Он сделал несколько осторожных шагов. Задел бедром какую-то мебель. Да нет, это камин. Прошел целый месяц, а он так и не научился ориентироваться в собственной комнате. А еще болтают о каком-то там шестом чувстве у слепых!

С минуту он стоял неподвижно, упершись ладонью в стену, словно отдыхая после тяжких трудов, потом, шаркая ногами, снова двинулся в путь. Правой ногой наткнулся на подлокотник кресла. Значит, здесь окно… Он стоял перед окном, лицо его наверняка было освещено солнцем, но тьма, в которой он пребывал, оставалась все такой же непроницаемой. Впрочем, какая же это тьма? Это самое настоящее небытие. Прежде, когда он закрывал глаза и прижимал ладони к векам, все становилось черно, но то была прекрасная чернота, похожая на бездонное небо, где вскоре загоралось множество солнц, где простирались млечные пути, вспыхивали звездные букеты, а ему-то мнилось, будто это и есть ночь незрячих глаз. Теперь он отдал бы что угодно, только бы вновь ощутить внутри себя эту мельтешню воображаемых небесных светил. Но ничего этого больше нет. Ни черноты, ни пустоты. Ничего. Все внезапно переменилось, он попал в иную среду, стал совсем другим существом. Так почему же в голове его по-прежнему теснятся какие-то образы? Почему он упорствует в своем стремлении видеть, хотя бы в воспоминаниях? Вот и сейчас за незримым окном ему видится Рона, холм Фурвьера… Он мог бы пересчитать деревья на набережной. Все запечатлелось в его памяти с поразительной ясностью. Почему? А если тебе не дает покоя мир зрячих, можно ли превратиться в зверя, который принюхивается, прислушивается, стараясь распознать запахи и звуки?

Машинально он вытер оконное стекло, верно запотевшее от его дыхания. Десять часов. На первом этаже часы в гостиной только что пробили десять. Внизу все еще грузили вещи в машину.

— Вы думаете, она выдержит? — кричала Кристиана.

— Стоит ли так волноваться, мадам! — отвечал Клеман.

Месяцев пять назад он не осмелился бы ответить таким тоном. Эрмантье отошел от окна, пошарил в карманах. Куда он дел сигареты? Только что, когда он корпел над шрифтом Брайля,[12] они были тут, на столике. Он взял одну… А потом? И так без конца, одни и те же вопросы. Стоит выпустить вещь из рук, как она обязательно куда-нибудь запропастится, улетучится… И снова приходится перебирать все сначала: «Я сидел там… потом встал… значит…» Не исключено, что они валяются на ковре, упали на пол вместе с учебником. Эрмантье опустился на четвереньки и начал шарить руками перед собой. Это он-то, великий Эрмантье, хозяин заводов Эрмантье! Он ползал в поисках злосчастной сигареты и чувствовал, как его снова захлестывает неистовый гнев. Он натыкался на ножки стола, на ножки стула, уже не зная толком, где находится, бормоча грубые ругательства, унижавшие его, но не приносившие облегчения. Дверь позади него отворилась.

— Что случилось?.. Что вы там делаете? О! Вы разбили вазу.

Он встал, повернул голову наугад, в ту сторону, откуда доносился голос Кристианы.

— Ничего, — сказал он. — Куплю другую… Почему вы не постучали?

— Но…

— Я сто раз уже говорил, чтобы стучали, прежде чем войти ко мне… К вам это тоже относится. Вам хотелось знать, почему я… Вы же видите! Я ищу сигареты.

— Надо было позвать кого-нибудь… Стойте! Вы чуть не наступили на них.

Пачка сигарет очутилась у него в руке. Он уловил аромат духов Кристианы.

— Где вы?

— Здесь. Я собираю осколки. Вы могли пораниться. Ну и ну! Хорошо же вы обошлись с учебником!

В голосе ее слышались досада и упрек, а может быть, и огорчение. Эрмантье достал зажигалку, поднес ее к лицу, направив сигарету в сторону пламени, тепло которого он ощущал. Эти движения он уже научился выполнять безошибочно.

— Слышать больше не желаю об этом учебнике, — заявил он. — На заводе у меня есть диктофоны, секретарши, а здесь у меня, черт побери, пока еще есть язык.

