Мирт своим молоком вскормила всех детей Явы.

Если дожди в самом деле прекратятся и вода начнет бывать, Ява примется косить. Стоило ей представить себя на покосе, как руки сразу ощутили приятный зуд. Нет для человека лучшей работы на свете, чем косьба. Ява почти воочию увидела, как она достает из-под стрехи косу и точилом дочиста убирает с лезвия красную ржавчину. Выправленное лезвие сверкает на солнце. Ява берет с собой на сенокос Эву, у девочки есть сноровка, и там, где места поровней, она вполне справится с косьбой. Ребятишки поменьше останутся дома на попечении Коби. Стеречь Мирт нет смысла, она сама знает, где ей пастись и когда возвращаться домой.

Светлое пятно на небе пробудило в душе Явы добрые надежды.

Ява уперлась веслом в дно. Лодка выскользнула из-под ольхи. На ровном месте ощущался легкий ветерок. Плотный от сырости воздух колебался лишь над самой поверхностью воды. Откуда было взяться той силе, чтобы поднять и отогнать прочь разбухшие от дождя тучи, много недель волочившиеся чуть ли не по самой земле? Какой бешеный ветер нужен, чтобы заставить взлететь тяжелые корабли без парусов?

Старые люди пророчили конец света. Кое-кто думал, что виной всем бедам поредевшие после вырубки леса. Без конца сплавляют бревна, без конца строят в городах дома. Что хорошего можно ждать, если человек в гордыне своей возводит высокие дома. Бог не простит своим слугам зазнайства. Приют человека пусть будет низким и убогим, как кочка на земле. Тихо да незаметно надо жить на этом свете, чтобы не бросаться в глаза всевышнему.

Яве не хотелось, чтобы мир сгинул, пока она живет. Она еще не устала от жизни, хотя ее нередко одолевали порывы смятения. Очевидно, потому чаша весов и склонилась в пользу Якоба. У этого парня, похоже, были и усердие и предприимчивость, он не принадлежал к числу тех, кто легко пугается и так и остается на всю жизнь испуганным. Счастье надо искать, оно само не приходит, говорил Якоб. Теплая дрожь пробегала по телу Явы — искатель счастья хотел ее в жены, Якоб считал Яву счастливой находкой.

Но счастье до сих пор считало Якоба своим пасынком ничего не желало знать о нем.

Хмельной от шума и гомона ярмарок, Якоб надеялся именно там набить серебром свой кошелек. Уже на вторую осень после женитьбы Якобу не повезло. Не посоветовавшись с женой, он купил в соседней деревне на деньги, скопленные для уплаты аренды, двух лошадей. Не умея заговаривать зубы, как это делали барышники, промышляющие лошадьми, Якоб вернулся с ярмарки, что проходила в Михайлов день, почти пустым: из денег, отложенных на уплату аренды, у него не хватало десяти рублей, о прибыли и говорить не приходилось. Якоб ругался на чем свет стоит и грозился накостылять мужикам из соседней деревни, которые вместо рабочих лошадей всучили ему кляч. Хорошо еще, что в нужный момент объявился Алон. Он купил первого теленка, родившегося у Мирт, и таким образом долг за аренду был уплачен.

Несмотря на неудачу, Якоб упорно продолжал искать счастья. Отправившись однажды с возом картофеля на ярмарку, он опоздал туда и вернулся назад не солоно хлебавши, промокший до нитки, голодный, с ввалившимися щеками. Ява покормила мужа и разложила на полу избы отсыревший картофель, чтобы он не погнил. Позже Ява стала прятать от Якоба кадушки с маслом и мешки с шерстью. Когда она сама продавала товар купцам, в доме накапливались денежки. А Якоб, какими бы припасами ни нагружал воз, почти всегда возвращался назад с пустыми карманами. Однажды его обворовали, пока он спал, — словно грабители на больших дорогах подстерегали именно Якоба! А еще как-то он будто бы встретил родственников, и те христом-богом умоляли его помочь им. Счастье не сопутствует тем, у кого черствое сердце, оправдывался перед женой Якоб. На самом же деле он заезжал в корчму. Ява догадывалась, почему Якоб, не жалея лошади, ездил на дальние ярмарки, утверждая, что там можно подороже сбыть товар: дальняя дорога — больше трактиров. Животному надо отдохнуть, да и человек хочет попить-поесть; так проходило время и уплывали копейки.

