— Как думаешь, его сегодня и заберут?

Только услышав голос Эшли, я понимаю, что на Эллори смотрю не один. Эшли тоже за ним наблюдает, поджав тонкие губы.

— Скорее всего.

— Я за него помолюсь.

— Ага, это офигеть как поможет. — Я сосредотачиваюсь на еде. Запихиваю вилкой в рот картофельное пюре и тщательно пережевываю комочки. Говорить с Эшли нет ни малейшего желания. Пусть засунет свою высокомерную набожность себе в зад.

После ужина медсестры ставят какой-то допотопный фильм. Уилл с Луисом пытаются уговорить меня пойти с ними, но я отказываюсь. Долго и нудно лежу в горячей ванне, потом заваливаюсь на кровать и пялюсь в потолок. На улице все еще идет дождь. Интересно, о чем сейчас думает Эллори? Пошел ли он смотреть фильм? От мысли, что однажды я окажусь на его месте, сводит живот. Жаль, что я не могу просто взять и перестать думать. Даже фантазии о Джули Маккендрик не могут меня отвлечь. В итоге я пытаюсь представить, помнит ли она меня вообще, или уже улыбается Билли из выпускного класса, и теперь ему, а не мне, светит залезть ей в лифчик наяву, а не в мечтах.

В конце концов все возвращаются в спальню, и начинается ритуал по чистке зубов, умыванию и подготовке ко сну. Медсестра приносит поднос с таблетками и маленькими стаканами с водой. Все послушно глотают, а она задвигает занавески, выключает свет и бросает на прощание ничего не значащее «Спокойной ночи».

— Папа Клары был чиновником, — говорит Уилл. — Правда ведь, Том? Самый настоящий министр в правительстве.

— Ага, точно. — Том замолкает. Тишину заполняет шепот. — Какого хрена он делает?

— Молится. Не обращай внимания, он скоро закончит. Чиновник… Круто! А где работал твой папа?

Замечает ли Уилл, что говорит в прошедшем времени? Как будто наших родных больше нет, как будто где-то там, в реальном мире, они не продолжают жить без нас.

— Да так, в одной ремонтной фирме. Ничего особенного. — Том провел в доме всего несколько часов, а уже не горит желанием вываливать свою подноготную. Заранее закрывается в себе по нашему примеру.

— Мне фильм понравился, — меняет тему Луис. — Только никак не могу отделаться от мысли, зачем нам его показывали.

— Вампиры классные, — говорит Уилл. — А собака вообще суперская была. Но мне не понравился момент, когда мужику череп проломили.

— Но ведь фильм, по сути, о бессмертных подростках, — размышляет вслух Луис, — внутри которых живет нечто, что превращает их в чудовищ. И название какое — «Пропащие ребята»! Иногда я думаю, что у Хозяйки или очень нездоровое чувство юмора, или напрочь отсутствует понимание иронии как таковой.

— Точняк, — смеется Уилл, хотя ясно: он понятия не имеет, что такое ирония.

— Мы все можем жить в царствии Господнем, — вставляет Эшли. — Там воистину вечная жизнь.

— Он всегда такой? — с отвращением выплевывает Том. Среди нас он новичок, но аутсайдер всегда и везде Эшли.

— К сожалению, да. — Луис устраивается в постели. Шелест накрахмаленного белья подхватывает возобновленный шепот.

— Тоби, ты-то как? — Уилл пытается рассмотреть меня в темноте. — А то что-то притих совсем. Я думал, ты захочешь фильм посмотреть и с новой девочкой познакомиться.

— Все в порядке. Просто устал.

— Ты всегда уставший. Спишь по полдня. — Вдруг у него вырывается резкий вздох. — А ты случайно не…

— Нет, не заболел, — заканчиваю я за него.

— Это хорошо. — Уилл теребит край одеяла. — Мне бы этого не хотелось.

В его голосе звучит что-то такое, отчего сердце в груди больно сжимается.

— Спокойно ночи, Уилл, — говорю я в ответ и замолкаю.

Постепенно все засыпают, даже Эшли. В комнате слышно только равномерное дыхание. Закончился еще один день. У нас осталось еще на один день меньше. Я закрываю глаза.

