— Пойдемте…

В полном молчании, сопровождаемые взглядами больных, которые прогуливались по коридору, они поднялись на второй этаж и вошли в палату, где стояли четыре кровати, только на одной лежала бледная старушка.

— Это моя родственница, — скороговоркой представила ее санитарка и облегченно вздохнула. — К тому же она и не слышит…

Старая женщина с любопытством смотрела в окно. Андрей не мог курить, санитарка к чему-то встревоженно прислушивалась и имела вид куда-то торопящейся женщины. На ее губах играла испуганная и одновременно озорная улыбка. Андрей заметил, что волосы у нее сильно поредели и сквозь них, несмотря на «взбитую» прическу, просвечивает темя.

— Она не виновна, — объявила санитарка.

— Кто не виновен?

— Как кто? Сестра Бонева, конечно.

Поток слов, который затопил комнату, раздражал Андрея. Санитарка относилась к тому тину женщин, которые ухитряются долго рассказывать о том, что вы ранить можно одной фразой. В заключение она вдохновенно объявила, что сестра Бонева — единственный человек, который ей всегда одалживал деньги.

— Сестра Бонева — золотой человек… — закончили санитарка и весело рассмеялась, словно сказала нечто остроумное. В голосе ее сквозило то же проворство, что и в руках, которые бессознательно оправляли простыню на кровати.

— Мне всегда весело. Один раз живем, разве не так?

Андрей согласился. Ему невыносимо хотелось курить. Виделась, будто сон наяву, зажженная сигарета, окутанная синеватым дымком. Сначала, когда он попросил рассказать об операции подробно, она смутилась, а затем широко ухмыльнулась и твердо сказала:

— Спроси моего мужа…

— Почему мужа?

— А он все знает, я рассказывала ему…

— Ты же минуту назад говорила, что сестра Бонева не виновна. Это надо будет повторить перед судом.

— Если муж скажет… почему не повторить.

Андрей чуть не взорвался, а санитарка продолжала прислушиваться к чему-то, поглядывая на дверь, словно они тут совершали преступление. Старушка протирала стекла очков и пыталась уловить что-нибудь и а их разговора.

Послеобеденное солнце разделило палату на две части, лениво прокладывал между ними желтовато-золотую тропинку.

— Я не хочу, чтобы сестра Бонева попала в тюрьму, — без прежней невозмутимости, возбужденно повторила женщина. — И я повторю то, что записал следователь, а больше ничего… У нас в доме все решает муж. Он хранит деньги, он включает телевизор… Больше ничего…

Ее смех раздался в его ушах, как пощечина, и Андрей бессознательно ощутил ее страх. Его угнетала ее неестественная жизнерадостность, движение ее руки, которая словно бы ласкала постель.

— Тебе известно что-нибудь о связи сестры Виргилии с мужем Боневой? — неожиданно для самого себя спросил Андрей.

И снова вынужден был выслушать продолжительный напористый смех.

Конечно, вся больница, весь город знает, что они вот уже год как «любовники». И сестра Бонева была что ни на есть «несчастная», да молчала, потому как все-таки «муж — это муж».

Они шумно распрощались. Андрей пытался убедить себя, что удивлен. Сестра Бонева солгала ему. В разговорах с ним она категорически утверждала, что именно Первого мая, в день операции, узнала об отношениях своего мужа с сестрой Виргилией. Странно, Андрей не чувствовал огорчения. Он больше не задал ни одного вопроса, так как не было ни одного готового ответа…

Андрей неопределенно улыбнулся дождю, стучавшему о виноградные листья, и снова уткнулся в фармакопею…

11

Наконец узнал дату — дело будет рассматриваться второго октября в судебной палате окружного города. В списке оно значилось первым, следовательно, начнется в девять утра. Андрей не знал состав суда, и никто не потрудился ознакомить его с ним.

Когда он выходил из судебной канцелярии, в коридоре его остановил один из известных адвокатов — Цеков. Коридор был запружен преимущественно цыганами. Люди расположились на скамьях, курили по углам, оживленно размахивали руками, и в ушах Андрея зашумело, словно где-то гудело радио.

