…Все четыре двери разом отъехали в стороны, и шесть пассажиров, сопровождаемые единственным членом экипажа, высыпали из транспорта. Что орехи из банки. Теперь, когда отпала нужда прятаться от аборигенов, таллцы щеголяли в одних штурмовых костюмах, которые, в отличии от сиарских шмоток, совсем не сковывали движений, и не шелестели, как дерево на ветру. Вооружились, в сравнении с Ралэнской операцией, тоже не в пример основательнее — каждый из семи держал в руках по ШВР-5, и был обвешан «карманами» с амуницией.

Ожидать от отряда особо слаженной работы было наивно, но азы тактики были знакомы всем, и никакой передышки, вызванной несыгранностью группы захвата, обитатели дома не получили. Повинуясь чётким командам майора, двое людей стали оббегать избу справа и слева, а все остальные, не очень умело друг друга прикрывая, ломанулись сквозь заднюю дверь, оказавшуюся от «Лаозы» всего в двух шагах — лётному мастерству Скавьера можно было лишь позавидовать. Загремели вышибаемые ногой двери комнат, послышались матерные крики, и сочные звуки прикладных ударов. Шорл, вбежавший в дом предпоследним, опередив только Азъера, очутился в широком неотделанном коридоре. Из промежутков меж брёвнами свисали неопрятные клочья изоляционной пакли, а на полу лежала длинная ковровая дорожка, постеленная неровно, а местами — протёртая до дыр. Капитан первого ранга и обер-полковник взяли на прицел самую дальнюю дверь, и обменявшись серией жестов, быстро зашагали к ней по скрипучим доскам.

По левому бедру Лийера как будто вдарили кузнечным молотом — ногу едва не вывихнуло из сустава, а сам офицер чудом сохранил равновесие. По подбородку чиркнуло что-то острое и горячее — по всей видимости, один из осколков разлетевшейся при ударе о броню пули. Ещё с десяток выстрелов веером просвистели на уровне живота, но промазали, и с тупым стуком ушли в толстые бревенчатые стены — пробив их насквозь, как бумажные. Шорл упал на колено, и боком откатился в ближний дверной проём, успев сделать лишь несколько неприцельных выстрелов.

Раласс же, шедший немного позади, камнем свалился вниз, и стал разряжать обойму одной длинной очередью, планомерно водя стволом из стороны в сторону. Раскалённые стальные шарики безжалостно кромсали сухое дерево, с треском выбивая россыпи щепок, и облака удушливой пыли. Ровно через десять секунд, выплюнув все сто восемьдесят пуль, Штурмовая Винтовка Раннеля в руках обер-полковника издала характерный щелчок, и затихла. Азъер вскочил, и на ходу заменяя магазин, скрылся в другой комнате, уходя из под возможного обстрела… Но никакого обстрела не последовало. Вообще ничего не последовало — ни лязганья затворов, ни криков, ни топота ног. Тишь опустилась ватная, как в усыпальнице.

Воспользовавшись таймаутом, капитан дотронулся до саднящего лица, и взглянув на руку, ужаснулся — пальцы были залиты кровью. Приказав себе не беспокоиться, он привстал, и не сходя с места, осмотрел помещение. Комната. Бревенчатая, как и коридор. В углу — кровать, на полу — круглый истёртый ковёр, у дальней стены — писчий стол, и два угловатых стула… Сквозь мутные окна, неопрятно завешанные грубыми серыми тряпками, пробивался неяркий свет — из-за витавшей в воздухе пыли, лучи были видны невооружённым глазом.

Решив, что отдохнул достаточно, капитан прислонился спиной к косяку, и с опаской выглянул в коридор — как знать, атаковавший их человек мог быть ещё жив… Если, конечно, это был человек… Не заметив никакого шевеления, Лийер неслышным призраком вынырнул из укрытия, и начал красться к издырявленной Азъером дверце. Когда он был в шаге от цели, за спиной показался Найц — майор вышел из другой комнаты, в которую ворвался в начале штурма вместе с ещё одним костоломом… Встав на колено, он взял дверь на прицел, и одобряюще кивнул каперангу. Шорл размахнулся, и вышибив дверь тяжёлым пинком, тут же отскочил с сторону, уходя с линии огня майора. Но тот не выстрелил. Побыв три секунды недвижимой статуей, Найц встал на ноги, и гуськом пробежал до двери, держа оружие наготове. Поравнявшись с Лийером, сделал ему приглашающий знак, и офицеры вместе ввалились в тёмную, пропахшую плесенью каморку.

Убедившись, что оказывать сопротивление больше некому — единственный защитник «крепости» лежал на полу с четырьмя смертельными пулевыми ранениями — майор опустил винтовку стволом вниз, и включил коммуникатор:

— Раласс, живой?! Сюда, быстро! — крикнул он одеревеневшим голосом.