Глава 5

Через два часа после последнего обхода Хозяйки я слышу приглушенный грохот — скрипучий лифт в самом сердце дома начинает путешествие вниз. Я знал, что это произойдет сегодня, и малодушно хочу спрятаться под подушку, пока все не кончится. Но от желания встать гудят ноги, а внутренности завязываются в узлы вокруг темного сгустка в животе. Я должен это увидеть. Лучше смотреть, чем лежать и слушать. Крадусь к двери и тихонько ее открываю. От холода покрываюсь мурашками. Никто даже не шевелится. Том храпит, но остальные не издают ни звука.

Я на лестничной площадке. Сердце так колотится, что чувствую его в горле. Лифт останавливается выше. С мягким шипением, похожим на вздох в ночной тишине, открываются большие металлические двери. Лифт вполне себе современный и кажется совершенно неуместным в этом доме. Поднимаюсь на полпролета, вжимаюсь в тени, льнущие к стене, и превращаюсь в статую. Отсюда лифта не видно, но этажом выше мимо пройдут медсестры на обратном пути. Я жду, и наконец тишину нарушает едва различимый скрип старых колес. В последний раз Эллори выходит из седьмой спальни, но даже не знает об этом, потому что спит. Может быть, он знал, когда ложился спать. А может быть, думал, что у него есть еще один день. Трудно представить, что завтра не наступит.

Появляются белые мокасины под белыми штанами униформы. Медсестры из лазарета катят кровать к лифту. Эллори я не вижу, но знаю, что это он. Кроме него, никто не болел. По крайней мере не так. Медсестры не торопятся. Спокойно, не сбиваясь с шага, продолжают свой путь. Эллори никуда не денется, и лазарет тоже. Это не те медсестры, которые следят за нами днем. Я точно знаю, потому что этих видел не раз. Они как ангелы смерти. Появляются только по ночам, чтобы забрать спящих больных детей.

Иногда я представляю себе лазарет как страшное чудище, которое нами питается. Наверное, лучше так, чем пугающая пустая неизвестность. В маленьком «окошке» между лестничными полетами проезжает кровать, но я по-прежнему липну к стене. Мне известно, как все происходит, а потому я знаю, что ничего еще не кончено. Приблизительно через минуту слышатся шаги двух или трех пар ног в сопровождении шелеста пакетов с одеждой и туалетными принадлежностями. На память о брате у Джо не останется ничего. Эллори сотрут, как будто его и не было. Интересно, что делают с вещами? Может быть, мы все носим одежду умерших из предыдущей волны дефективных? Есть ли в доме какой-то склад, где новоприбывших ждут целые стопки шмотья всевозможных размеров? Двери лифта опять закрываются, и я с дрожью и облегчением выдыхаю. Адреналин зашкаливает.

Прощай, Эллори. Было приятно тебя не знать.

Меня подташнивает. Во рту привкус горечи. Срочно нужно в ванную и попить воды. Я отворачиваюсь и только теперь краем глаза замечаю что-то за перилами двумя этажами выше. Долю секунды оно плывет в воздухе, как водоросли на отмели. От неожиданности у меня отвисает челюсть. Наверное, я даже испустил короткий резкий вздох. Это волосы. Кто-то еще не спит. Мысли мчатся вскачь. Я уже не думаю об Эллори, о болезни, о пугающей и наверняка кошмарной неизвестности на верхнем этаже. Новым мыслям не находится определения, но я знаю, что они толстым слоем оборачиваются вокруг сгустка в животе, оседают на языке горьким привкусом. И быстро исчезают. Ночью не сплю только я.

Волос я больше не вижу. Но тень движется, и скрипят ступеньки. Значит, там кто-то действительно есть. Я мигом возвращаюсь в свою спальню и сквозь щель в прикрытой двери вижу, как мимо проплывает силуэт. Да кто это, блин? И сколько можно?! Перемены за переменами. Сначала Том, теперь еще и это. Всерьез думаю вернуться в постель и на все забить, но сейчас я не чувствую усталости. Да и с каких хренов? Ночь — мое время!

Ее я нахожу в кухне. Она отрезает по куску ветчины и сыра и делает бутерброд.

— Тебе сделать? — спрашивает девчонка, как будто это в порядке вещей — вот так встретиться в темноте в два часа ночи.

Я не отвечаю. Молча смотрю на нее с порога. Ветер обдувает дом снаружи и посвистывает в щелях задней двери.

Она намазывает сантиметровый слой масла на кусок белого хлеба.