Изменить стиль страницы

Она, коротенькая и некрасивая сейчас, полусогнутая в своем бедном халате, с подушечкой на спине, которая – хитро придумано! – скрывала всю ее гибкость. Черноватое лицо с широкими крепкими скулами. Сама как бы каменная, сейчас бессердечная, замкнутая и далекая, почтительно кланявшаяся всем, поклонившаяся и ему, Петрухе. Мол, до свидания, спасибо!

Петруха почувствовал, что ему жалко эту японку. Ему, лихому матросу, всегда охотно кидавшемуся туда, где опасность или противник, еще не были знакомы боль и сочувствие к кому-либо из женщин, с которыми приходилось встречаться.

«Спасибо вам!» – так понял он ее покорный взгляд и поклон без тени насмешки, упрека и гордости, с какой проводила бы его своя питерская, рижская или ревельская.

Хэйбэй долго смотрел на эбису и потом пошел за ними. «Попадут ли они в плен к англичанам? Попадет в плен или нет этот высокий Петруха к англичанам, когда отправятся на корабле обратно?» – подумал Хэйбэй.

Синяя колонна меж ровных гладких полей уже на Токайдо. И чертежи унесли! Песни больше никто не запоет, никто не замарширует под барабанный бой.

Село Миасима, казалось, опустело… Скоро и Хэйбэй уедет на работу в Хэда строить там корабль вместе с эбису.

Хэйбэй забрался на холм и пошел обратно.

О мае орося-но
Пу-тя-тин…

– громко запел он.

О мае орося-но
Пу-тя-тин
Ёно-кадзе ни
Дайдзина такара-о
Норисутета…
Па-па-пап-па-па-а…[117]