Когда старая Тии явилась во дворец своей божественной госпожи, Анхесенпаамон не выгнала ее, не сказала дерзкого слова, а, наоборот, снисходительно улыбнулась:
— Моя верная Тии, сегодня мы совершим возложение щедрых даров богине Мут, пусть все мои жрицы и знатные женщины моего двора сопутствуют нам. Я откажусь от колесницы и последую в храм на своих носилках. А ты будешь рядом со мной.
Старая Тии пала ниц и зарыдала от радости.
К храму богини Мут потянулась процессия знатных женщин, возглавляемая самой божественной Анхесенпаамон. Молодые стройные невольники в белых набедренных повязках несли роскошные носилки с позолоченными подлокотниками и удобным мягким сиденьем. Носилки были похожи на маленький шатер, покрытый драгоценными сидонскими тканями. Носители опахала, прислужницы и невольники бежали рядом, поднимая пыль, задыхаясь от бега и жары, обливаясь потом. За ними следовала толпа поющих жриц и носилки старой Тии, которая не имела над собой шатра и потому могла видеть, с каким любопытством всматриваются в священную процессию воины, прохожие, ремесленники, падая ниц перед божественной госпожой у дороги, ведущей в храм.
Старая Тии с удовлетворением видела, сколько щедрых даров приготовлено для жертвоприношения. Больше всего ее порадовали прозрачные сосуды с драгоценными благовониями, недавно полученные из страны Пунт. Благовония были доставлены невольницами в крошечных сосудах, сделанных искуснейшими мастерами Сирии. Тии уже предвкушала тот счастливый миг, когда эти сосуды с благовониями окажутся в ее доме. Кому, как не ей, хранить эти сокровища, предназначенные великой богине Мут? И кому, как не Тии, известно, что богине Мут вовсе не нужны эти щедрые дары, она довольствуется немногим — букетами душистых цветов из садов фараона.
«Но почему так переменилась великая госпожа? — спрашивала себя старая Тии. — Что побудило ее отказаться от прежней своей суровости? Может быть, она чует недоброе и хочет вымолить у великой богини Мут, покровительницы жен фараона, немного счастливых лет?»
— Не будет ей счастья! — прошептала тонкими лиловыми губами старая Тии.
Фараон сидел в саду, у бассейна, среди благоухающих цветов, поющих птиц и веселых, резвящихся мартышек. Он держал на коленях красивую полосатую кошку, священную кошку, любимицу божественной Анхесенпаамон, и, поглаживая ее своей тонкой, совсем слабой и бессильной рукой, думал о том, что он сделает, как только силы вернутся и он сможет делать все, что захочет. Прежде всего он повторит доблестный поход к водопою, о котором рассказывает свиток Тутмоса. Великий фараон был так отважен, что бился со стадом слонов в сто двадцать голов. Тутмос писал, что никогда не было совершено подобное египетским царем. Так ли это?
«Я совершил это согласно приказу мне моего отца, Амона-Ра, владыки престолов обеих земель, ведшему мое величество по доброму пути своими благими мыслями…»
«Но если сделать хороший загон, — подумал Тутанхамон, — то мне хотелось бы встретиться со стадом в сто пятьдесят слонов. Почему бы мне не превзойти Тутмоса? Сейчас же велю готовить загоны, — решил фараон. — Но еще важнее побить хеттов. Хеттский царь Суппилулиума ведет себя нагло и возмутительно. Он завоевал уже несколько городов Сирии и Финикии. Если его не остановить, то он заберется в священные крепости Египта. Хорошо, что Хоремхеб стоит у границы Куша. Пусть стоит! А я подумаю, как бы лучше повести своих воинов против старого хеттского владыки. Да, да, сейчас же велю вызвать главного советника и прикажу ему тайно готовиться к походу. Мое величество, сын Амона-Ра, сам поведет свое войско, свои колесницы против ненавистного Суппилулиумы. О, я ему покажу, на что способен молодой и сильный египетский фараон! Города Сирии и Палестины вернутся в божественные руки своего истинного владыки — Тутанхамона. Войско моего величества испепелит ничтожных всадников хеттского правителя. Молодой правитель обеих земель покажет ничтожным хеттам свою силу и доблесть».