Они прошли через толпу, поздравлявшую Цекова. Так гордого римского полководца, вернувшегося с победой, приветствует народ. Они пересекли площадь и вошли в контору Цекова. Комната была маленькая, но с высоким потолком. В ней стояло три письменных стола. На длинных шпурах спускались два матово-белых круглых плафона. Один из них висел как раз над столом Цекова, и Андрей машинально представил себе, как по вечерам на темя адвоката ложится большое пятно света.

Цеков предложил ему сигарету, и, делая первые затяжки, оба молча изучали друг друга. Цеков, умный, полный мужчина, явно стремился казаться незаинтересованным. Андрей только что проиграл дело, на котором присутствовал Цеков. Тот погладил свою лысину, сверкавшую так, будто ее смазали паркетином, и спросил:

— Как дела с больницей?

Его серые глазки почти скрылись за веками и стали похожи на щелочки, окруженные синими тенями.

— Спасибо, хорошо…

— Ты проиграешь этот процесс. Я считаю…

— Возможно, — грубо оборвал его Андрей и сделал движение, чтобы уйти, но Цеков учтивым жестом остановил его.

— Ты умный и способный парень, но торопишься. Правда, спешат дураки или гордецы, однако гордость — качество, занимающее последнее место в ряду тех, что необходимы адвокату.

— Такова жизнь… она динамична.

Цеков спокойно прикурил новую сигарету, словно хотел подчеркнуть, что он-то не спешит. Его лысина сверкала перед глазами Андрея, как начищенная медная подкова.

— Сивриев, почему бы тебе не уступить это дело мне? В связи с ним у меня есть интересная идея…

Андрей поднял голову и вежливо улыбнулся. Он почувствовал, как Цеков помрачнел и попытался сосредоточить внимание на папке, которую раскрыл. Слюнявя палец, он перелистывал документы, почти не глядя в них.

— А почему вы настаиваете, чтобы я передал дело вам? — серьезно спросил Андрей и загасил сигарету.

— Ты недавно в этом городе… Как бы это сказать?.. Говорят, сестра Бонева — твоя любовница. Кто-то видел, как поздно вечером ты выходил из ее дома.

Его слова прозвучали весомо, и Андрей прямо перед собой увидел маленькие серые глазки, остановившиеся, неподвижные, словно стена. Ему казалось, что он ждал подобного вопроса, и тем не менее он вздрогнул.

— Это правда, — спокойно признал он.

Андрей был убежден, что ответ его прозвучит серьезно, ибо мужчина с таким теменем, как у Цекова, не мог обладать чувством юмора.

Они холодно раскланялись, и Андрей вышел. Его мысли были нечеткие и путаные. Он испытывал единственное желание — ходить. Современные постройки, обрамлявшие Главную улицу, были сбрызнуты осенним солнцем цвета вызревшего винограда. Пахло влажной землей. Андрей задержался возле киоска, купил сигареты, потом облокотился о прилавок и принялся рассматривать прохожих. Когда он произнес «Это правда», он был убежден, что открыл истину, которая еще не устоялась в его сознании. На секунду память вернула его взгляду улыбку сестры Боневой, ее белые, словно изваянные, колени. И в то же время она — Процесс. Она — жизнь и потому ближе ему, чем Юлия. Он будто увидел Юлию такой, какой она должна быть.

Андрей пересек улицу и вошел в контору. Написал записку, одну фразу, которая неожиданно оформилась в его сознании:

Он отлично понимал, что назначил любовное свидание, — иначе воспринять это невозможно. Когда он заклеил конверт и опустил его в почтовый ящик, совесть перестала бунтовать в нем. Осталось только ждать, и Андрей отправился в кафе «Весна» пить кофе.

12

Андрей любил вечера в городе, когда витрины на Главной улице наполнялись живым отражением прохожих. Дунай постепенно угасал, в то время как день еще жил на горизонте. Ночи были исполнены значения и предчувствий, тогда как дни олицетворяли абсолютную реальность…