и остальных праздновать Новый год. Мари сняла с меня бриллиантовые серьги и отстегнула золотые аграфы с плеч.

— С Новым годом, Мари! Император вооружил самую большую армию, которая когда-либо у него была, а я должна написать Жану-Батисту, чтобы он заключил союз с Францией… Объясни-ка мне, как случилось, что я становлюсь действующим лицом в игре людей, которые делают историю?

— А вот смотри… Если бы ты тогда не заснула в приемной депутата, то м-сье Жозеф не должен был бы будить тебя. А если бы ты не вбила себе в голову, что Жюли и этот Жозеф…

— Да. И еще, если бы мне не было так любопытно познакомиться с его братом, маленьким генералом… Какой плачевный вид был у него в его потертом сюртуке!

Я оперлась локтями на туалет и закрыла глаза. Да, только из любопытства, детского любопытства я попала в то положение, в котором нахожусь сейчас. Но дорога, по которой я начала идти с Наполеоном, привела меня к Жану-Батисту. А с ним я была так счастлива!

— Эжени, — тихонько сказала Мари. — Когда мы уедем в Стокгольм?

«Если я потороплюсь, то еще смогу успеть на свадьбу моего мужа с великой русской княжной», — подумала я горько и продолжала сидеть, закрыв глаза.

— Спокойной ночи, — прошептала Мари.

1812 год только что начался, но я чувствую, что он будет ужасен.

Глава 36

Париж, апрель 1812

Приехал Пьер, сын Мари. Его призвали в армию, самую большую армию из всех, когда-либо существовавших. Он скоро уезжает в полк. До сих пор я каждый год платила восемь тысяч франков, чтобы освободить Пьера от военной службы. Когда он родился, Мари стала моей кормилицей, а Пьера отдала в деревню. Я лишила его материнского молока, и это меня целовала Мари вместо родного сына…

Выросший без материнской ласки Пьер не заморыш. Он очень высок, мускулист, и лицо его покрыто бронзовым южным загаром. У него черные смеющиеся глаза.

Мари ходит как сомнамбула. Иногда ее дрожащая рука тихонько гладит руку сына.

— Не огорчайтесь, мама! Ведь я призван императором в самую большую армию, которая пойдет в Россию. Император хочет, чтобы мы, наконец, объединили всю Европу в одно огромное государство. И у меня открываются такие возможности!

— Какие, какие?

— Стать генералом, маршалом… разве я знаю? — он помолчал. — Мама, дайте мне розу из сада. Посмотрите, наши солдаты маршируют с цветами. Мы вернемся с блестящей победой!

Я разрешила Мари нарвать роз и раздать однополчанам Пьера.

— Возвращайтесь с победой, Пьер, — сказала я ему, прощаясь.

Мари проводила его до двери. Когда она вернулась, морщины глубже врезались, и лицо ее как будто окаменело. Ни одной слезы. Тряпкой, которую она держала в руке, она принялась ожесточенно тереть канделябры.

Внизу, на улице, проходили полки с оркестрами во главе. Вошел Виллат.

— Почему солдаты идут на войну всегда с оркестром? — спросила я.

— Потому что музыка нас вдохновляет, а еще потому, что под музыку легче держать шаг.

— А для чего солдатам нужно идти в ногу?

— Ваше высочество, с самого начала, с выхода из дома, солдаты должны соблюдать порядок. Идти легче под музыку, так солдаты привыкают к бездумному послушанию. Это пригодится в бою, когда нужно лишь выполнять приказы и не думать ни о чем.

Вошел граф Розен. Он что-то говорил мне, но оркестр под окном гремел так громко, что я не расслышала. Мы отошли от окна.

— Я должен срочно сообщить Вашему высочеству, что третьего апреля Швеция подписала союз с Россией.

— Полковник Виллат! — позвала я помертвевшим голосом.

Товарищ Жана-Батиста в битвах 1794 года, когда решалась судьба Республики, сотрудник его в Военном министерстве, адъютант во всех кампаниях, верный друг, который сопровождал нас в Швецию и который вернулся со мной, потому что в Швеции смотрели недоброжелательно на наших французских друзей. Наш Виллат…

— Что желает Ваше высочество?

— Нам сообщают, что подписан союз Швеции с Россией.

Оркестр под окном ушел, и теперь слышался только размеренный шаг солдат. Я не могла взглянуть на Виллата. Потом я заставила себя.

— Вы — французский гражданини и офицер, полковник Виллат. Я думаю, что в связи с подписанием этого союза с врагами Франции вы больше не сможете жить в моем доме. Раньше вы просили отчислить вас из полка, чтобы сопровождать меня, теперь прошу вас считать себя свободным от всех обязательств в отношении меня.

Господи, как больно было мне говорить эти слова!

— Ваше высочество, я не могу оставить вас одну в такое время, — нерешительно сказал Виллат.

Я кусала губы. Потом взглянула на светлую шевелюру графа Розена.