Ты, пьянящий сердце мое (Любовная песня Шу-Суэну)
"Ты, пьянящий сердце мое, любимый мой.
Что за краса твоя радостная, сладостная — душистый мед.
Ты, пронзивший сердце мое, любимый мой,
Что за краса твоя радостная, сладостная — душистый мед.
Ты захватчик мой, все дрожит во мне,
Желанный, влеки же скорее на ложе,
Ты захватчик мой, все дрожит во мне,
Победитель, влеки же скорее на ложе.
Желанный, что делаешь ты в любови —
Всею силою ласк моих тебя заласкаю!
Здесь, на ложе, до самых глубин услады
Желаньем твоим наполнимся в радости.
Победитель, что делаешь ты в любови —
Все силою ласк моих тебя заласкаю!
Желанный, гы прелесть мою забрал.
Скажи о том матушке — пусть одарит тебя,
И батюшке — пусть наградит тебя.
Все услады — знаю, чем усладить тебя,
О желанный, до зари на ложе.
Твое сердце — знаю, как веселить его,
Победитель, до зари на ложе.
Ты же мне, если ты любишь,
Победитель, желанье даруй мне навеки.
Господин мой, мой бог, мой бог-хранитель,
Шу-Суэн, радость сердца Энлиля, мой повелитель!
То, что сладость тебе, того касайся.
Ту медовую сладость ищи руками.
Сминай, словно ткань, своими руками.
Словно ткань дорогую, рви руками.
Песнь баль-баль для Инанны."
Колесница могучая! (Гимн о постройке колесницы богу Энлилю)
"Колесница могучая! О твоем сотворении
Энлиль, Отец богов премудрый,
В Экуре, во храме преславном, промолвил.
Ишме-Даган, твой верховный пастырь, нарек тебя именем достойным.
Утробой сиятельною рожденный, он, водитель Шумера,
Сути твои святые пречистые истинно выявить повелел.
К твоему сотворению приложил он руку, он трудов не жалел.
... воистину краса твоя явлена.
... для обозрения ты поставлена.
... для познавания воистину создана.
Ты строение могучее, кедровому лесу подобное!
Перекладины твои — поле с бороздами раскрытыми, изобилие зерна спелого.
Ярмо твое — туча, твои дуги —
Склон, там, где небо с землю сливаются.
Не сбежать от дышла, столба твоего могучего.
Ты грешника заставляешь умолкнуть.
Твои колышки-чеки, что сеть, уложены...
(Строки 16—28 разрушены.)
Передок твой — ... очам восхищение
Все убранство твое — ... очарование.
Обкладка твоя — поле колышущееся поток изливающийся.
Кнутохранилище твое с плетьми-стрекалами ослы несут.
Оси твои — сеть великая, грешник от них не скроется.
Грудь твоя — Сути могучие, мощь их славно сработана.
Днище твое — герои-воины, что бок о бок сражаются.
Оси-опоры твои боковые — то бык с коровою, ношу тяжелую вздымающие.
Поперечины твои — добры молодцы, твое тулово обнимающие.
(Строки 38—62 разрушены.)
Царь его ...
Златом-серебром, каменьями самоцветными... изукрась ее (?).
Это — сагидда.
Труды великие закончил Энлиль, в Экур направился.
С матерью Нинлиль, своей супругою, обнялся.
Нинурта-воин к нему явился
Ануниаки гурьбою столпились сзади.
Колесница, словно светоч, сияет, рык ее хода — услада сердцу!
Ослы боевые, что в ее упряжке, — словно львы ревущие.
Энлиль! Твоя колесница! Ее мощь воздымается, ее сияние изливается.
Ее тайные знаки... указуют дорогу.
Услада печени, вместилище радости...
(Строки 75—83 разрушены.)
<...>
“Пусть мотыга и плуг, труда людского созданья,
Спор пред тобою да затеют.”
Внял владыка наставленьям Энлиля.
Плуг святой свой Нинурта наладил, поле священное распахал.
Дабы Энлилевы склады и крытые житницы
С верхом наполнить, бросал благодатные зерна.
Воин-герой в Экур лазурный с главою подъятою вступает
Жрец верховный Нинурта перед Энлилем слова моленные произносит:
“На Ишме-Дагана, превосходного пастыря,
Что для служения тебе пригоден,
На царя, что тебе колесницу сладил, взор твой сияющий обрати!
Инанну, старшенькую, твою дочь любимую,
Отдай ты ее ему в супруги.
Навеки шеями да сплетутся.
Нега и сладость, лоно святое
В его жизни наполненной да пребудут с ним вечно!”
Это — сагарра.
Песнь-тиги для Энлиля."