Тутанхамон вспомнил свиток того же удачливого фараона Тутмоса III, который покорил азиатов и оставил памятные надписи.
«…Я разорил его города и поселения, — писал Тутмос III, — я предал их огню, мое величество превратило их в места, которые не будут населены, я захватил всех их людей, доставленных пленниками, и их скот в бесконечном количестве, а также их вещи. Я отнял у них жито, я вырвал их ячмень, я вырубил их сады, все их плодовые деревья…»
«Я побью хеттов! Я напишу свиток, и потомство мое узнает о моих доблестях!» Размышляя так, фараон вдруг увидел разоренный им город. Пламя пожарищ. Он слышал стоны. Тутанхамону показалось, будто перед ним горящие дворцы, развороченные сады и пашни. А дым клубится, застлав ему глаза. Он в испуге сбросил кошку и протер руками глаза, но дым не ушел. Что же случилось? Разве уже началась битва? Фараон вскочил и закричал:
— Пожар! Дым! Враги!.. Воины! Жрецы! Бегите…
Чьи-то сильные руки подхватили немощное тело фараона и понесли в царские покои. Тотчас же был вызван жрец Эйе. Пришли лекари, колдуны, заклинатели, жрецы храма Амона. И никто не догадался позвать царицу, которая только что вернулась из храма богини Мут и отдыхала у своего прохладного бассейна. Она была одна. Ей хотелось собраться с мыслями и по-новому оценить отношение верховного жреца к великому Тутанхамону и к ней. Он›а вспомнила все то хорошее, что могла вспомнить об этом старом и мудром человеке, и ей удалось понять, что он верный друг фараона, его око, его сила, его божественная мудрость. Царица вспомнила старую Тии, которая сегодня утром с рыданиями протягивала к ней руки и молила довериться ей, не отказывать ей в милостях. Необычное спокойствие и умиротворение обволакивали юную и прекрасную Анхесенпаамон. Она задремала и сквозь дрему слышала жужжание назойливого комара и журчание воды в бассейне. Но вдруг ее охватило волнение. Необъяснимая тревога забралась в душу. Что случилось?
Она хотела вскочить и позвать слуг, но какое-то странное оцепенение сковало ей руки и ноги. Она долго боролась с этим странным и непонятным состоянием, похожим на колдовство. Когда ей наконец удалось подняться на ноги, она захлопала в ладоши, громко и настойчиво, несколько раз, словно хотела этим выразить свою тревогу.
Двери распахнулись, и люди с рыданиями распростерлись у ее ног.
— Что случилось? Скорее говорите…
Старая толстая Тии, целуя кончик маленькой сандалии, давясь слезами, промолвила:
— Великий фараон, наше солнце, наше божество, сын Амона-Ра, ослеп!
— Ты лжешь, старая Тии, ты выдумываешь!.. — закричала царица и бросилась во дворец своего великого господина.
Она забыла о том, что есть носилки и невольники, она забыла о правилах поведения и церемониях. Страшная весть, словно буря, сокрушила ее тоненькое хрупкое тело. Сердце мучительно билось, голова кружилась, в глазах темнело… Она бежала, спотыкалась, падала и снова бежала по гулким залам дворца.
Царские покои полны. Чужие и ненужные люди толпятся у изголовья ее великого господина. Старый жрец храма Амона лепечет заклинания беззубым ртом, а Эйе склонился над юным фараоном.
— Пустите! — закричала царица и бросилась к золоченому ложу, где лежал недвижимо ее прекрасный господин.
Он был бледен и строг, как никогда прежде. Ни тени улыбки на тонком, благородном лице. Она опустилась на колени и нежным прикосновением руки приласкала его. Он с трудом приподнял правую руку и прикоснулся к ее склоненной голове. Он сказал только одно слово:
— Любимая…
Сердце у него билось так сильно, словно хотело покинуть тело.
— Прости меня, мой господин, я ничего не знала, я отдыхала. Я принесла щедрые жертвы богине Мут, она поможет.
— Великая госпожа, позволь нам напоить божественного фараона целебным питьем, — сказал Эйе.