– Так и на этом не будет, коли он француз; а если православный, так носит крест – не правда ли?

– Правда, Терентий Иваныч, правда! – повторили все присутствующие. – Так давайте же его сюда. Посмотрим, есть ли у него на шее-то отцовское благословление?

Два крестьянина, вооруженные топорами, ввели Рославлева в избу.

– Ваня! – сказал Терентий одному из них, – расстегни-ка ему ворот у рубахи – вот так!

– Что вы делаете, ребята? – перервал Рославлев. – Я точно русской!

– Ладно, брат! увидим-ста, русской ли ты. Ну что, Ваня, есть ли на нем крест? – спросил сотник.

– Не, Пахомыч! – ни креста, ни образа!

– Видите, православные! – сказал рыжий Ерема.

– Чего же вам еще?

– В колодезь его! – завопили почти все крестьяне.

– Послушайте, братцы! – вскричал Рославлев, – видит бог, на мне был крест, да меня ограбили французы.

– Что с ним растабарывать! – подхватил сотник. – Тащите его! в колодезь!

– Да что вам дался колодезь? – перервал Ерема, – И так все колодцы перепортили. Много ли ему надобно? Эй, Ваня, что ты смотришь басурману-то в зубы? Обухом его!

– И то правда! – закричали другие мужики. – Пришиби его!

Один из крестьян, которые караулили Рославлева, вынул из-за пояса свой топор.

– Постойте, детушки! – перервал сержант. – Эк у вас руки-то расходились! Убить недолго. Ну, если его в самом деле ограбили французы?..

– И он действительно русской офицер? – примолвил семинарист.

– А это что? – вскричал Ерема, вынимая из бокового кармана Рославлевой шинели кошелек с деньгами. – Что, брат? видно, они тебя грабили, да не дограбили? Смотрите, православные! И деньги-то не наши.

– Эта шинель не моя, – сказал Рославлев. – Один из французов поменялся со мной насильно.

– А деньги-то дал впридачу, что ль? – закричал Ерема. – Ах ты, проклятый басурман! Что мы тебе, олухи достались? Да что с тобой калякать? Ваня! хвати его по маковке!.. Что ж ты?.. Полно, брат, не переминайся! а не то я сам… – примолвил Ерема, вынимая из-за пояса свой широкой нож.

– Погоди, кум, не торопись! – сказал Иван. – Послушай-ка, молодец: ты баишь, что с тебя сняли крест французы. Ну! а какой он был? деревянный или серебряный?

– Нет, золотой! – отвечал Рославлев.

– Ладно. А на каком он висел гайтане – на черном или красном?

– Нет, на зеленом шелковом снурке.

– Что, ребята, ведь он баит правду: вот и крест; я вынул его из кармана у одного убитого француза.

– Да поверьте мне, братцы! – сказал Рославлев, – я вас не обманываю: я точно русской офицер.

– И впрямь, православные! – примолвил Терентий, – уж не русской ли он?

– Точно русской! – подхватил семинарист.

– А если русской, – возразил отставной солдат, – так он изменник!

– Изменник! – повторил в негодованием Рославлев.

– Вестимо, изменник! – закричал Ерема. – Ради чего ты ехал с французским офицером – а?

– Мой товарищ также русской офицер, а нарядился французом для того, чтоб выручить меня из Москвы. – Эк с чем подъехал! На вас пошлюсь, православные: ну станет ли русской офицер петь эти басурманкие песни?

– Вестимо, не станет! – закричали крестьяне.

– Клянусь вам богом, ребята! – продолжал Рославлев, – я и мой товарищ – мы оба русские. Он гусарской ротмистр Зарецкой, а я гвардии поручик Рославлев.

– Рославлев! – повторил с необычайною живостию сержант. – А как звали вашего батюшку?

– Сергеем Дмитричем.

– Не припомните ли, сударь! где он изволил служить капитаном?

– Он служил капитаном при Суворове, в Фанагорийском полку.

– Ну, так и есть! – воскликнул с радостию сержант, вскочив со скамьи. – Ваше благородие! ведь батюшка ваш был моим командиром, и мы вместе с ним штурмовали Измаил.

– Слышите ль, братцы! – сказал семинарист.

– Слышим-ста! – отвечал Ерема, – да нам-то что до этого?

– Как что? – перервал сержант, – да разве сын моего командира может быть изменником? Ну, статочное это дело? Не правда ли, детушки?

