В 1841 г., последний год его первого управления, на кочевке у Перовского были известные по своему общественному положению лица — граф Алексей Толстой (известный писатель и племянник Перовского по родной его сестре), камергер Скарятин и другие лица в числе 10 или более человек.

С летней кочевки на рч. Белгуш лица эти отправлялись, под прикрытием башкир, за р. Урал для охоты за сайгаками на киргизскую сторону, где тогда водились табуны этих животных[16].

Содержание гостей, охрана их из башкир, награды последним требовали больших расходов и Перовский удовлетворял их из собственных средств.

Управляя хорошо, установив спокойствие и порядок в крае, Перовский вполне был уверен в дальнейшем благополучии, которое ему сулило все окружающее, а главное полное доверие императора Николая Павловича, и по сему естественно стремление к имени администратора прибавить славу завоевателя, но здесь оказалась его несостоятельность. Автор идеи, обсудив и обдумав исполнение ее в теории, передал исполнение в руки других, которые занимались им под его наблюдением. В честности окружающих его нельзя было сомневаться, но он не знал своих помощников с той стороны, которая открылась на деле. Простая или умышленная ошибка разрушила впоследствии все дело. Во время никто ничего не видел, а может быть некоторые и замечали, но не говорили, потому что Перовский не любил противоречий и указаний, вследствие чего некоторые из его проектов кончились неудачно. Более всего неудача отразилась на хивинском походе 1839 г., когда отряд, собранный из лучших войск для разгромления Хивы, не пошел в степи далее Эмбы, где зимовал и обессилив себя потерею людей от болезни, весною возвратился с бесславием в пределы России не только ничего не достигнув, но показав кочевникам слабость сил русских.

Одна из главных причин неудачи заключалась в том, что снаряжение отряда всем необходимым Перовский предоставил в полное распоряжение генерал-майора Циолковского, прибывшего сюда с генералом Эссеном капитаном и дослужившегося здесь до высокого чина и нарочно для него учрежденной должности командующего башкирским и мещерякским войском. Циолковский в конце 20 г.г. два раза ездил в Бухару. Первый раз с купеческим караваном зимою; с той же реки Эмбы караван, вследствие постоянных нападений киргиз и хивинцев, вернулся на линию. Другой раз в отряде полковника Берга (впоследствии генерал-фельдмаршала и наместника царства Польского), имевшего дипломатическое поручение к Бухарскому Эмиру. Циолковский почему-то расчитывал, что за Эмбой климат мягче, морозов не бывает, а просто холодная погода, которую русские вынесут легко, и во всяком случае люди легче вынесут холод, чем удушливые жары, и не так утомятся зимою при переходах по снегу, как летом, когда придется итти по колено в сыпучих песках и при засыпающей глаза, рот, уши и стесняющей дыхание людей и животных пыли, а также при недостатке воды.

В этих соображениях теплая одежда солдат приготовлена была из материала плохого качества. Вместо меховых полушубков верхняя одежда была сделана на подкладке из джебаги[17], покрытой холстиной; сапоги с укороченными голенищами, а чулки из кислой шерсти, получаемой при выделке овчин. Все это было сделано по подряду весьма дурно, не прочно, и при первом осмотре можно было видеть, что в такой одежде люди не дойдут и до половины пути, что и случилось на самом деле. Пальто на джебаге, не всегда приходившееся в пору, рвались, джебага отваливалась, а покрышка из холста, если и держалась несколько долее, то никак не защищала от холода и не согревала солдата. Чулки из кислой шерсти после недельной носки делались ни к чему негодным; как не обертывал солдат ноги, они все зябли, а с наступлением морозов обмораживались; к тому же и сапоги лопались по швам, так как голенища были не цельные, а сшивные из нескольких кусков.

