Подошла моя очередь. Наверное, бланк для голосования мог выглядеть так только при нашем странноватом правителе, совсем непохожем на королей других стран, про которых я читала. Бумага была нежно-розовой, по краям её украшали золотые сердечки, как на открытках для влюбленных. После полей для паспортных данных узорными буквами было выведено: «я выражаю свою любовь следующим людям», дальше шли в столбик десять пустых строчек. Я вписала все имена предельно разборчивым почерком, чтобы ни у кого не было шанса оспорить, кто именно эти люди (по телевизору я слышала о таких прецедентах), затем несколько раз перепроверила. Мне всё казалось, будто я что-то сделала не так. Я вышла из кабинки для голосований лишь после того, как кто-то в очереди осведомился, все ли в порядке у меня.

Каждый раз после испытанного стресса я будто бы начинала куда-то торопиться, всё делала предельно быстро, словно стараясь убежать от проблем. Вот и сейчас я вылетела из зала, сталкиваясь по пути с другими людьми. Я решила, что причиной моего побега является опоздание к Одри, хотя до вечера ещё было далеко.

В дверях столпилось множество людей, мне пришлось пробираться сквозь них, потому что я не могла заставить себя устоять на месте. Меня толкали со всех сторон, и я чуть не уронила табличку с информацией о пункте. Кроме названия на ней было написано время работы: с 9.00 до 19.45. Эта информация так меня поразила, что я вышла с территории еще более быстро. Пункты всегда работали до восьми вечера, закрывались вовремя и никого не принимали после. Накануне я нигде не слышала информацию о том, что время работы сокращено на пятнадцать минут. Мало людей были настолько неосмотрительными, чтобы прийти накануне закрытия, но ведь они существовали. Я надеялась, что время сократили только в этом пункте, а не по всей стране. Сколько людей может погибнуть за эти пятнадцать минут. Даже если два человека опоздают на голосование, это потенциально влечет за собой смерть двадцати людей.

Я написала несколько сообщений моим родителям, родственникам, друзьям и некоторым знакомым. Я даже решила написать об этом в социальных сетях, но пост с этой информацией выдавал ошибку, и я не смогла его отправить.

Я понимала, почему это было сделано. Иногда для питания вампиров не хватало тех людей, что не набрали голоса. Периодически правительство шло на какие-то уловки. Например, семь лет назад ввели правило, что люди старше семидесяти должны набрать на один голос больше. Король Габриэль объяснил это тем, что к их возрасту они должны обладать более широким кругом людей, которые их любят. Но по итогам голосования он был очень расстроен и пообещал, что такого больше не повторится. В некоторые года нужно было отдать и получить не десять голосов, а пять или даже пятнадцать. Это путало людей, всем приходилось по-новому выстраивать связи. В этом году мне казалось, что все будет нормально.

До дома Одри я ехала в безлюдном автобусе.  Казалось, что мне повезло, несмотря на то, что в салоне стоял легкий запах бензина. Маршрут автобуса был длинным, он увёл меня от чистого шумного центра в спальные районы.  Дома казались одинаково неприметными, хотя с каждым моим нечастым появлением здесь, районы всё больше обрастали торговыми центрами однообразными кафе. До того как папа разбогател, я тоже жила здесь. Квартира бабушки и сейчас располагалась недалеко от дома Одри. Мы с ней и познакомились, потому что гуляли в одном дворе. У нас была странная дружба, мы учились с Одри лишь в начальной школе, после чего долгое время не общались. Поэтому у нас было что-то общее, но в целом мы выросли совершенно разными. Если бы мы оказались в одном классе в старшей школе, Одри презирала бы меня, а я бы относилась к ней с высокомерной снисходительностью. Одри тогда одевалась в чёрное и была против всего,  что считалось правильным, я же дружила лишь с самыми хорошими девочками, радостями родителей и учителей. Однажды, тогда я была уже на втором курсе института, мы с Одри столкнулись на улице, когда я приезжала к бабушке, и она позвала меня к себе в гости. Мы снова стали подругами, правда, не такими близкими, как я видела во многих фильмах или даже в жизни. Но так вышло, что я была довольно холодна в дружбе, и ближе Одри у меня никого не было.

