- Тебя не радует встреча с Сергеем?
- Почему ты так думаешь?
- Прости меня, что я затеяла этот разговор, но ты так ждала этой встречи, так мечтала о приезде сюда…
- И нашла его совсем не таким…
Сестры подошли к филиалу института, и разговор оборвался. Женя уже была поглощена мыслью о том, что сейчас, проходя через наладочный зал, она, быть может, хоть мельком увидит вихрастую голову Андрея. Елена Андреевна не без волнения думала о том, что сегодня, наконец, ей удастся ознакомиться с аппаратурой Зорина.
3
Женя шла через наладочный зал как можно медленнее, зорко всматриваясь в ряды столиков-пультов, за которыми сидели наладчики. Никитина в зале не было. Вместо того, чтобы по коридору второго этажа направиться прямо к себе в спецлабораторию, она спустилась вниз и прошла через машинный зал. Никитина и там не было. Тревога нарастала. Спрашивать о нем ни у кого не хотелось, а желание увидеть его во что бы то ни стало становилось непреодолимым. Только бы на минуту увидеть, только бы узнать, что с ним!
- Андрей!
В узком, обычно пустовавшем переходе из основного корпуса к излучательному залу стоял Никитин. Как всегда бледный, с большими темными глазами и нависшей на лоб непослушной прядкой волос, он показался Жене встревоженным, пожалуй даже испуганным и чужим. Это было страшнее всего. За последний год она так привыкла к нему, так глубоко, всем существом почувствовала, что на свете нет человека роднее, и вдруг как-будто впервые увидела его до неузнаваемости чужое лицо.
- Андрей, - еле выдавила из себя Женя, немного отступила от Никитина и тут только поняла, что сказать ей нечего, что тревога, с какой искала его, прошла. С ним ничего не случилось, он здесь и теперь… Что же он молчит? Почему не скажет ни слова?
Женя резко повернулась и почти бегом направилась обратно, к главному корпусу.
- Женя! - голос был прежним, до боли любимым, и она остановилась, не оборачиваясь к нему.
- Я искал тебя по всему институту… Женя, я не могу больше. Я должен поговорить с тобой, рассказать тебе…
- Андрюша, что с тобой? - Женя повернулась к Никитину и пристально посмотрела ему в лицо. Оно все еще было немного искаженным, но уже не таким, как несколько минут назад, когда он не знал, что на него смотрят. Какое чужое и страшное оно было тогда!
- Почему ты избегаешь меня, Женя?
- Я?.. Я всегда…
- Неправда! - не дослушал Никитин. - Ты уклоняешься от встреч под различными предлогами и даже когда случайно проходишь через наладочный, я же вижу, я все вижу! - то улыбаешься так, что в твоей улыбке чувствуется смятение. - Ты боишься, так же, как и они!
- Андрей!
- Да, да, они преследуют меня на каждом шагу. Особенно в лаборатории Резниченко. Каждый раз, когда я вхожу в лабораторию, все обращают на меня внимание, пристально смотрят на меня. Куда бы я ни шел, что бы я ни делал, глаза сотрудников на мне. Эти глаза везде. Они даже из темноты ночи пристально всматриваются в меня. Следят. Следят с недоверием, подчас с испугом и почти всегда с отвращением. Да, да, с отвращением и угрозой. Они не имеют права так смотреть! Они ничего не знают. Ничего, ты понимаешь, ничего!
Никитин уставился в глаза Жени, и она попятилась от него.
- Твои глаза тоже!
- Андрей! Не смотри на меня так - мне страшно. Андрей!
Никитин схватился руками за выступ стены и низко опустил голову.
- Андрюша, что с тобой? Андрюша, милый, скажи мне все и тебе будет легче. Ведь я друг тебе… Ведь я… Может быть, у тебя… есть что-нибудь такое… на твоей совести…
- У меня? Нет, нет! Цепь оборвана. Да, оборвана и стало легче жить. Уже много лет, ты понимаешь? И только по временам… Совесть?.. По временам где-то в глубине шевелится комочек. Он вдруг сжимается до боли, и тогда становится страшно. - Никитин смотрел прямо перед собой, смотрел на Женю, не видя ее. - Этот с тоской сжимающийся комочек, верно, и зовут совестью. Да, Женя? Скажи, это так?
- Андрей, успокойся! - Женя обеими руками схватила его руку. Все тепло, всю силу своей любви ей хотелось влить в его холодные дрожащие руки. Андрей, не надо так!
