Я не мог видеть, как она касается его руки. Ана не влюбится в него, как остальные. Я этого не позволю. Ее ладонь принадлежала моей руке. Я был ее тигром. Рен бросил ее и убежал за Келси. Он оставил ее. Я остался. Если кто и заслужил верность Аны, так это я. Моя шея напряглась, я смотрел на Рена с ревностью. У Рена был гарем, а у меня — ничего. У меня никого не было. Я даже не мог оправдать брата. Он бросил меня и богиню.

Ана взяла меня за руку и потянула. Я отвернулся от Рена и пошел за ней как зомби. Мы отошли от вечеринки, остались одни, но музыку еще было слышно. Ветерок донесся с океана, потрепал ее накидку. Я тихо зарычал, укутал ее в ткань, но это никак не скрыло изгибы.

Она убрала мои руки и снова обвила мою шею, удивив меня. Она медленно покачивалась, я двигался с ней, но она танцевала со сломанным горюющим человеком. Она замерла и прижала ладонь к моей шее, заговорила мыслями:

«Что такое, Сохан?».

Мне нравилось, что она спросила. Я мысленно ответил:

«Это… это Рен. Он… Погоди. Откуда ты знаешь это имя? — спросил я. — Только моя мама знала меня Соханом».

Она виновато отвела взгляд.

«Я… побывала у твоей семьи, когда ты был младше».

— Что? — сказал я вслух и отпрянул.

— Шш, — зашипела она и мысленно добавила:

«У Рена сильный слух. Он услышит нас отсюда».

«Когда ты встретила мою семью? — осведомился я. — Где?».

«Тебе было около двенадцати».

«Не помню».

«И не вспомнишь. Я это стерла».

Я застыл, остановив танец. Такое было возможно. Я сам так сделал. С Келси и Реном. Но мне было не по себе, что Ана сделала так со мной.

«Ты забрала мои воспоминания?» — спросил я, поежившись.

«Да. Я боялась, что испорчу твое будущее».

«Это был единственный раз?».

Она ответила не сразу, секунды казались долгими.

«Да».

Если бы она врала, я бы ощутил через связь. Даже сейчас я ощущал ток от ее прикосновений. Это будоражило и успокаивало, было чем-то близким. И мне было горько видеть ее ладонь на руке Рена.

Она ощущала с ним ту же искру? Связь? Он не выглядел так, но все девушки, наверное, ощущали нечто особенное от моего брата. Я постарался отогнать ревность и взял ее за плечи.

«Верни их теперь, Ана. Покажи».

Она выдохнула и кивнула. Мои ладони упали на изгиб ее талии. Ее кожа была теплой и нежной. Я невольно притянул ее ближе. Она подняла руки и коснулась кончиками пальцев моих висков. Зеленые глаза Аны пронзали мои, и я затерялся в них. Миг я боролся, но ее прикосновение было легким и духовно, и физически, и я не мог сопротивляться.

Я закрыл глаза, она листала мои воспоминания и нашла нужное. Она нежно потянула, и вуаль пропала, открывая что-то волшебное. Я помнил сильнее всего ее улыбку. Ее зубы сияли на солнце как жемчуг. Я еще не видел у Аны такой улыбки. Она была свободной и милой. И я тогда думал, что она была самой красивой женщиной во всей Индии.

Воспоминания возвращались медленно, падали осенними листьями, кружась на ветру. Я внимательно смотрел каждое. Я крепче сжал ее талию, услышал вздох, но она не двигалась, открывая части моей жизни, которые украла у меня.

Ана появилась из ниоткуда. Шла одна по тропе. Она была с луком и в зеленом охотничьем платье, ее тепло поприветствовали в нашем царстве. Ана сочинила историю о путешествии, и хотя они были поражены, что она прошла столько одна, мои родители приняли ее у себя дома, особенно, когда она сообщила, что она — дальняя родственница моего отца, племянница по линии брата.

Не важно, кем она была. Мои родители принимали незнакомцев тепло, как семью, и Ану угостили едой за нашим столом, слуги исполняли ее нужды, ей сказали, что она может оставаться, сколько пожелает. Она охотно приняла их гостеприимство, а взамен дала вещицу, камень, что взяла с собой. Я узнал его. Кадам забрал его, когда мы убегали позже от Локеша. Сейчас он, наверное, лежал в сокровищнице семьи. Он никогда не использовал его. Даже пытаясь спасти Рена.