Шорлу пришлось потрудиться, чтобы не подпрыгнуть от удивления. Фраза Найца не только грубо нарушала субординацию, но и была пропитана совершенно не свойственным майору чувством… Это чувство называлось страх. Майор боялся — боялся того человекообразного существа, что распласталось у его ног — и даже не пробовал этого скрыть. Капитан растерялся. Глядя на пахнущее йодом тело неизвестного чужого, он не испытывал ничего, кроме лёгкой неприязни — вроде той, которую испытываешь по отношению к гнусному насекомому — и уж чего он точно не испытывал, так это страха. Да, шестипалые конечности существа имели по лишнему суставу, да, его рот был чрезмерно широк, ресницы и брови отсутствовали, а уши были посажены несколькими сантиметрами ниже, чем у людей… Ну и что?

Азъер с шумом ворвался в комнату, но наткнувшись взглядом на мёртвого, мгновенно остановился, и зло выдохнув через нос, до малейших деталей скопировал мимику майора. Некоторое время в обер-полковнике словно бы копилась некая энергия, а потом, когда он должен был вот-вот взорваться подобно паровому котлу, Раласс широко замахнулся, и вложил всю душу в сокрушающий пинок — бездыханное тело чужого подпрыгнуло аж на полметра ввысь, хотя на вид в нём было не меньше восьмидесяти килограммов веса. Звериная ненависть, излучаемая в этот момент обер-полковником, напрочь отбила у капитана желание задавать вопросы, и он немо следил за сценой, стараясь не шевелиться.

— Так ведь и знал… Чувствовал! — сплюнул Азъер, покраснев как рак, и наклонившись, выдернул из расслабленных рук существа Г-образную металлическую штуковину, как две капли воды походящую на рельсовый пистолет.

За их спинами, в коридоре, послышалась возня, и звуки болезненных оплеух — остальные бойцы подразделения вытаскивали на свежий воздух захваченных «лесников», работавших, как теперь стало очевидно, в содействии с существом.

— Товарищ майор! — подошёл к ним один из амбалов Найца.

— Слушаю. — Найц, взяв себя в руки, повернулся к вошедшему. Сейчас он был снова бесстрашным лидером, а не увидевшим удава кроликом.

— Когда стреляли, Паларра… зацепило. Смертельно.

— Жетон. — майор невозмутимо вытянул ладонь. Забрав алюминиевую побрякушку, он зачем-то взвесил её на руке, и только тогда одел себе на шею. — Похоронить по всем правилам.

— Сделаем… — кивнул боец, и вышел.

— Все мы смертны… — риторически сказал обер-полковник, посмотрев ему в спину, и сместил взгляд на Шорла — А что у вас с лицом? Как из живодёрни… Может медика?

— Пустяки. — отмахнулся каперанг, машинально трогая рану. Кровь перестала лить, и теперь медленно засыхала, образуя по лице жутковатую чёрную корку.

Тело чужого конвульсивно дёрнулось, и все трое — Шорл, Раласс, и Найц — синхронно отступили, вскидывая винтовки. Пришелец кроваво откашлялся — совсем как человек — и полежав несколько секунд неподвижно, порывисто сел, морщась от боли. Из пулевых ран снова потекла кровь. Открыв глаза — они оказались неправдоподобно белыми, с овальной радужной оболочкой, и вертикальными зрачками — существо покрутило головой, и улыбнулось, в буквальном смысле, до ушей — кончикам рта не хватило до мочек всего пары сантиметров. Шорл посмотрел на его белые зубы, и глубоко задумался — точная копия человеческих, только на каждой челюсти по две пары клыков…

— Когдат… эт, дожно был… случьиться. — выговорил пришелец на ломаном таллском — Ну и шт… теперь?

Услышав его неразборчивую речь, Лийер наконец догадался, в чём заключалась вопиющая неправильность ситуации. Чужой был слишком человекообразным. Он говорил с трудом — глотал окончания слов, заплетался на самых простых звукосочетаниях — но всё-таки, говорил. По-человечески говорил! Атрибуты его тела отличались только формой и пропорциями, но их расположение и функциональность были полностью идентичны людским — точно так же, как была идентична людской его мимика. А его пистолет — пистолет его! — был настолько похож на культовый П-35, что окажись он на стенде оружейного магазина, Шорл бы не сомневаясь принял его за очередное творение родного военпрома… Чужак был… каким-то надуманным, ненастоящим… «Костюмированный экспонат, сошедший с экрана старинной малобюджетной фантастики…» — мысленно подобрал ему Шорл меткое определение.