«Разумеется, она лишь шутила», — произнес Брат Захария. — «Она влюблена в тебя.»

Рафаэль скривился.

— И почему только сумеречным охотникам постоянно хочется говорить о чувствах? Почему никто не может вести себя профессионально? К твоему сведению, я никак не заинтересован в романах и не буду никогда. Теперь мы можем закрыть эту отвратительную тему?

«Можем», — кивнул Брат Захария. — «Возможно, тебе хочется поговорить о куче детей, которых ты, как утверждаешь, убил?»

— Я убил достаточно людей, — отстраненно заметил Рафаэль.

«Группа детей. В твоем городе. Это случилось в пятидесятые?»

Похоже, Мариза Лайтвуд заблуждалась. Брату Захарии было известно, как выглядит человек, винящий и ненавидящий себя за то, что случилось с любимыми им людьми.

— Один вампир охотился на детей в том районе, где жили мои братья, — голос Рафаэля все еще звучал отстраненно. — Я направил свою банду в его убежище, намереваясь остановить его. Никто из нас не выжил.

Брату Захарии хотелось отреагировать помягче:

«Новорожденные вампиры не могут себя контролировать.»

— Я был лидером, — стальной голос Рафаэля звучал непоколебимо. — Ответственным. Что ж. Вампира мы остановили, а моя семья сумела продолжить жить.

Все, за исключением одного.

— Обычно я всегда завершаю то, чего желаю, — добавил Рафаэль.

«Предельно ясно», — ответил Захария.

Он вслушивался в звуки волн, бьющих о несущий их к городу корабль. Той ночью на Рынке он не был частью ни города, ни кого-либо в нем, и определенно ничего не чувствовал по отношению к вампиру, точно так же старавшемуся ничего не ощущать.

Но затем раздался смех. И этот звук пробудил в нем то, что, как он давно опасался, давно умерло.

Проснувшийся однажды в этом мире, Захария не хотел оставаться слепым вновь.

«Сегодня ты спас людей. Равно как и сумеречные охотники, пусть они и не сумели спасти тебя, когда ты был ребенком, пытающимся одолеть монстров.»

Рафаэль вздрогнул, словно этот намек его нелюбви к охотникам мог физически его коснуться.

— Немногие спасены, — отметил он. — Никого не пощадили. Как-то раз кое-кто пытался меня спасти, и однажды я ему отплачу за это. Мне бы не хотелось быть должным кому-то еще — и чтобы кто-либо был должен мне. Мы все получили то, что так хотели. Со мной и сумеречными охотниками покончено.

«Всегда может настать момент, когда придется помогать друг другу и объединяться», — сказал Брат Захария. — Лайтвуды пытаются. Подумай о том, чтобы сообщить остальным обитателям Нижнего Мира, что ты выжил после ваших совместных дел.

Рафаэль издал непонятный звук.

«Любви существует множество видов — больше, чем звезд», — проговорил Захария. — «И если ты не ощущаешь один из них, остаются другие. Ты знаешь, каково это — заботиться о семье и друзьях. То, что мы оберегаем, охраняет нас самих. Подумай вот о чем: запрещая себе ощущать боль, ты закрываешь дверь пред любовью и живешь во тьме».

Перегнувшись через борт, Рафаэль сделал вид, что его тошнит. И выпрямился.

— А, точно. Я же вампир. А нас не тошнит, — фыркнул он. — Но я был близок. Не могу понять, почему. Я слышал, Безмолвные Братья весьма замкнуты. И я надеялся на замкнутость!

«Меня нельзя назвать типичным Безмолвным Братом», — заметил Захария.

— Какой я счастливчик — наткнулся на чувствительного Безмолвного Брата. А можно на будущее запросить какого-нибудь другого?

«Так ты думаешь, что, возможно, в будущем ваши с сумеречными охотниками пути вновь пересекутся?»

Рафаэль, издав звук отвращения, отвернулся от моря. Его лицо было бледным, как свет луны, снежно-белым, словно щека давно умершего ребенка.

— Пойду в трюм. Если, конечно, у тебя не осталось никаких блестящих идей.

Брат Захария лишь кивнул. Тень его капюшона упала ровно на шрам в форме креста, видневшийся на горле вампира.

