Во французском издании к словам «процесс труда» Маркс делает следующее замечание: слово «процесс», обозначающее развитие, рассматриваемое в общей связи его реальных условий, уже давно во всей Европе вошло в научный язык. Во Франции сначала робко ввели его в латинской форме: processus. Потом оно сбросило с себя это педантическое облачение и вошло в книги по химии, физиологии и т.д., а также в некоторые метафизические работы. В конце концов оно вполне натурализовалось. В обыденном языке немцы, как и французы, употребляют слово процесс в его юридическом значении.

…этимологически совершенно правильно переводить слово «базилевс» немецким словом «König» (Kuning), так как слово «König» происходит от Kuni, Künne и означает «старейшина рода». Но современному значению слова «царь» древне-греческое «базилевс» совершенно не соответствует. Фукидид определенно называет древнюю basileia – patrikê, т.е. «происходящая от рода», и говорит, что она обладала точно определенными, следовательно ограниченными полномочиями. И Аристотель говорит, что basileia героической эпохи представляла собою предводительство свободными, а базилевс был военачальником, судьей и верховым жрецом; правительственной властью в позднейшем смысле этого слова он, таким образом, не обладал[31].

Рядом с сенатом и народным собранием стоял rex, точно соответствовавший греческому базилевсу и отнюдь не бывший абсолютным царем, каким его изображает Моммсен[32].

Дошедшие до нас языки оставляют сомнение в том, существовало ли у всех германцев общее выражение для слова «род» и какое именно. Этимологически греческому genos, латинскому gens соответствует готское kuni, средне-верхне-германское künne, которое и употребляется в том же смысле. На времена материнского права указывает то, что название женщины происходит от того же самого корня: греческое gyne, славянское zena, готское qvino, древне-северное kona, kuna. У лангобардов и бургундов мы встречаем, как упомянуто, слово fara, которое Гримм выводит от гипотетичного корня fisan, показывать. Я предпочел бы исходить из более очевидного происхождения от faran ездить, кочевать, как обозначения почти естественно состоящей лишь из родственников части кочевого обоза, обозначения, которое за время многовековых скитаний сперва на восток, затем на запад постепенно было перенесено на семейную общину. Далее, готское sibja, англо-саксонское sib, древне-верхне-германское sippia, sippa – родня. В древне-северном языке встречается лишь множественное число sifjar – родственники; в единственном числе только как имя богини Sif. И, наконец, в песне Гильдебранда попадается еще другое выражение, именно в том месте, где Гильдебранд спрашивает Гадубранда: «кто твой отец среди мужчин в народе… или какого ты рода?» (eddo huêlîhhes enuosles du sîs). Поскольку вообще существовало общее германское обозначение для слова род, оно, очевидно, было готским kuni; за это говорит не только тождество с соответствующим выражением родственных языков, но и то обстоятельство, что от него происходит слово kunning, король, которое первоначально обозначает родового или племенного старейшину. Sibia (родня) не приходится, по-видимому, принять в расчет, по крайней мере sifjar означает на древне-северном языке не только кровных родственников, но и свойственников, т.е. включает членов по меньшей мере двух родов; sif, таким образом, не могло служить выражением для понятия род.

Подобно мексиканцам и грекам германцы производили боевое построение, – как отрядов конницы, так и штурмовых колонн пехоты, – по родовым группам; если Тацит говорит: «по семьям и родственным группам», – то это неопределенное выражение объясняется тем, что в его время род в Риме давно перестал быть живым объединением.

Эмпирик до того втягивается в привычный ему эмпирический опыт, что воображает себя все еще в области чувств, опыта даже тогда, когда он имеет дело с абстракциями. Мы знаем, что такое час, метр, но не знаем, что такое время и пространство. Точно время есть не что иное, чем сумма часов, а пространство не что иное, чем сумма кубических метров. Разумеется, обе формы существования материи без этой материи представляют ничто, только пустое представление, абстракцию, существующую только в нашей голове. Но мы неспособны познать, что такое материя и движение. Разумеется, неспособны, ибо материю, как таковую, движение, как таковое, никто еще не видел и не испытал каким-нибудь иным образом: люди имеют дело только с различными реально существующими материями и формами движения. Вещество, материя – не что иное, как совокупность всех чувственно воспринимаемых форм движения; слова вроде «материя» и «движение» это – просто сокращения, в которых мы резюмируем, согласно их общим свойствам, различные чувственно воспринимаемые вещи.

Все представления о линиях, поверхностях, углах, о многоугольниках, кубах, шарах и т.д. заимствованы из действительности, и нужна известная доза идеологической наивности, чтобы поверить математикам, будто первая линия возникла от движения точки в пространстве, первая поверхность – от движения линии, первое тело – от движения поверхности и т.д. Уже язык протестует против этого. Математическая фигура трех измерений называется телом, corpus solidum, что по-латыни означает даже осязаемое тело, т.е. она носит название, являющееся продуктом не «свободной фантазии» рассудка, а взятое из грубой действительности.

Далее следует заметить, даже с точки зрения этих словесных отношений, – что если из первоначальной идентичности значения (Würde) и стоимости (Wert) вытекало само собой, из природы вещей, применение этого слова к вещам, продуктам труда в их натуральной форме, то впоследствии это слово в неизмененном виде было прямо перенесено на цены, т.е. на стоимость в ее развернутой форме, т.е. на меновую стоимость, а это так же мало вытекает из самих вещей, как то обстоятельство, что то же слово продолжало употребляться для значения (Würde) вообще, для почетной должности и т.д. С словесной точки зрения здесь нет никакого различия между потребительской стоимостью и стоимостью.

«Естественная стоимость (worth) какой-либо вещи состоит в ее способности удовлетворять потребности или служить удобством человеческой жизни» (John Lock. Some Considerations on the Consequences of the Lowering of Jnterest, 1691, в Works, edit. London, 1777, т. II, стр. 28). В XVII столетии мы еще часто встречаем у английских писателей «worth» для обозначения потребительной стоимости и «value» для обозначения меновой стоимости; это совершенно в духе английского языка, который любит конкретные вещи обозначать словами германского, абстрактные – словами романского происхождения.