Учреждение на Москве патриаршества обычно представляют торжеством русской православной церкви. На самом деле ее новый статус явился не закономерным итогом достижений митрополии на духовной стезе, а результатом все тех же аппаратных игр с греческими церковными чинами и интриг, до которых Борис и Иов были большими охотниками. Независимость от Константинополя совершенно лишила церковь любой, даже номинальной, возможности быть независимой от светской власти. За наспех воздвигнутыми пышными декорациями скрывались разоренные монастыри, духовное оскудение народа, приниженный до небывалой степени авторитет московских первосвятителей, епископата и рядовых священников. Олицетворением пугающего контраста между видимостью и сутью нового положения церкви стала фигура первого русского патриарха – серого, раболепствующего человечка, проявлявшего энергию и выдумку только в тех случаях, когда требовалось пособить своему хозяину Годунову.
Главным испытаниям для партнеров стало избрание Бориса Федоровича на царство. Многое было за Годунова, но есть известия, что сильны были и препятствия, сильны были враги. Иов вспоминал: «В большую печаль впал я о преставлении сына моего, царя Феодора Ивановича; тут претерпел я всякое озлобление, клеветы, укоризны; много слез пролил я тогда».
Сразу после смерти Федора Ивановича б января 1598 года было объявлено, что править страной будет царица Ирина. По велению «изрядного правителя» Бориса Годунова бояре целовали крест новой государыне. В церквах даже стали петь многолетие царице, чем привели в изумление православный люд. Несмотря на пышные церемонии, все понимали, что сложившееся положение временное. Сама царица вскоре объявила о намерении передать власть Думе и удалиться в монастырь, что произошло уже 15 января.
В Москве объявили о созыве избирательного Земского собора, и сторонники Годунова, не мешкая, разработали проект «Соборного определения» об избрании Бориса на трон. Однако годуновский проект члены Земского собора не утвердили. Из Москвы в Польшу поступали известия о том, что фаворитом предвыборной кампании является Федор Романов – «все воеводы и думные бояре согласны избрать его…». За бортом избирательной гонки оказались Гедиминовичи. Князь Федор Мстиславский не вышел в фавориты вследствие «родовой бесхарактерности Мстиславских» (выражение Соловьева), а потомки Патрикия Наримонтовича Голицыны еще не завоевали к тому времени достаточный политический вес. Партия Шуйских, как мы помним, была разгромлена.
Однако положение Годунова было шатким. Немецкий агент доносил из Пскова, что «простолюдины весьма недовольны Годуновым и его шайкой». Опасаясь нападения со стороны москвичей, Годунов вынужден был укрыться в Новодевичьем монастыре. Но тут в ситуацию вмешался Иов. Дальнейшая работа Земского собора, грозившая неприятностями для Бориса, была свернута патриархом под предлогом того, что необходимо выждать сорок дней со дня смерти царя.
17 февраля, когда истек траур по последнему Рюриковичу, Иов собрал на патриаршьем подворье собор, по предположению Р.Г. Скрынникова, состоявший из сторонников Годунова, подписавших упоминавшееся выше «Соборное определение»[1020]. В списках участников собора участвовало 160 духовных лиц – значительно больше в абсолютном и процентном отношении, чем на соборе 1566 года. Надо ли говорить, что большинство клириков подчинялось указаниям патриарха Иова. Из 337 служилых людей почти две трети (248 человек) приходилось на думцев, московских дворян и придворных чинов, то есть представителей дворцового аппарата и служб, зависимых от Годуновых[1021]. Прогодуновский собор снова подготовил документ об избрании Бориса Федоровича на царство. В отличие от прежнего варианта выдумка о благословении Бориса Федором Ивановичем заменила выдумка о благословении Ивана Грозного[1022].
В это же время собравшиеся в Кремле бояре, посовещавшись, обратились с предложением к народу принести присягу Думе. Если бы думцы пришли к согласию и выдвинули кандидатуру Федора Романова, трудно предположить, что помешало бы потомкам Юрия Захарьина занять престол в 1598 году, а не пятнадцать лет спустя. Но боярская вражда помешала им договориться и выставить единого кандидата. Данное обстоятельство сыграло роковую роль. Земство осталось без вожака, противники Годунова оказались разобщены, а ряды его сторонников сплотились и заметно расширились. Бориса Федоровича поддержали стрельцы и «чернь почти вся».