Одри жила в однокомнатной квартире вместе со своим другом Вильгельмом, чтобы делить счета и еду пополам. Они были близки, я завидовала, ревновала и даже надеялась, что на самом деле они встречаются, хотя Одри всегда говорила мне, что они просто друзья. Близки они были не только из-за общей любви ко всему мрачному и тёмному, но и благодаря общей для них отрешённости от чувств. Будто бы они уже всё познали и успели разочароваться.

Когда Одри открыла дверь, навстречу мне выбежала черная кошка, а за ней лениво вышел рыжий кот. Несмотря на маленькую квартиру Одри, у неё жили три кошки, черепаха и около десятка различных грызунов. Одри второй год работала в ветеринарной клинике. В отличие от меня она уже жила самостоятельно, я только заканчивала последний год в биологическом институте. Я не думаю, что хозяева животных принимали Одри всерьёз, возможно, они даже боялись оставлять своих питомцев с ней. Одри всегда выглядела вычурно мрачно, даже сейчас, когда она сидела дома, её губы были накрашены тёмно-фиолетовой помадой. Её одежда всё же была домашней-футболка со скелетами и однотонные черные штаны. Волосы Одри всегда были гладко выпрямлены, наверное, если провести по ним рукой, то не распознаешь их структуры. Раньше Одри носила корсеты и чёрные кружева, но сейчас, когда стали популярна одежда, стилизованная под барокко или рококо, она перестала это носить. Моду ввела Элиз, супруга короля Габриэля.  Она была одной из древнейших вампиров, про неё ходили разнообразные слухи, о ней писали книги и снимали фильмы. Говорят, она была жестока, обворожительна,  наверное, невероятно хитра, потому что до сих пор ходила по земле, несмотря на количество убитых ею людей и вампиров. Теперь же королева Элиз занималась в основном посещением модных показов, выставок, театров и богемных вечеров с шампанским, где она ничего не пила. Королева была законодательницей моды, и даже у меня была пара футболок с барочными узорами, хотя я всегда старалась одеваться предельно нейтрально. Я могла бы гордиться своими волосами, они были такими же светлыми и длинными, как у королевы Элиз, и знакомые неоднократно говорили, что мне пошли бы высокие причёски в её стиле. Мне самой в итоге они почти понравились, хотя я не стремилась подражать королеве или гнаться за модой, но чем больше на что-то смотришь, тем оно становится притягательнее, и, в конце концов, эту вещь можно либо полюбить, либо возненавидеть.

Мы поприветствовали друг друга и неловко обнялись. У Одри всегда были холодные руки, и я вздрогнула, когда почувствовала их на своей шее. Обои во всей квартире были белыми, оттого черная мебель смотрелась контрастно. Стены не пустовали, везде были полочки, зеркала  или черно-белые фотографии. Её квартиру можно было бы назвать уютной, если бы он не была такой мрачной. Это немного удивляло меня в Одри. Она боялась темноты, но при этом старалась окружить себя таким мраком. Когда ей только исполнилось три года, её маму забрали. Это случилось ещё до правления короля Габриэля и введения Дня Любви, она просто оказалась в списках. Одри уже тогда знала, что вампиры приходят по ночам, и долгое время их очень боялась, хотя вряд ли встречалась с кем-то из них лично. С возрастом её страх перед вампирами превратился в ненависть, а вот темноты она по-прежнему отчего-то боялась.

Одри вкусно меня накормила, готовить она любила и умела.  Наверное, кулинария была одной из немногих не инфантильных вещей, увлекающих Одри. Потому что любовь к животным и вычурная одежда не давали ей стать окончательно взрослой. Я никогда ей об этом не говорила, потому что мне это нравилось.

После того, как Одри налила нам заварку из чёрного чайника с бабочками, отдаленно напоминающего изделие из стилизованного под вкус королевы сервиза, она принесла свой ноутбук и поставила его передо мной. Я занервничала и всей душой надеялась, что она хочет показать мне фотографии или смешное видео.