Извозчик оглянулся, доброжелательно хмыкнул и взмахнул кнутом над головой. Старая кобыла Мийра в свою очередь посмотрела через оглоблю на хозяина и пошла медленным шагом.
— Нно-оо! — кричал Румм и смеялся: — Мийра, не позорь меня!
Мийра, знать, поняла и затрусила потихоньку, колокольчики на шее у нее зазвенели, словно это были настоящие бубенцы.
— Слушай, Румм, а ведь колокольчики-то у тебя ржавые! — весело крикнул извозчику Рууди.
Извозчик оглянулся и, посмеиваясь, ответил:
— Каждый год не до новых! — так, будто все это из- за лености, а не потому, что в кармане пусто.
«Все сегодня смеются», — подумала Мирьям и решила развеселить Лоори, которая сидела мрачная, — показала ей язык, что обычно всегда действовало.
Но Лоори осталась серьезной, мало того, сама в ответ показала язык и отвернулась.
«Ну где найти для отца убежище?»
Когда многоопытная Мийра осторожно свернула с улицы Ренибелла на улицу Освальда, какая-то красивая барышня помахала дяде Рууди рукой. Тот помахал в ответ.
— Она что, твоя невеста? — допытывалась Мирьям.
— Да нет, просто так, барышня, — ответил Рууди и снова положил руку, которой только что махал, на плечо племянницы.
Мирьям осталась довольна таким ответом: не хватало еще, чтобы дядя Рууди женился и у него пошли бы дети, тогда он возьмет и забудет Мирьям!
Снег застревал в челке, скатывался капельками на лоб, чтобы просохнуть тут же, на раскрасневшемся от ветра лице.
По городским улицам сновали люди: кто с елкой на плече, у кого руки полны свертков.
Мирьям с удовольствием помахала бы всем, мимо кого, звеня колокольчиками, они проносились, но заботы превозмогали ее веселье.
Когда уставшая после долгой дороги Мийра, изредка позвякивая колокольчиками, не спеша свернула на дорогу, проходившую по кладбищу, Мирьям спросила у дяди Рууди:
— А пристав, он ведь не ходит на кладбище?
— Да вроде бы нет, — деловито ответил Рууди, уже привыкший к странным вопросам племянницы.
— А полицейский? — вполголоса допытывалась она.
— И ему особо нечего здесь делать, разве что когда хоронит родичей.
Мирьям смотрела на мелькавшие по обе стороны дороги свечи, что были зажжены на могилах, и думала:
«Тут самое спокойное место на всей земле».
Шел плотный снег, но безмолвные огоньки продолжали упорно мерцать. Кого-то хоронили, заунывное церковное песнопение уносилось в белесые сумерки.
Звонил по усопшему колокол, звон его жутковатым гулом врезался в теньканье колокольчиков. И Мирьям вдруг почувствовала страх.
Ее взору открылась дедушкина могила, вся запорошенная снегом.
«Нет, отца нельзя прятать на кладбище», — размышляла Мирьям, и горький стыд охватил ее за то, что она минуту назад думала иначе.
Дядя Рууди зажег могильные свечи.
Мирьям пыталась вспомнить дедушку, но печаль об отце помешала воспоминаниям.
И Мирьям впервые с удивлением поняла, что она и отца своего любит.
После кладбища Мирьям стала кашлять.
— Придется выпить лекарства, — решила мама.
— Я не хочу! — хныкала Мирьям, которая ненавидела всякие горькие порошки.
— Но я дам тебе необыкновенное лекарство, — уговаривала мама и отыскала маленький коричневый пузырек. — Эти капли в подвале своего замка приготовил мудрый датский король, который смешал нектар с цветков и принцессины слезы. Вот увидишь, это обязательно поможет!
Мирьям согласилась выпить лекарство и не пожалела. Кашель вроде бы улегся.
К вечеру наступила оттепель. Снег обмяк, и в темнеющих вмятинах следов выступила вода. Влажный воздух был полон звенящего зова колоколов.
Мирьям спряталась за занавеску и глянула в окна противоположного дома, где так дружно мерцали свечки и где под выбеленными потолками не горели сегодня яркие, без абажуров, электрические лампочки.