Никитин почувствовал, как на душе становится теплее от ее нежного прикосновения, и почти спокойно спросил:
- Женя, это очень плохо, что я не подал руки?
- Я не понимаю тебя: кому не подал руки?
- Женечка, милая! Ты права! Ты успокоила меня. Действительно, ведь все дело в том, кому я не подал руки. Когда он в отчаянии крикнул: «Дайте руку», - я шагнул к нему, но тут же сообразил - если не подать руки, то цепь оборвется, все будет хорошо, можно будет жить свободно, и… я отдернул руку. Да, отдернул. Женя. Я не дал ему руку, ведь это был… Ты понимаешь. Женя, - зашептал Никитин, наклоняясь к ее уху, - ты понимаешь, это был…
- Андрей Савельевич!
Никитин вздрогнул и обернулся на зов.
- Я разыскиваю вас везде, - продолжал прибежавший сотрудник лаборатории. - Простите, товарищ Белова, Андрея Савельевича срочно требует к себе Викентий Александрович.
- Зорин? Меня? - испуганно переспросил Никитин, растерянно посмотрев в глаза Жени, и почувствовал, как комочек сжался с особенной болью. В голове пронеслось: «это все!». - Женя, - сказал он уже спокойнее, - Женя, прости, я должен идти.
Ответом был только взгляд, полный любви, вселявший надежду.
Осмотр лабораторий филиала подходил к концу. Гости уже порядком устали, однако самое интересное ожидало их впереди. Резниченко с увлечением рассказывал им о работах, которые проводились в филиале, показывал лаборатории, демонстрировал опыты. Теперь они подходили к «святая святых».
«Святая святых» - небольшой зал с аппаратурой Зорина находился в середине цокольного этажа, совершенно изолированный от внешнего мира. Стены этого зала были толщиной около полутора метров и облицованы несколькими слоями различных материалов, надежно защищающих аппаратуру от влияния посторонних излучений.
Здесь царила полутьма. От укрепленных на потолке слабо люминесцирующих трубок лился сине-сиреневый свет, едва освещая блестящие части расположенных в центре зала приборов. Сюда не проникал ни один звук. Тишина здесь была особенной - глубокой и, казалось, ощутимой. Все настраивало посетителей так, что и двигаться и говорить они начинали тихо.
- Уж очень таинственно здесь, - сказала Белова, оглядываясь вокруг и невольно понижая голос. - Таинственно и, пожалуй, жутковато. Вам не страшно? - обратилась она к Титову.
- С вами не страшно, - отшутился Титов, улыбаясь.
- Я сам побаиваюсь, когда вхожу сюда, - поддержал шутливое начало разговора Резниченко. - Ну, а теперь нас тут трое. Ничего не поделаешь, уже серьезно продолжал он. - Вся эта «таинственность» необходима. Все устроено таким образом, чтобы никакие посторонние влияния не сказывались на проведении опытов. Здесь мы изучаем особенности лучистой энергии, которая выделяется при размножении клеток и в свою очередь вызывает интенсивное деление клеток. В этих явлениях таятся огромные возможности, которые позволят человеку управлять процессами, протекающими в живых клетках. Вы знаете, конечно, долгое время биологам не удавалось как следует разобраться в этих процессах - уж слишком ничтожна интенсивность излучения. Вот здесь и помогло открытие Зорина. Ему удалось создать особо чувствительный прибор.
Резниченко вынул из аппарата небольшую темную трубочку.
- Вот это основная часть прибора - индикатор, как мы его называем. Он работает по тому же принципу, что и счетчик электронов. Вам знакомо, товарищ Титов, устройство счетчика электронов?
- Видите ли, я… - Титов не ожидал этого вопроса. «Плановик из главка» сам изготовлял эти индикаторы, они приходили из его лабораторий сюда, и сейчас он не сразу нашелся, что ответить. Резниченко истолковал его замешательство по-своему.
- Ну, что же здесь зазорного, Иван Алексеевич? Мне Викентий Александрович сказал, что вы - инженер-экономист и, разумеется, в тонкостях физических приборов можете не разбираться. Я, например, ничего не понимаю в дебете-кредите, - рассмеялся Резниченко. - Счетчик электронов - прародитель индикатора. Он устроен таким образом, что может показывать количественные изменения даже очень слабого излучения, а для этого обкладка трубки делается из особого вещества. Оно испускает электроны при поглощении даже очень слабого излучения. В этом, собственно, и заключается главная часть открытия Зорина.