Ана быстро стала любимицей, ее искали все, даже моя мама и Кадам. Я смотрел, как мама сражалась с Анной, был поражен женщиной-воином как подросток. Она сказала, что останется на пару дней, а задержалась на неделю. Незабываемая неделя для мальчика двенадцати лет.

Меня сильнее впечатлило то, что она почти не замечала Рена. Мой брат быстро стал очаровывать, влюбив в себя всех в доме Раджарам. Он много читал, рассказывал интересные истории. Я был скучным и бесполезным рядом с ним. Он был в этом возрасте на фут выше, уже умело катался верхом. Отец часто играл с ним и заставлял читать длинные и скучные документы. Он заявлял, что Рен делал даже скучные свитки интересными.

А потом пришла Ана. Она была красивой и чудесной, и Ана приходила ко мне, а не к брату. Хотя за столом ей предлагали почетное место между отцом и Реном, она предпочла сидеть с другого конца со мной. Я научил ее тайному коду, который придумал, постукивая по столу, и мы шутили так за ужином. Я громко стукнул ложкой, получил нагоняй от отца, и она подняла свою и сделала так же. Мы начали отстукивать ритм по тарелкам. Мама смеялась, а отец хмурился.

Я отправился на тренировку с Кадамом. и она захотела посмотреть и дать мне советы. Это смущало. Еще и Рен попадал в цель чаще. Я хотел где-то превзойти его, особенно на глазах Аны. Я промазывал снова и снова, и она склонилась и шепнула мне, что покажет свое ценное оружие, лук, что никогда не мазал, и даст мне выстрелить из него.

Я проснулся рано утром, встретил ее, и она показала оружие. Я поражался его красоте, выпустил стрелу за стрелой, не промазывая, а она стояла за мной и учила целиться. Я в двенадцать лет дрожал, когда она коснулась меня, и я понял, что уже тогда ощущал связь. После пары дней я почти влюбился в нее.

А потом она взяла мой старый лук, прицелилась и выстрелила. Она попала в центр, и, когда она сделала это, я понял, что проиграл ее чарам.

— Полагаться нужно только на себя, — сказала она, собирая стрелы. — Оружие может подвести.

— Даже волшебное? — спросил я.

— Даже волшебное, — подтвердила она. — Люди могут обмануть или предать. Доверяй своему разуму и своей руке. И помни, что борьба дает силы. А сила сердца, разума и духа определяет человека.

Я представил, что она считала меня мужчиной. Ее слова ударили по моему юному сердцу с такой силой, что я поклялся помнить их вечно. Грудь раздувало желание стать таким, как она описала. И я каждый свободный миг потом проводил с ней. Приносил ей цветы. Рассказывал о своих жалких достижениях. Я хотел увидеть ее улыбку.

Это я попросил ее звать меня Соханом. Это было нечто особое. Наш секрет. Я показал ей все свои любимые места — фонтан, мест в конюшне, где было прохладнее, чем в других углах, нишу за троном отца, где можно было спрятаться. Я часами говорил с ней о детском: как я вычесывал коня и полировал броню. Я обрадовался, когда она захотела помочь мне.

Мы долго гуляли вместе, играли, катались на лошадях. Она была свободной и расслабленной со мной, чего не было со мной взрослым. Она всегда была хороша с детьми. Строгая, но добрая.

Порой мама или Кадам, а то и Рен, ходили с нами, но я ревновал, когда она смотрела на них. Я хотел всю ее себе. Она была моей. Они не могли получить ее.

Когда она сообщила утром, что уходит, я подавился едой. Горькие слезы подступили к глазам, и я быстро ушел из-за стола. Не знаю, что я ждал. Она говорила, что останется на время. Мой желудок сжался, словно я поужинал кислотой.

Когда она нашла меня позже в конюшне, она спросила, почему я так расстроен.

— Я не хочу, чтобы ты уходила, — сказал я, сжав кулаки и хмурясь. Шипы пронзали сердце, и когда она присела и коснулась пальцем моего носа, я разрыдался.

— Сохан, — сказала она. — Воин плачет из-за женщины?

Я вытер слезы с горячих щек.

— Да, если любит, — возразил я. — Мама так сказала.

Она наградила меня красивой улыбкой.

— Тогда это правда, — согласилась она. — И… ты думаешь, что любишь меня? — спросила она.