Все крестьяне встали с своих мест, поглядывали друг на друга; один почесывал голову, другой пожимался; но никто не отвечал ни слова.

– Что это, братцы? – продолжал сержант, – неужели-то вы и мне, старику, верить не хотите?

– Верить-та мы тебе верим, – отвечал Ерема, – да ведь не все сыновья в отцов родятся, Пахомыч!

– Всяко бывает, конечно, – примолвил Терентий, – да ведь недаром же и пословица: недалеко яблочко от яблони падает. Ну, как вы думаете, православные?

– Как ты, Терентий Иваныч? – отвечали сотник и старики. – А по мне, вот как: уж если Кондратий Пахомыч за него порукою, так нам и баить нечего. Поклон его благородию, да милости просим в передний угол! Так ли, православные?

– Ну, коли так, так так! – повторили в один голос крестьяне. – Милости просим, батюшка!

– Ваня! – сказал Терентий, – сбегай ко мне да принеси-ка жбан браги, каравай хлеба и спроси у Андревны пирог с кашею: чай, его милость проголодаться изволил.

– Забеги и к моей старухе, – примолвил сотник, – да возьми у нее штоф Ерофеичу.

– Благодарю вас, добрые люди! – сказал Рославлев, – я хоть и не обедал, а мне что-то есть не хочется.

– Чу!.. – вскричал сотник, – что это?

– Французы! Французы! – загремели сотни голосов на улице. Все бросились опрометью из избы, и в одну минуту густая толпа окружила колокольню.

– Эй, Андрюша! где французы? – спросил сотник.

– Вон там, у дальней засеки, – отвечал мальчик.

– Много ли их?

– Много, Пахомыч! и конных и пеших видимо-невидимо.

– Ну, ребята! – сказал сержант, – смотрите, стоять грудью за нашу матушку святую Русь и веру православную.

– Стоять-то мы рады, – перервал сотник, – да слышишь, Кондратий Пахомыч, – их идет несметная сила?

– Так что ж?

– Не одолеешь, кормилец! много ли нас?

– Да и французов-то, верно, не больше, – сказал Рославлев, – они растянулись по дороге, так издали и кажется, что их много.

– Ох, батюшка! – подхватил Терентий, – хитры они, злодеи! не пошлют мало. Ведь они, басурманы, уж давным-давно до нас добираются.

– Ну, православные! – сказал Пахомыч, – говорите, что делать?

Ни один голос не отозвался на вопрос сотника. Все крестьяне поглядывали молча друг на друга, и на многих лицах ясно изображались недоумение и робость…

– Эх, худо дело! – шепнул сержант. – Ваше благородие! – продолжал он, обращаясь к Рославлеву, – не принять ли вам команды? Вы человек военный, так авось это наших ребят покуражит. Эй, братцы, сюда! слушайте его благородия!

– Как так? Что такое? Да разве он не француз? – заговорили крестьяне.

– Нет, детушки! Его благородие – русской офицер, сын моего бывшего капитана.

– Ой ли? Вот-те раз! Слышите, ребята!.. Вот что!.. – загремели восклицания из удивленной толпы.

– Друзья! – сказал Рославлев, – чего хотите вы? Покориться ли злодеям нашим или биться с ними до последней капли крови?.. Ну, что ж вы молчите?

– Да вот что, – сказал один крестьянин, – Андрюха-то говорит, что их больно много.

– Так что ж, ребята? – подхватил семинарист, – хоть покоримся, хоть нет, а все нам от них милости никакой не будет: мало ли мы их передушили!

– Вестимо, – сказал отставной солдат, – мы им пардону не давали, так и они нам не дадут.

– А если б и дали, – возразил Рославлев, – так не грешно ли вам будет выдать руками жен и детей ваших? Эх, братцы! уж если вы начали служить верой и правдой царю православному, так и дослуживайте! Что нам считать, много ли их? Наше дело правое – с нами бог!

– А с ними черт! – заревел Ерема. – Что в самом деле, драться так драться.

– Так за мной, православные! – воскликнул отставной солдат. – Ура! за батюшку царя и святую Русь!

– Ура! – подхватила вся толпа.

– Весь в покойника! – шептал потихоньку сержант, глядя на Рославлева, – как две капли воды!

– Теперь слушайте, ребята! – продолжал Рославлев. – Ты, я вижу, господин церковник, молодец! Возьми-ка с собой человек пятьдесят с ружьями да засядь вон там в кустах, за болотом, около дороги, и лишь только неприятель вас минует…