Умиленная Ява возлелеяла добрые надежды, когда Мирт принесла первого теленка. Однако им не суждено было сбыться, теленка пришлось продать Алону. А Яве хотелось вырастить каждого теленка Мирт, чтобы стать хозяйкой большого молочного стада. Ява мысленно видела ряды кадушек, стоящих в центре каждой ярмарки, видела людей, которые расталкивали друг друга, чтобы купить жирное масло Мирт и ее потомков. Мирт не обманула свою хозяйку. Среди телят, которых она произвела на свет, оказался только один бычок. Но злая судьба мерилась с Явой силами и постепенно одерживала верх. Стоило теленку превратиться в тучную телку, как нужда снова заставляла продать ее. Ява плакала, как ребенок. Жаль было отдавать скотину, но еще больше Яву мучил стыд перед Мирт. Мирт, умное животное, понимала боль и беды этого мира. Когда телку уводили из хлева, Мирт отворачивалась — она снова оставалась в одиночестве.

Каждую осень Ява брала с собой Мирт и шла к корчме. Хозяева корчмы предоставляли ей для случки своего быка, и это было огромной подмогой. Остальные жители деревни расплачивались за случку дровами. За корчмой тянулись длинные поленницы, одно звенящее полено тесно прилегало к другому. Где бы иначе Якобу взять нужное количество саженей? Хотя, правда, в последние несколько зим он пытался делать деньги именно с помощью леса.

Лодка ткнулась носом в берег. Ява была в нерешительности — нога не поднималась, чтобы ступить в грязь. Еще раз поддавшись чувству смятения, Ява опять положила весло поперек корыта и села. Вокруг ни души, Яве не перед кем было стыдиться своей растерянности. Быть может, сотню лет назад там, где вода граничила с землей, сидела такая же, как она, не имевшая цели букашка. Быть может, через сотню лет кто-то где-то снова будет сидеть точно так же, задыхаясь в тисках собственной нерешительности. Ява раскинула руки. В обществе себе подобных — хотя первая уже умерла, а вторая еще не появилась на свет — ей стало немного легче.

Поначалу Якоб не посвящал жену в свою тайну. Уезжая из дома, он каждый раз с важным видом обещал Яве, мол, теперь все невзгоды останутся позади. У него, У Якоба, голова варит, уж он-то втащит в гору телегу жизни. Исчезновения Якоба совпадали с изменением погоды. Едва начинало таять, как Якоб подпоясывался, брал из сарая сани и испарялся в неизвестном направлении. Стоя в дверях, Ява следила за ним — сердце грызла забота, словно она провожала мужа на войну. Она старалась угадать, куда повернет Якоб там, за елями? Вода смывала отпечатки ног Якоба, шагающего по слякоти. Было бессмысленно бежать через поле, чтобы поглядеть ему вслед.

Несколько раз Якоб возвращался домой улыбающимся и протягивал Яве деньги. И тогда Ява, сбитая с толку уверенностью мужа, начинала сомневаться— уж не подводит ли ее память! Неужто они и впрямь жили до сих пор в нищете? А что, если неутомимый искатель счастья и раньше возвращался домой — в кармане деньги за аренду, а в душе — покой? И так изо дня в день, из года в год. Может, Ява просто не сумела разглядеть это?

Однажды вечером на Якоба напал стих — ему захотелось излить душу. Едва дождавшись, когда с той стороны, где спали дети, донеслось сладкое посапывание, он доверительно обнял Яву. В кровати было жарко. Рука Якоба была потной. Но Яве казалось, будто холодное насекомое совершает круги по ее шее. Круги все сжимались и сжимались, пока ледяная игла не впилась ей в шейную артерию. Болезненная точка пульсировала, дробилась на сотни новых насекомых, которые с бешеной скоростью сновали у Явы внутри и плели сеть из ледяных нитей.

Ява ощущала, что ее тело покрылось изнутри изморозью. Она не произнесла ни единого слова. Никогда раньше она бы не поверила, что может всерьез бояться своего мужа. Якоб, который думал, что держит за хвост синюю птицу, вскоре тихо захрапел. Ява подавила дрожь, не легко было отделаться от ощущения холода.

Пожалуй, только роды утомили Яву так же, как в эту ночь слова Якоба.

Яве захотелось, чтобы никогда, ни в одну из зим, ни разу, не было ни одной оттепели. Но природа не считается с желаниями людей, и Ява поняла, сколь бесплодно было ее желание. Тогда в ней вспыхнул гнев. Чудо еще, что стенки заиндевевших сосудов сумели противостоять этому кипению крови, Ява подумала, что тому неведомому ей столяру, наверно, не спится от ее мыслей. Кто, как не он, мог толкнуть Якоба на такой путь!