Вспомним, что Стрелецким приказом руководил Иван Васильевич Годунов, который, безусловно, помог подчиненным сделать правильный выбор. Среди стрельцов и горожан вело агитацию за Бориса духовенство. Число сторонников Бориса Федоровича пополнила еще одна категория граждан. Еще 8 января Ирина Годунова, явно по наущению брата, издала указ о всеобщей амнистии. Тати и разбойники, обретя свободу, попали в число облагодетельствованных претендентом на царский престол.
Годунов и его окружение, чувствуя, что их противники упустили инициативу из своих рук, приступили к организации невиданных доселе на Москве широкомасштабных предвыборных акций. 20 февраля состоялось шествие к Новодевичьему монастырю, участники которого слезно умоляли Бориса Федоровича занять трон. Вместо этого Годунов поведал о намерении постричься в монахи. Скромников и изгнанников на Руси жалеют. Своим отказом Борис если не очистился от подозрений, то посеял сомнения в его причастности к убийству царевича Димитрия. В настроениях горожан наметился и перелом. У них не оставалось выбора – либо многоопытный и благонравный государственный муж Годунов, либо боярский синклит, чреватый раздорами, чье правление обещало тревожную неизвестность.
Годуновцы решили не мешкая развить успех. По указанию Иова, вечером того же дня открылись все церкви, а после ночного богослужения священники с иконами в руках, увлекая за собой паству, вновь двинулись к Новодевичьему. Представители духовенства, обращаясь к Борису, пригрозили, что в случае его отказа взойти на престол они затворят церкви, бояре обещали сложить с себя полномочия, а дворяне – не биться с неприятелем[1023]. Уступая многочисленным просьбам, молениям, увещеваниям и, наконец, угрозам, Борис Федорович согласился-таки надеть на себя Мономахов венец.
Посчитав, что чаша весов окончательно склонилась в его пользу, 27 февраля Годунов решился покинуть свое убежище в Новодевичьем и прибыть в Кремль, где Иов проводил его в Успенский собор и благословил на царство. Однако, по мнению Р.Г. Скрынникова, бояре отказались присягать Годунову и тот после долгого совещания с патриархом счел за благо вернуться в Новодевичий. Перелом еще не наступил. Сторонникам Бориса пришлось начинать все сначала. В начале марта Иов вновь собрал на своем подворье соборное совещание, которое повторно «избрало» Годунова на царство. Затем Иов направил епархиальным владыкам указание созывать народ, зачитать грамоту об избрании Бориса и петь новому царю многолетие. Таким образом Годунов становился царем, минуя Думу.
Казалось, столкновение между двумя партиями неизбежно. Но… С начала марта по Москве начали распространяться слухи о том, что крымские татары идут на Русь. 1 апреля Разрядный приказ объявил, что хан Казы-Гирей собирается на Москву «со всею ордою и с полками турецкими». 20 апреля Разряд подтвердил, что крымский хан идет на Русь. В тот же день Годунов заявил, что лично возглавит поход. А по городам разъезжали посланцы Бориса, раздавая служилым жалованье. Так что воинники, прибывая на сбор войска, знали, от кого ждать благодеяний.
Все эти слухи и военные приготовления, видимо, в известной мере парализовали думцев. А сторонники Годунова решили еще раз задействовать проверенный сценарий, обогащенный новыми вариациями. В конце апреля состоялось очередное шествие к Новодевичьему монастырю. Здесь был разыгран новый спектакль. Визитеры упрашивали Бориса прибыть в Кремль и взять бразды правления в свои руки, в ответ Годунов отрекся от престола. Тут вмешалась Ирина Годунова – ныне инокиня Александра – и повелела брату перебираться в Кремль: «Приспе время облещися тебе в порфиру царскую». Годунову вновь ничего не оставалось делать, как подчиниться давлению. 30 апреля он вселился в кремлевские палаты, а верный Иов возложил на Бориса Федоровича крест св. митрополита Петра, что устроители церемонии мыслили как первый этап «начала царского государева венчания».