И все же мы не могли друг без друга. Мы встречались потихоньку поздно вечером, словно родители Виргинии презирали меня и запрещали своей дочери встречаться со мной — на самом же деле им было не до нас. Отец Виргинии постоянно ссорился с персоналом отеля, однако старался держать себя в руках и то и дело приходил на кухню проверить поваров; очаровательная мадам выступала по вечерам в ресторане со своими тщательно подготовленными пародиями. Чтобы выступление казалось еще более завершенным, она заказала себе точную копию излюбленного в этом сезоне костюма Уильяма Ксебека; так она и стояла перед благосклонно настроенной публикой: в черной шифоновой блузе, в черных обтягивающих брюках, тонкая талия перетянута широким красным поясом, делающим ее еще тоньше, на пальце покачивался белый цилиндр. Она имела успех. Поджидая Виргинию, я наблюдал за ней в открытое окно ресторана и слышал громкие аплодисменты.

Словно для того, чтобы закрепить успех пародий, рекламный самолет ежедневно тащил за собой в небо гигантского воздушного змея, на котором было выведено имя Уильяма Ксебека. Ожидались концерты знаменитого певца.

Виргиния делилась со мной коммерческими тайнами: отец очень доволен выступлениями жены, непонятным образом ее пародии побуждали людей заказывать шампанское. А может, то было заслугой белого цилиндра?

Вместе с пышным весенним цветением изменился и облик Виргинии, она стала смелой, решительной, уверенной в себе. Она не намерена была мириться с ролью бродяги. Владения «Апельсиновой рощи» не были обширными, тем не менее там нашелся уютный дикий уголок. Декоративные кусты, казавшиеся весной редкими и приглаженными, теперь буйно разрослись, и Виргиния, раздвигая ветки, умудрялась пролезть в образовавшуюся там пещеру. В этом скрытом от глаз месте она держала про запас надувной матрас.

Заросли кустов из вечера в вечер были в нашем распоряжении.

Возвращались с прогулки гости отеля, пустел ресторан, все расходились по своим номерам. Зажигались лампы, из окон доносились обрывки разговоров и смех. Обычно свет в них горел недолго. Тепло и доносящееся издалека стрекотание кузнечиков, очевидно, благоприятствовали любовному пылу. Слышались громкие вздохи и шепот, гаснущие в городском шуме. Спустя какое-то время кое-где открывались ставни, в темнеющих проемах появлялись парочки, их выдавали красные точки сигарет, которые были видны далеко, их отсвет проникал даже в заросли кустов.

Те, в отеле, могли быть вместе, нам же с Виргинией приходилось расставаться. Она снимала с веток платье, надевала туфли, махала рукой, когда я выражал беспокойство по поводу матраса — его мог запихнуть сюда какой-нибудь мальчишка, работающий на кухне, заявляла она и исчезала.

Шли недели, была середина лета, когда однажды вечером, возвращаясь из города, я с удивлением обнаружил, что как-то неохотно иду в «Апельсиновую рощу». Я не стал докапываться до причины этого смутного нежелания. Возможно, это была усталость, возникшая от ненасытности Виргинии. Внезапно мне показалось, что она слишком сильна и жадна. В своем воображении я увидел Виргинию после полуночи рыскающей по кухне ресторана, достающей из холодильников тушеное мясо и жареную рыбу и с жадностью, словно она изголодалась, набрасывающейся на еду.

И все же я направился в «Апельсиновую рощу». Как всегда поздним вечером площадка вокруг бассейна была вымыта и камни пахли свежестью. В ресторане все еще звучала музыка, но у меня не было настроения слушать пародии мадам. Мне стало казаться, будто я бильярдный шар посреди зеленого суконного поля и на меня с трех сторон нацелены кии. Не было сомнения, что им удастся загнать меня в лузу, и я, покачиваясь, останусь лежать в сетчатом мешочке, а оттуда своими силами не выбраться.

Меня пугало и то, что Виргиния отчаянно цеплялась за меня, в этом была вселяющая тревогу фанатичность. Мне стало не по себе от мысли, что и в дальнейшем мне придется слушать пародии мадам и принимать их с искренним или притворным восторгом; я представил себе, что снова стою вместе с отцом Виргинии у парапета, устремив взгляд на вожделенные соседские владения, — в этой семье со сложившимися обычаями меня заставили бы вращаться по строго определенной орбите.