«Храни веру, Рафаэль. Я знаю, ты помнишь, как это делать.»

***

Так как вампиры надежно укрылись от солнца в трюме, а Роберт вел корабль в сторону Манхэттена, брат Захария взял на себя задачу по уборке палубы, оттаскивая тела подальше. Он также призвал Братьев, чтобы те помогли позаботиться об умерших и выживших, запертых сейчас в одной из кают. Енох и другие могли не одобрять его решение помочь Рафаэлю, но они всегда будут неукоснительно следовать предписанию — скрывать Сумеречный мир, чтобы обеспечить его безопасность.

Когда брат Захария завершил работу, ему оставалось лишь ждать, пока корабль доставит их в Нью-Йорк. Затем ему придется вернуться обратно в свой город. Пока же он просто сел и застыл в ожидании, наслаждаясь ощущением света нового дня на лице. Прошло уже немало времени с тех пор, как он видел свет, и еще больше — с тех пор, как он получал удовольствие от этого простого факта. Он сидел рядом с мостиком, откуда мог видеть Роберта и юного Джонатана Вейланда, освещенного утренними лучами солнца.

— Ты уверен, что нормально себя чувствуешь? — спросил Роберт.

— Да, — ответил Джонатан.

— Ты не очень похож на Майкла, — неловко добавил Лайтвуд.

— Ага, — сказал Джонатан, — всегда об этом жалел. — Худая спина мальчишки распрямилась, готовая принять удар чужого разочарования.

Роберт выговорил:

— Уверен, ты славный малый.

Джонатан не выглядел уверенным в этом. Роберт постарался избежать неловкого молчания, демонстративно погрузившись в изучение панели управления. Тогда мальчик покинул мостик, двигаясь грациозно, несмотря на качку и наверняка навалившуюся после сражения усталость.

Захария был ошарашен, когда юный Джонатан направился через палубу в его сторону, и надвинул капюшон ниже на лицо. Некоторые Сумеречные охотники настороженно относились к Безмолвному Брату, который отличался от остальных, хотя сами братья выглядели достаточно устрашающими. В любом случае, он не хотел беспокоить мальчика. Джонатан нес трость Брата Захарии, держа её идеально ровно, словно привязанной веревкой, и приблизившись, с уважительным поклоном положил её на колени Безмолвного Брата. Мальчик двигался с военной выправкой, что было необычно в таком юном возрасте, даже для Сумеречного охотника. Брат Захария не был знаком с Майклом Вейландом, но догадывался, что тот, скорее всего, был суровым человеком.

— Брат Енох? — предположил парнишка.

«Нет», — ответил брат Захария. Он знал воспоминания Еноха так же хорошо, как свои собственные.

Енох ранее осматривал мальчика, хотя его память и была подернута дымкой из-за отсутствия интереса. Брат Захария пожалел на секунду, что не может быть знакомым Безмолвным Братом для этого ребенка.

— Нет, — медленно повторил мальчик. — Я должен был догадаться. Вы двигаетесь совсем по-другому. Я просто подумал, что раз вы передали мне трость… — он признательно кивнул. Сердце Захарии сжалось от грусти: ребенок не ждал проявления даже такой незначительной милости от незнакомца.

— Спасибо, что разрешили попользоваться, — добавил Джонатан.

«Рад, что трость оказалась тебе полезна», — отозвался брат Захария.

Мальчик пораженно уставился на него, глаза его сияли словно два солнца в почти еще полной темноте. И это были глаза не солдата, но воина. Брат Захария знал оба типа, и видел между ними разницу. Ребенок отступил на шаг, робкий и подвижный, но остановился, вздернув подбородок. По-видимому, у него был вопрос, но того, что он задал, Захария не ожидал.

— Что означают инициалы? Те, что на вашей трости. У всех Безмолвных Братьев такие?

Они оба посмотрели на трость. Буквы уже стерлись от времени и прикосновений рук Захарии, так как были вырезаны в древесине как раз на тех местах, которых тот касался во время сражения.

Таким образом, в некотором смысле они всегда сражались вместе.

Буквы были: У и Э.

«Нет», — ответил Брат Захария. — «Только у меня. Я вырезал их на трости в свою первую ночь в Городе Костей».