Впрочем, совершенно безразлично, что предпримет само по себе сознание; из всей этой дряни мы получаем лишь один вывод, а именно, что три указанных момента – производительная сила, общественное состояние и сознание – могут и должны вступить в противоречие друг с другом, ибо разделение труда делает возможным – больше того: действительным, – что духовная и материальная деятельность, наслаждение и труд, производство и потребление выпадают на долю различных индивидов, и возможность того, чтобы, они не вступали друг с другом в противоречие, зависит от того, будет ли снова устранено разделение труда. Впрочем, само собою разумеется, что «призраки», «связи», «высшее существо», «понятие», «сомнение» являются лишь идеалистическим, духовным выражением, мнимым представлением изолированного индивида, представлением о весьма эмпирических узах и границах, внутри которых движется способ производства жизни и связанная с ним форма общения.

Когда, однако, при рассмотрении исторического движения, отделяют мысли господствующего класса от самого господствующего класса, когда наделяют их самостоятельностью, когда, не принимая во внимание условий производства и производителей этих мыслей, упорно настаивают на том, что в данную эпоху господствовали те или иные мысли, – когда, таким образом, совершенно пренебрегают основой этих мыслей – индивидами и исторической обстановкой, – то можно, например, сказать, будто в то время, когда господствовала аристократия, господствовали понятия: честь, верность и т.д., а во время господства буржуазии – понятия: свобода, равенство и т.д. Сам господствующий класс в общем так и воображает. Свойственное преимущество с XVIII века всем летописцам, это понимание истории по необходимости натолкнется на то явление, что господствовать начинают все более и более отвлеченные мысли, т.е. мысли, которые все более принимают форму всеобщности. Дело в том, что всякий новый класс, который ставит себя на место класса господствовавшего до него, уже ради осуществления своих задач вынужден изобразить свой интерес как общий интерес всех членов общества, т.е. выражаясь идеально: придать своим мыслям форму всеобщности, изобразить их как единственно разумные, общезначимые.

История есть не что иное, как последовательная смена отдельных поколений, из которых каждое эксплуатирует материалы, капиталы, производительные силы, переданные ему всеми предшествующими поколениями, в силу чего оно, с одной стороны, продолжает унаследованную деятельность при совершенно изменившихся обстоятельствах, а с другой – видоизменяет старые обстоятельства посредством совершенно измененной деятельности. Умозрительно это можно извратить так, будто задача предшествующей истории состоит в том, чтобы создавать позднейшую историю, – будто, например, задача открытия Америки заключалась в облегчении победы французской революции, – благодаря чему история приобретает свои особые задачи и становится «лицом наряду с другими лицами» (как то: «Самосознание», «Критика», «Единственный» и т.д.). На самом же деле то, что обозначают словами «назначение», «задача», «зародыш», «идея» прежней истории, абстракция от того активного влияния, которое оказывает предшествующая история на последующую.

Что касается, дальше, семейной жизни как основы, то социальная нравственность гражданского общества нам представляется более высокой, чем эта «естественная нравственность». «Семейная жизнь», наконец, является в такой же мере естественной нравственностью других сословий или бюргерского сословия гражданского общества, как и крестьян. Но то обстоятельство, что «семейная жизнь» в крестьянском сословии является не только принципом семьи, но и основой его социального бытия вообще, – это обстоятельство, как нам представляется, делает это сословие скорее неспособным к выполнению высшей политической задачи, ибо она делает его склонным переносить патриархальные отношения на непатриархальную сферу или применять понятия «отец», «дети», «хозяин», «челядь» там, где речь идет о политическом государстве, о политической гражданственности.

Эта иеремиада [рассуждение «fullprieed» по поводу того, что только сверхурочное время, удлинение рабочего дня за пределы обычного времени создает неоплаченный труд и образует, следовательно, источник прибыли капиталиста. К. Маркс замечает при этом: «капиталисту неизвестно, что нормальная цена труда также предполагает известное количество неоплаченного труда». Ред.] интересна между прочим в том отношении, что она показывает, как в мозгу капиталиста отражается лишь внешняя видимость производственных отношений.

Неверно, что Бог есть комплекс идей, будящих и организующих социальные чувства. Это – богдановский идеализм, затушевывающий материальное происхождение идей. Бог есть (исторически и житейски) прежде всего комплекс идей, порожденных тупой придавленностью человека и внешней природой и классовым гнетом, – идей, закрепляющих эту придавленность, усыпляющих классовую борьбу…

Одно дело – идея бога у дикаря зырянина и т.п. (полудикаря тоже), другое – у Струве и K^o. В обоих случаях эту идею поддерживает классовое господство (и эта идея поддерживает его). «Народное» понятие о «боженьке и божецком» есть «народная» тупость, забитость, темнота, совершенно такое же, как «народное представление» о царе, о лешем, о таскании жен за волосы.

Крестьянин своим экономическим положением в буржуазном обществе неизбежно поставлен так, что он либо идет за рабочим, либо за буржуазией. Середины нет. Он может колебаться, путаться, фантазировать, может порицать, ругать, он может проклинать «узких» представителей пролетариата, «узких» представителей буржуазии. Они-де представляют собой меньшинство, их можно проклинать, говорить громкие фразы о большинстве, о широком, всеобщем характере нашей трудовой демократии, о чистой демократии. Слов можно называть сколько угодно. Это будут слова, прикрывающие тот факт, что если крестьянин не идет за рабочим, то он идет за буржуазией. Середины нет и не может быть.

Какое же значение имеют народнические теории, отражающие более или менее точно взгляды крестьян на их борьбу за землю? Два «принципа» составляют сущность этих народнических теорий: «трудовое начало» и «уравнительность». Мелкобуржуазный характер этих принципов настолько ясен и так часто, так обстоятельно был доказываем в марксистской литературе, что об этом не зачем еще говорить здесь. Важно отметить эту черту «принципов», которую не оценили до сих пор по достоинству русские с.-д. В туманной форме эти принципы действительно выражают нечто реальное и прогрессивное в данный исторический момент: они выражают истребительную борьбу против крепостнических латифундий.