В тот вечер, когда Виргиния, сняв с ветки висевшее на ней платье, надела его и начала застегивать пуговицы, я почувствовал облегчение. Она легким быстрым шагом скрылась в доме. Я тоже собирался последовать за ней, однако медлил. Остановился в тени дерева и закурил сигарету. Я смотрел на освещенные кое-где окна отеля, следил за букашками, которые бились о лампы фонарей, прислушивался к шуршанию шин мчащихся по шоссе автомобилей и, пожалуй, впервые подумал о тайне жизни. В отеле наступил час шепотов и вздохов. Откуда-то из-за жалюзи взметнулся в ночь резкий, как гудок машины, взрыв смеха. Эта чужая жизнь, протекавшая в темных комнатах отеля, вселяла беспокойство. Я с завистью подумал: любой из них может сложить утром чемодан и уехать куда ему вздумается. Я понял, что в «Апельсиновой роще» нельзя прожить жизнь, сюда можно только приезжать на короткое время. Чтобы потом в кладовых памяти отыскать эпизод случай или приключение. Ах да, ведь это было в «Апельсиновой роще»! Хорошо было приехать сюда, однако еще лучше уехать. Кажется, в ресторане этого отеля выступала какая-то дама, которая ловко подражала модному в то время поп-певцу. Как же звали этого певца?

Какие таланты откроются в будущем у Виргинии?

Вероятно, она возьмет бразды правления в свои руки. Похоже, что именно она начнет расширять владения отеля. Любезно улыбаясь, Виргиния сунет под нос владельцу соседнего участка какую-нибудь перекупленную долговую расписку. Станет угрожать длительным судебным процессом до тех пор, пока старик не устанет от осады и не согласится продать свой участок.

Но все это в стороне от тайны жизни.

Я огляделся, ища урну, чтобы выбросить окурок, когда из отеля выбежала какая-то женщина, на ней была странная развевающаяся хламида, очевидно ночная рубашка. С разбегу, ногами вперед, она прыгнула в бассейн. Я раздавил каблуком окурок и подкрался поближе, чтобы понаблюдать за странной ночной купальщицей. Поодаль горели редкие фонари, и я не видел женщину, но слышал плеск воды. Что-то тут было не так. Я сбросил с себя одежду и кинулся в воду. Впереди, под водой, что-то мелькало. Мне удалось схватить женщину за рубашку. Без особых усилий я дотащил ее до лесенки, ведущей в бассейн, и поднял наверх. После того как я сделал ей искусственное дыхание, женщина застонала, слава богу — жива. Она села и закашлялась. На всякий случай я похлопал ее по спине, чтобы легкие поскорее прочистились.

Женщина стала дышать ровнее, и я посчитал самым разумным исчезнуть. Сейчас возле бассейна начнется суматоха. Несомненно выбежит спутник этой женщины, муж или любовник; испуганные возгласы, шум, в окнах зажжется свет, шепоты и вздохи оборвутся, заснувшие вскочат — как-никак щекочущее нервы происшествие, которое чуть было не окончилось трагически.

Я было отправился восвояси, однако вокруг стояла тишина. Меня поразила человеческая разобщенность. Спутник этой дамы посмел остаться равнодушным: хочешь — топись. Да будет у всех полная свобода личности.

Спасенная женщина что-то бормотала с закрытыми глазами. Неожиданно она раскинула руки, приподнялась, села на мокром краю бассейна и крепко обхватила меня за ногу.

— Ах, дорогой Ноэль, — пробормотала она. — Как хорошо, ты все же дорожишь мною и вытащил меня на берег.

— Я вовсе не Ноэль, — буркнул я.

— Все равно, я ужасно замерзла.

— Возвращайтесь в свою комнату, — посоветовал я.

— Ни за что! Мне холодно, — добавила она плаксивым упрямым голосом.

— Хорошо, я дам вам свою рубашку.

Я только успел одеться, а тут снова пришлось стягивать с себя рубашку.

То же самое проделала женщина со своей мокрой ночной рубашкой, она стояла обнаженная, пока я не протянул ей свою. Рубашка доходила ей почти до колен, и я мог спокойно взглянуть на нее. Черт его знает, сколько ей могло быть лет; она была хрупкой и походила на девчонку — но сейчас и сорокалетние умудряются выглядеть юными.