Однако не дана мне судьба скучной. Где плеть — там и розги, где один камень в мой огород — там и целый метеоритный дождь с бомбежкой и огромными кратерами.

…

Настырный звонок в дверь не просто вырвал из сна, сладкого забвения, а просто фактически выволок за волосы из теплого лона и окунул с головой в ледяную воду.

Живо подрываюсь на ноги и, едва себя сдерживая, чтобы не схватиться за тяжелый предмет, дабы окатить ублюдка им по голове за столь жуткую взрывную какофонию, открываю дверь. Резкое движение, едва не настежь.

Глаза в глаза. Заледенела, пришпиленная страхом.

— Привет, — первым осмеливается на слова, — пустишь?

Удивленно вздернула я бровями, тяжело сглотнула слюну. Натянутой басистой струной сарказм.

— А как иначе? Это же — твой дом, не мой.

Шаг в сторону, покорно пропускаю мерзавца.

— Я надеюсь, его здесь нет?

Лживо коротко смеюсь.

— Пока нет, но скоро приедет, домой к себе увезет.

— Увезет? — захохотал внезапно, и так уверенно и жестко, словно знал что. Поежилась я от угрозы.

Резкий разворот. Глаза в глаза.

— Майора себе отхапала, да? — пристальный, с вызовом взгляд мне в глаза. — Да еще ФСБ, — закивал вдруг головой. — Ясно всё… чем думала, и что хотела.

(обмерла я в удивлении от новости, от такой подробности, но вмиг совладала с собой и не подала виду)

— Молодец, что ясно. Зачем тогда пришел? В друзья набиваться к нему? Тестя мало?

Коротко, с отвращением рассмеялся. Меряющий взгляд с головы до ног.

— Дура ты — вот что я пришел тебе сказать. ДУ-РА.

— Познавательно, — киваю и едко улыбаюсь в ответ. — Еще какая информация? А то говори, не стесняйся. И, если много, то погоди. Сбегаю за листком и ручкой.

Хмыкнул.

— Смеешься? Смейся, смейся, пока можешь. Женится, говоришь?

— Женится, — невольно (с непокорной обидой) вырвался крик.

— Ну-ну. Женится. Конечно. Может, в следующей жизни и женится. А так… я что-то не видел, чтобы он торопился бросать свою семью, ребенка. По-моему, она там даже второго уже ждет. Так что… дерзай. Ирину жалей… правильно, — скривился, паясничая, — она у меня хорошая. А эту не надо — а то слишком счастливая на вид. Не столько слез пролила, как моя.

— А тебе откуда знать, сколько она пролила?

— Лиля, ты что… не понимаешь? Он врет тебе. Он не бросит их. Потаскает тебя, побалуется — и забудет. А я обратно не приму.

— Так тогда зачем ты здесь?

Замялся, проглотив удар. Шумный вздох, на мгновение отведя взгляд в сторону.

— Я хочу, чтобы ты одумалась, и, пока не поздно, всё у нас наладилось.

— Поздно, Миша, поздно, — рычу откровенно ему в лицо. — Я уже его. Понял?

— А он — твой? — ехидничает.

— МОЙ.

— То есть, не веришь, что он сейчас с семьей? Или, — нахмурился вдруг подозрительно, — вообще, не веришь, что она существует? Семья эта его, ребенок.

Выровнялась, потянулась как гусь, я.

Нагло, жестко режу слова:

— Знаю. Но он в разводе. И он теперь — мой!

— Да, твой, — опять язвит. — Только спать будет на два фронта. То, чего ты со мной так боялась и не хотела, мигом примешь от него. Верно?

— Ты врёшь всё. Подло, нагло, гадко ВРЁШЬ!

— Вру? — казалось, вполне искренне удивился.

— ВРЁШЬ! — не отступаю.

— Ну, тогда поехали, посмотришь как он проводит вечера без тебя.

— Да иди ты.

Закивал головой. Шумный выдох.

— Всё ясно. Ему можно, он — праведник двуликий, а мне — нельзя, я — чертов грешник и предатель. Как хочешь, — вдруг разворот и пошагал к двери. Шаг за порог, полуоборот. — Даю тебе пятнадцать минут. Жду в машине — устрою экскурсию. Ты ничего не теряешь. Клятвенно обещаю не приставать. Тем более, что если что… то теперь твой ФСБшник меня на куски порвет, если обижу его "девицу-красу". Верно?

Мнусь в сомнениях. Молчу.

