– Снорри Снагасон. Я слышал, хардассцы покончили с ундорет. Нож в спину тёмной ночью? – Старик Хродсон неспешно отмерял слова, и возраст скрипел в каждом слоге. Рядом с ним на стуле поменьше сидел молодой Хродсон – среброволосый мужчина шестидесяти зим от роду. По бокам от них стояли почётные стражники в кольчугах и мехах, с длинными топорами на плечах. И в прошлый раз, как Снорри здесь был – наверное, лет пять назад, – Два Хродсона сидели здесь и смотрели на свой город и на серое море.

– Только двое выжило, – сказал Снорри. Я и Олаф Арнссон, известный как Туттугу.

Старший Хродсон наклонился вперёд и откашлялся тёмной мокротой, сплюнув её на доски.

– Тьфу на Хардассу. Пусть Один дарует тебе возмездие, а Тор – силы его осуществить.

Снорри ударил себя кулаком по груди, хотя эти слова его совсем не утешили. Да, Тор – бог силы и войны, а Один – бог мудрости. Но иногда Снорри думал: не Локи ли, бог-обманщик, стоит за тем, что разворачивается. Ложь может проникать глубже, чем сила или мудрость. И разве мир не похож на горькую шутку? А вдруг и сами боги попались в западню величайшего обмана Локи, кульминацией которого окажется Рагнарёк.

– Я ищу мудрости, – сказал он.

– Что ж, – проговорил Старик Хродсон. – Всегда есть жрецы.

Все засмеялись, даже почётные стражники.

– Ну а на самом деле, – впервые заговорил младший Хродсон. – Мой отец может дать совет о войне, урожае, торговле или рыбалке. Ты говоришь о мудрости этого мира, или другого?

– Обоих понемногу, – признал Снорри.

– Экатри. – Кивнул Старик Хродсон. – Она вернулась. Найдёшь её зимовку у водопадов на южной стороне, в трёх милях от фьорда. В её рунах больше толку, чем в дыме и железных колокольчиках жрецов с их бесконечной болтовнёй об Асгарде.

Сын кивнул, и Снорри попрощался. Когда он оглянулся, оба мужчины сидели в точности так же, как и пять лет назад, глядя на море.

***

Спустя час Снорри добрался до ведьминой хижины – маленького круглого дома из брёвен, с крышей из вереска и шкур, над которой из центра поднималась тонкая струйка дыма. Лёд до сих пор окаймлял водопад, который обрушивался позади хижины тонким бесконечным потоком, белые струи падали через туман над водопадным озером

Снорри содрогнулся, проходя по каменистой тропинке до дверей Экатри. В воздухе чувствовалась старая магия, ни хорошая, ни плохая – магия земли, у которой не было любви к человеку. Он помедлил, чтобы прочесть руны на двери. "Магия" и "Женщина". То есть, вёльва. Он постучал и, ничего не услышав, толкнул дверь.

Экатри сидела на расстеленных шкурах, почти затерявшись под кучей заплатанных одеял. Она наблюдала за ним одним тёмным глазом и пустой слезящейся глазницей.

– Ну, заходи. Ясно же, что "нет" ты за ответ не воспримешь.

Снорри низко наклонился, чтобы не задеть сначала за дверной косяк, а потом – за травы, свисавшие с крыши сухими пучками. От маленького огонька вверх поднимались завитки дыма и уходили в дымоход в крыше, наполняя комнату ароматом лаванды и сосны, почти скрывая запах гниения.

– Садись, дитя.

Снорри сел, не обидевшись. Экатри выглядела лет на сто, иссохшая и скрюченная, как дерево на вершине утёса.

– Ну? Ждёшь, что я угадаю? – Экатри сунула когтистую руку в миску перед собой и бросила щепотку порошка в угли, добавив тёмный завиток в поднимающийся дым.

– Зимой в Тронд явились убийцы. Они пришли за мной. Я хочу узнать, кто их послал.

– Ты их не спросил?

– Двоих пришлось убить. Последнего я обезвредил, но не смог заставить говорить.

– Пытать кишка тонка, ундорет?

– У него не было рта.

– Действительно, странное создание. – Экатри вытащила из-под одеяла стеклянную банку – северянам такую штуку явно было не сделать. Вещь Зодчих, в которой плавало, медленно поворачиваясь в зеленоватой жидкости, глазное яблоко. Может, глаз самой ведьмы.