Девочка растрогалась. В окне Пээтера вспыхнул бенгальский огонь, а в соседней квартире можно было видеть Хейнца, который, сложив руки, стоял возле елки.
«На рождество, наверное, все люди становятся добрыми», — подумала Мирьям и тоже хотела стать под елку, скрестить руки, чтобы и самой почувствовать себя хорошей.
Мирьям увидела, как Хейнц открыл рот, закинул голову, будто находился у зубного врача, потом вытянул губы и тут же растянул рот до самых ушей.
«Поет», — догадалась Мирьям, которую эта немая картина вначале привела в замешательство.
Известные по дворовым баталиям противницы — дворничиха и самогонщица Курри, — повязав большие темные платки, шагали, взявшись под руки, — не иначе как в церковь.
«На рождество все люди добрые», — думала Мирьям, провожая взглядом старух, и в своей душе ощутила порыв к примирению. Вот только не было рядом ни одного врага, чтобы при свете рождественских свечей великодушно подать ему руку.
— Дети! — крикнула мама.
Мирьям ощупью выбралась из темной спальни и пошла на мамин голос.
Посреди жилой комнаты стояла внесенная только что со двора елка, под ней на полу образовались лужицы растаявшего снега.
Мирьям была уверена, что у них на этот год елки не будет, — из-за утреннего письма, того, что угрожало долговой тюрьмой.
Мирьям смотрела на отца, который курил, и на мать, стоявшую в дверях, и еще раз уверилась, что на рождество все люди хорошие.
Удивительный это праздник — рождество!
А вот и раскрасневшаяся Лоори вошла, неся на вытянутых ладонях коробочку с елочными украшениями, да так, что мама, увидев дочкину лихость, испуганно вскрикнула:
— Смотри не урони!
А Лоори осторожно опустила коробку с хрупким содержимым на стул, все было готово к самому веселому занятию на свете.
Лоори, как более высокая, забравшись на отцовский письменный стол, прикрепила на макушку елки серебряную звезду. Мирьям принялась распутывать золотистый «дождик», чтобы его хватило как можно больше. Потом Лоори взялась за свечи и расположила их со знанием дела так, чтобы они не опалили ветки. На долю Мирьям достались длиннохвостые птички с прищепками и разноцветные стеклянные шары — подвешенные к веткам, они медленно раскручивались, словно ожидали, когда зажгутся свечи, чтобы в радужных отблесках отразить их огоньки.
Отец с матерью остались довольны ребячьей работой.
Из передней донеслись шаги и пошаркивания, которые с таким нетерпением ожидались в каждый сочельник.
Мирьям сделала вид, что она ни за что не узнает дядю Рууди, который нарядился дедом-морозом и бороду себе приклеил, потому что взрослым очень нравится, когда дети верят тому, в чем их хотят уверить.
Дядя Рууди пытался даже голос изменить, он сутулился по-стариковски и вел разговор о санях, которые дожидаются его на улице вместе с подарками для других детей.
Лоори тут же оттараторила свой стишок:
Мирьям вздохнула: ей вспомнилась поездка на кладбище.
Теперь наступила очередь Мирьям.
— Ну, а ты что? — вопросительно произнес дед-мороз — дядя Рууди.
— А я ни одного стихотворения не знаю, — пробормотала Мирьям, уставившись в пол.
— Как же так, Мирьям? Ты ведь обещала выучить! — сердилась мама.
— В прошлом году ты знала несколько красивых стихотворений, — не отступал дед-мороз.
Мирьям отвела взгляд от горящих свечей и, заглянув в темный сад, сказала:
— В прошлом году дедушкины яблони были сплошь в яблоках, так что ветки ломились, а в этом году и яблока нет.
Дядя Рууди протянул девочке сверток и больше уже не требовал прочитать что-то наизусть.
«На рождество все люди добрые и уступчивые», — удивилась Мирьям, что так легко отделалась.
Дед-мороз ушел, и Мирьям слышала, как он скрылся за дверью бабушкиной квартиры.
Мирьям развернула сверток. Из зеленой кофты в руки выпала целлулоидная куколка величиной с палец.