Разворот — и неспешные шаги к лифту. Нажать кнопку вызова. Томные мгновения моего сверления взглядом этого ублюдка, его — показного безучастия. Но в последний момент взгляд на меня и тихим, мерным голосом проговорил:

— Пятнадцать минут жду. И ты узнаешь, кто из нас — врёт.

Не знаю, где эта скотина откопала его, моего Гоши, адрес, и… его ли это адрес вообще. Однако, вот уже битый час сидим в машине и караулим. То в темные, без света, окна заглядываем, то на подъезд. Тщетно — тишина и покой. За окном — темно, и, единственное, что в этом бедламе хочется — так это тупо уснуть.

Обреченно потерла пальцами глаза сквозь веки и замерла так, утопив лицо в ладонях. Устала. Безумно от всего устала. Скорее бы всему конец. Всё выяснилось, и только.

— Вон, твой? А это, наверно, — его сотрудники?

Живо поддаюсь движению — взгляд на тротуар. Обмерла я, жадно прикипев взором к увиденной картине.

— Старший и младший сержант? Как думаешь? Или эта дамочка вполне может быть для него Генералом? А?

Тяжелый, шумный вздох. Ничего не отвечаю.

Лишь с ужасом слежу, как мой Гоша что-то говорит (судя по всему, шутит), как смеется его беременная жена, девушка (черт пойми кто), как ребенка (мальчика лет семи) упрашивают не трогать плешивого кота, и, вообще…. наконец-то зайти в подъезд. Скачет на одной ноге мой Шалевский, спиной удерживая стальное полотно, при этом пытается не обронить на пол ни пакеты с едой, ни треклятую, непослушную ключей связку.

— Увидела? Хватит? А не верила… а еще вчера подобную картину видел, да и с утра, когда малого в школу отводили, а потом по делам разъехались. А тебе он что плел? Небось, работа, сверх задания, что не продохнуть? Да?

— ЗАТКНИСЬ! — не выдержала и завопила.

— Ори, ори… вот только не на меня. Я как не врал тебе, так и не вру. Ты, практически, сразу узнала про Ирку, — немного помолчав, добавил. — И как любил, так и люблю.

— Поехали уже отсюда. Хватит спектаклей.

И хоть под видом заботливого друга и "жилетки" пытался прорваться за дверь квартиры Мишаня, однако… так его и не пустила.

— Поди, пару недель — это еще мой дом, тем более, что за него платила сама лично я. Так что проваливай, — силой надавливаю стальным полотном на пресс рук с другой стороны, игриво пытающихся остановить мою "глупость". — Уходи, Ярцев. А то тебе и твои менты не помогут.

— Ну, Лиль, ну…

— Прошу, Миш. Уйди, а? Если любишь, уйди. Тебя там Ира заждалась.

Скривился, явно проглатывая ругательство. Но еще мгновения, тяжелые, упертые минуты — и поддается. Напор спал.

— Я тебе позвоню, — кидает самоуверенное.

— Прощай, Миш, — живо, силой, с лязгом закрываю дверь.

Обреченно, догорая в жутком поражении, прибиться спиной к холодному полотну — и сползти на пол. Дикое, отчаянное вытье (вперемешку с рыданием), словно проклятого, брошенного стаей волка, вырвалось из моей груди, сокрушая тишину… и надежду.

К утру всё же доползла до дивана и взгромоздилась на него, дабы наконец-то забыться.

Из сна вновь вырвал меня звонок, вот только на этот раз — уже телефонный.

Нет. Это не был ни Шалевский…. ни даже Ярцев.

Неизвестный абонент.

— Да?

— Здравствуйте, это — Лиля?

— Да, слушаю.

— Это — Света, из бухгалтерии. Помнишь еще такую? — смеется сама над своей шуткой.

Поддаюсь на ее настрой, с натянутым весельем в голосе отвечаю:

— Да, конечно. Что-то случилось?

— Да вот… в шоке от всего, что услышала про тебя. Как он так мог… тебя уволить, главное за что? Ну, ладно, — сама себя резко перебивает. — Разговор не об этом. Дело у меня к тебе есть, я тут кое-что недавно слышала, а теперь вот подсуетилась… и, думаю, тебе эта мысль понравится. Так что жду тебя сегодня у нас тут, тем более за расчетом тебе все равно приходить. И, желательно, до обеда, пока они там все не разбрелись. Добро?

Все еще мнусь в остатках сна, ошарашенности услышанным и внезапностью доброты сей (по сути, малознакомой мне) женщины.