— Только не бранитесь без конца, — прошептала Кристиана. — У вас не хватает терпения, мой бедный друг. А между тем в вашем состоянии…

— Причем тут мое состояние?

— Ну вот! Вам ничего нельзя сказать. Вы тут же начинаете злиться.

— Я злюсь, потому что мне не нравится это слово, Кристиана… Мое состояние, мое состояние… Если бы меня возили в коляске, тогда можно было бы понять… Юбер еще не приехал?

— Нет.

— Что он себе позволяет!

Указательным пальцем он машинально приподнял рукав пиджака, открывая часы, но тут же опустил руку.

— Вы хотели мне что-то сказать, Кристиана?

— Да. По поводу гаража.

— Сколько?

— Пятнадцать тысяч триста тридцать.

— Черт! Он своего не упустит, этот Марескаль. Счет у вас?

— Да. Вот он.

Последовало короткое молчание, потом Эрмантье со вздохом сказал:

— Заполните чек.

Он достал из кармана чековую книжку и протянул вперед. Кристиана взяла ее. Он услышал скрип стула, затем чирканье авторучки Кристианы по бумаге.

— Подпишите, — сказала она.

Он медленно приблизился, а она, взяв его руку, вложила в нее авторучку.

— Здесь. Нет, немного ниже. Вот так… как раз где нужно.

Голос ее слегка дрожал. «Ну и вид у меня, наверное!» — подумал Эрмантье. И одним махом решительно подписал.

— Очень хорошо, — сказала Кристиана.

Он был доволен тем, что удивил ее.

— Кристиана, — прошептал он, — наверное, я был резок с вами. Но вы представить себе не можете, до какой степени этот учебник действует мне на нервы. Какой от него прок?

— А в деревне? Вам будет чем заняться, и это уже неплохо.

Она снова переменила место, и он подумал, как, должно быть, смехотворно выглядит, когда обращается к человеку, которого уже нет перед ним. Чтобы как-то приободрить себя, он снял темные очки, провел пальцами по своим несуществующим глазам.

— Месяц — это совсем недолго, — молвил он.

— Месяц… а может, и больше.

— Нет-нет. Теперь я в полном порядке. Покой, свежий воздух… Клянусь вам, первого августа я смогу вернуться на завод.

— Это решит врач.

— А я и так уже все решил.

Он снова надел очки в массивной черепаховой оправе и продолжал:

— Юбер вполне надежный человек, я первый это признаю, но ему не хватает авторитета… Он не имеет влияния… К тому же мое место — на заводе.

— В кои-то веки выдалась возможность отдохнуть!

— Четыре месяца в клинике, месяц выздоровления дома да еще месяц отпуска — мне кажется, этого вполне достаточно.

В дверь постучали.

— Да-да! — крикнул Эрмантье. — В чем дело?

— Мадам, пришел господин Мервиль. Он спрашивает, можно ли ему войти.

— Вам следует обращаться не к мадам, а ко мне, — сказал Эрмантье.

— Слушаюсь, мсье.

— Пусть войдет.

— Хорошо, мсье.

— Эта девица меня раздражает, — прошептал Эрмантье. — Честное слово, я для нее как будто не существую… Какая она из себя?

— Но… я уже говорила вам, — ответила Кристиана. — Брюнетка, невысокого роста, довольно расторопная.

Эрмантье попытался представить себе невысокую расторопную брюнетку. Образ получался расплывчатый. Что-то вроде безликого силуэта, да к тому же еще вертушка.

— Мне не нравится эта девица, решительно не нравится. Вы могли бы оставить Бланш.

— Она молола всякий вздор.

— Возможно, но мы с ней отлично ладили.

Поспешные шаги в коридоре. Юбер.

— Добрый день, Кристиана.

Наверное, целует ей руку.

— Как вы себя сегодня чувствуете, мой друг?

— Нормально, — ответил Эрмантье.

— Не слишком устали?

— С чего мне уставать? Может, я неважно выгляжу?

— Да нет, что вы.

Голос Юбера звучал неестественно, ему не хватало теплоты. Как всегда, казалось, будто он что-то скрывает.

— Я вас оставлю, — сказала Кристиана. — Думаю, через полчаса мы сможем тронуться. Садитесь, Юбер. Ришар, предложите ему сигарету.

Они подождали, пока дверь закроется.

— Ну как? — спросил Эрмантье. — Она у вас?

— Да.