– У них была оливковая кожа, и они казались людьми во всех отношениях, за исключением отсутствия рта, а ещё безбожной быстроты. – Снорри вытащил из кармана золотую монету. – Может, из Флоренции. При них была кровавая плата, флоринами.

– Это не делает их флорентинцами. У половины ярлов в Норсхейме в казне есть пригоршня флоринов. В южных странах знать в игорных домах тратит флорины не реже, чем свои монеты. – Снорри передал монету в протянутую клешню Экатри. – Двойной флорин. Нынче они редкие.

Экатри положила монету на крышку банки, в которой плавал её глаз. Вытащила кожаный мешочек из-под одеял и встряхнула, так что содержимое застучало.

– Сунь руку, перемешай и вытащи… сюда. – Она расчистила место и ткнула в центр.

Снорри сделал, как было сказано. По рунам ему уже читали и раньше. Но, подумал он, на этот раз послание будет мрачнее. Он сомкнул руку на табличках, которые оказались холоднее и тяжелее, чем он ожидал, и вытащил кулак. Потом раскрыл ладонь и выронил каменные руны на шкуры. Казалось, каждая падала через воду – слишком медленно, и вращаясь сильнее, чем полагалось. Когда они упали, хижину окутала тишина, подчёркивая окончательность утверждения, начертанного на камнях между ним и ведьмой.

Экатри жадно изучила таблички, словно жаждала того, что могла на них прочесть. Высунулся очень розовый язык, смачивая древние губы.

– Вуньо^[3] перевёрнута, под Гебо^[4]. Женщина похоронила твою радость, женщина может её освободить. – Она коснулась двух других табличек, лежавших лицевой стороной вверх. – Соль и Железо. Твой путь, твоя цель, твой вызов и твой ответ. – Шишковатый палец завис над последним рунным камнем. – Дверь. Закрыта.

– Что всё это значит? – нахмурился Снорри.

– А что, по-твоему, это значит? – Экатри посмотрела на него, криво улыбнувшись.

– Я, что ли, здесь вёльва? – Прогремел Снорри, чувствуя, что над ним насмехаются. – В чём магия, если я скажу тебе ответ?

– Я даю тебе возможность рассказать мне своё будущее, и ты спрашиваешь, в чём тут магия? – Экатри протянула руку и завертела банку так, что замаринованный внутри глаз закрутился в водовороте. – Магия в том, чтобы вбить в твой толстый череп воина тот факт, что твоё будущее зависит от твоего выбора, и только ты можешь его сделать. Магия в знании, что ты ищешь одновременно и дверь и счастье, которое, по-твоему, находится за ней.

– Это ещё не всё, – сказал Снорри.

– Всегда есть что-то ещё.

Снорри задрал куртку. Царапины и порезы, оставленные волком Фенрисом, покрылись струпьями и заживали, на груди виднелись багровые синяки. Но по рёбрам шёл единственный блестящий порез, плоть вокруг которого была воспалённо-красной, и вдоль всей раны – белая инкрустация соли.

– Мой дар от убийц.

– Интересное ранение. – Экатри протянула вперёд иссохшие пальцы. Снорри дёрнулся, но остался на месте, а она провела рукой по разрезу. – Болит, Снорри вер Снагасон?

– Болит. – Сказал он, стиснув зубы. – Отпускает только когда мы плывём. Чем дольше я остаюсь на месте, тем сильнее болит. Это похоже на… зов.

– Он тянет тебя на юг. – Экатри убрала руку, вытерев её об меха. – Ты чувствовал подобный зов раньше.

Снорри кивнул. Узы с Ялом приводили в действие похожий зов. Он чувствовал её даже сейчас, еле-еле, но эта тяга хотела вернуть его обратно в таверну, где он оставил южанина.

– Кто это сделал? – Он посмотрел в единственный глаз вёльвы.

– "Почему" – вот правильный вопрос.

Снорри поднял камень, который Экатри назвала "Дверь". Тот уже не казался слишком холодным или тяжёлым. Всего лишь кусок сланца, с единственной выгравированной руной.

– Из-за двери. И потому что я её ищу, – сказал он.

Экатри протянула руку за "Дверью", и Снорри передал ей камень, чувствуя, что ему не хочется это делать.

– Кто-то на юге хочет то, что ты несёшь, и он хочет, чтобы ты принёс это ему. – Экатри облизала губы, и ещё раз – скорость её языка тревожила. – Видишь, как один простой порез свёл все руны вместе?