Обоз, везенный на верблюдах в тюках, был сущим наказанием для отряда. Верблюды ходят не рядами, а веревкою, один за другим; масса в десятки тысяч голов растягивалась на десятки верст, требовалась охрана от нападения неприятеля. По приходе на ночлег нужно было с каждого верблюда снять вьюк, очистить до земли место для лежания животного; на все это требовалось несколько часов, столько же при поднятии отряда в путь, так что люди едва успевали съесть что-нибудь, как их поднимали для сбора и укладки вьюков. Во время пути, если один верблюд от бессилия падал, останавливался весь отряд, так как нужно было животное выводить в сторону; после некоторого движения вперед — снова остановка, и при таком порядке войско шло медленно, по 5 или менее верст в зимние короткие дни.

Люди болели, умирали; животные падали, бросались на месте, и при таких усилиях отряд достиг Эмбы при урочище Чучка-куль, где и остановился по изнурению людей и животных. Морозы в ту зиму доходили до 30—35 ° R.

Неприятеля не видали, кроме небольшой партии хивинцев, напавших на роту солдат и сотню Оренбургских казаков под начальством капитана Ерофеева; это нападение было отбито с большим уроном для хивинцев.

По рассказам очевидцев Перовский упал духом, видя неyдачу, предотвратить которую он имел возможность, не выступая с места.

Отправились на авось в полной уверенности, что русским морозы не страшны, так как и прежде посылались отряды в степь, возвращавшиеся; иногда позднею осенью в холода, но забывали, что эти отряды были из казаков, знавших, куда они идут и что нужно взять с собою, тогда как солдат должен был итти в том, что дадут.

Едва ли не две трети пехоты и кавалерии погибло в степи. Менее пострадали казаки Уральского войска, выступившие в составе полка исправно снаряженными.

Верблюды, лошади, провиант и другой багаж были брошены, потому что везти было не на чем.

К этому нужно добавить, что нижние чины за малейшую оплошность были жестоко наказываемы, для чего раздевали их до нага и били плетьми на сильном морозе. Общий отзыв был о Циолковском, как о живодере.

Так кончилась хивинская экспедиция, которая предполагалась быть грозою для Хивы и в доказательство этого были задержаны в Оренбурге приехавшие с караваном хивинские купцы в числе нескольких сотен человек. Они содержались, как арестанты, в казенном доме, ныне занимаемом тургайским губернатором, а часть их, по недостатку помещения, была отправлена в другое место, кажется, в Бирск. Летом 1840 г. хивинский хан прислал всех бывших у него в плену русских мужчин и женщин, всего до 400 человек, после чего были освобождены  хивинские купцы. Полагаю, что до половины их умерло в Оренбурге от тесноты и разных болезней.

Неудача хивинского похода поселила в здешних магометанах уверенность, что Хива город святой и не может быть взять христианами, о чем будто-бы было написано и в их книгах. По этому поводу в Уральске была сильная драка у казаков с татарами. Атаман Кожевников успокоил казаков тем, что будет другой поход в Хиву и что русские разгромят хивинцев. Казаки удовольствовались этим уверением и успокоились.

Причины враждебных действий против Хивы заключались в постоянном подстрекательстве ханом наших киргиз против русских, во взаимных барантах или грабежах, в незаконном сборе ханом с киргиз зякета (подати), а главное держание хивинцами в рабстве русских людей, захваченных на линии, а более на морском рыболовстве, где их ловили туркмены и продавали в неволю в Хиву. Трудом этих несчастных производились все полевые тяжелые работы.

Основанием для возвращения пленников выставлялось то обстоятельство, что Россия никогда не имела войны с Хивою, а потому и пленных не может быть; захваченных разбойниками мирных жителей хивинцы не могли покупать и держать в неволе.

Хан на это отвечал уклончиво и в 1839 году прислал в Оренбург несколько человек пленников, но всех отпустить не захотел. Тогда то и была сформирована вышеописанная экспедиция, которая хотя и не вступала в военные действия с хивинцами, но все таки имела хорошие последствия: хан, видя угрозы, выслал пленных и с ними особое посольство, которое ездило в Петербург и там были установлены условия мира.