РАЗДЕЛ VI. СУДЬБЫ ШУМЕРА
Дабы... Храм, то, подобно ладье... (Сказание о Саргане)
"Дабы... храм, что, подобно ладье груженой, вознесся,
Плавильные печи града, что мощно пылают,
Реку его, что рекою радости течет извечно,
Нивы и долы его, где мотыга роет, в поля пустынные обратить,
Дабы дом Киша, град, подобно призраку, в поселение возвратить,
Царя его, пастыря Урзабабу,
Что в доме Киша, подобно солнцу, восходит,
Царствие его, власть его изменить, дабы пышность, роскошь дворца его удалить,
Ан и Энлиль словами своими светлыми праведно повелели.
И тогда Шаррукена — “паря истинного”, — а град его — Азупирану,
Отец его — Лаипум, мать его — жрица,
Шаррукена сердцем благостно они избрали,
Ибо так от рождения суждено ему было.
<...>
Когда день ушел, а вечер пришел,
Шаррукен жертвы во дворец доставил:
А тот возлежал в жилище светлом, в потаенном покое для сновидений.
Он сердцем знал, да язык не молвил, никому из людей сказать не мог он.
Шаррукена же, что жертвы во дворец приносит,
Чашеноспем-прислужииком он его сделал, о питейной утвари поручил заботы.
А. светлая Инанна свой лик не явила
Прошло пять дней и десять,
Царь Урзабаба укрывался в жилье своем, дрожал от страха.
Словно лев гонимый, непрерывно мочился, гноем и кровью нутро исходило.
Словно большая морская рыба, что попала в сети, трепыхался, бился.
А в это время чашеносец в “доме вина, в доме хлеба”,*
Шаррукен, он спать не спал, в забытьи лежал.
Светлая Инанна в сновиденье в кровавую реку его окунает.
Шаррукен кричит и стонет, рот землею набивает.
Царь Урзабаба, те крики услышав,
Велит в покои пресветлые к нему — царю — его доставить.
Шаррукен предстал пред Урзабабой.
“Что тебе, чашеносец, привиделось ныне, мне расскажи-ка!”
Шаррукен царю своему так молвит:
“Господин мой, о виденье своем да поведаю!
Дева некая, до небес она ростом, что земля обширна,
Что стена основаньем поставлена прочно,
В реку могучую, в реку кровавую меня окунула”.
Урзабаба закусил губу, нутро его затрепетало.
Советнику своему так он молвил:
“...вот сестра моя. светлая Инанна,
В кровь палец мой окунула,
Чашеносца же Шаррукена в реке могучей она потопит”.
Белиштикалю, главе плавильщиков, тому, кто мое потаенное знает:
“Слово скажу тебе, пойми мое слово.
Совет тебе дам, прими со вниманьем.
Когда чашеносец тебе мою бронзу доставит,
В очищающем доме, гае судьба свершится, словно статую, брось в печь плавильную”.
Белиштикаль слова своего господина принял.
В очищающем доме, где судьба свершится, плавильные печи он подготовил.
Царь Шаррукену так молвит:
“Иди и бронзу мою главе плавильщиков отнеси-ка!”
Шаррукен из дворца Урзабабы вышел.
А светлая Инаина со стороны своей правой лика своего она не явила.
Но к очищающему дому, дому, где судьба свершится, он и ста шагов не сделал —
Светлая Инанна пред ним оказалась, ногу свою пред ним поставила.
“Или дом очищения — не дом пресветлый?
Тот, кто в крови, его не преступит!”
В воротах дома, где судьба свершится, глава плавильщиков его встречает.
Когда бронзу царскую главе плавильщиков он отдал,
Белиштикаль, глава плавильщиков, скрылся, словно статую, бросил в печь плавильную.
Шаррукен, когда пять дней истекло и десять,
К Урзабабе, царю своему пришел.
Во дворец, что, подобно горе, возвышается, вошел.
Царь Урзабаба укрывался в жилье своем, дрожал от страха.
Он сердцем знал, да язык не молвил, никому из людей сказать не мог он.
В своем жилище, в покое светлом для сновидений, царь Урзабаба дрожал от страха.
Он сердцем знал, да язык не молвил, никому из людей сказать не мог он.
А тогда глину для таблички знали, для покрытья таблички глину не знали.
Царь Урзабаба Шаррукена, избранника божьего,
С табличкой, где о смерти того написано было,
В Урук, к Лугальзагеси отправил.
И вот супруга Лугальзагеси...
Ее женская честь ей щит-опора...
Не узнал Лугальзагеси посланца.
“Ступай! к кирпичам Эаны отправься!”
Лугальзагеси смысла посланья не понял, о посланце ничего не молвил.
Жрецу верховному о посланце не молвил, зато княжьего сына обрек смерти.
Жрец верховный — увы! — воскликнул и в прах уселся.
Лугальзагеси посла возвращает.
“Посланец, Шаррукен не подчинится?”
Склонившись, Шаррукен Лугальзагеси...
Шаррукен Лугальзагеси так молвит:
“Почему Шаррукен...