— Посмотрите, Джо, — обратилась она к слепому скрипачу. — Посмотрите, Джо, как хорошо он чувствует музыку! Если им заняться всерьёз, из него должен получиться отличный скрипач!

Джо ничего не сказав, но на его лице отразилась столь сложная гамма чувств, что Сью невольно обратила на неё внимание.

— Как, Джо, вы не находите, что него замечательный слух?

Джо опять ничего не ответил, но на его лице Сью прочла, что он недоволен этим её открытием.

— Джо, объясните, пожалуйста, мне своё молчание! — Сью начинала сердиться.

— Мисс Сью, — сказал негр, — мисс Сью, он слишком хорошо чувствует музыку…

— Джо, вы хотите сказать…

— Я хочу сказать, что лучше бы ему не, иметь такого слуха!

— Но почему?

— Я не хочу, чтобы он, тоже стал несчастным… Как я.

— Но… Разве вы несчастны, Джо? — удивила: Сью. — Вы, который так хорошо играет? Вы, который чувствует музыку лучше, чем многие белые? А кроме того… — она замялась, подыскивая выражение, — при вашей…

— При моей слепоте? Да, при моей слепоте мне ничего, кроме этой скрипки, — он погладил рукой верхнюю деку, — не осталось? Я должен радоваться?

— А разве музыка не приносит вам радость, Джо?

— Приносит… Но глаза… Видеть мир, солнце, вот этого мальчика… — его рука опустилась на курчавую голову Томми.

— Но, Джо, вы же не можете вернуть себе глаза…

— Я могу сохранить их другому…

— Ничего не понимаю. При чем здесь музыка и глаза?

— Ну мне же вынули глаза…

— Как!? Вынули?

— Вот так просто вынули, чтобы лучше чувствовал музыку, — его рука все ещё лежала на голове Томми, я вдруг Сью увидела, как его длинные пальцы шевельнулись и двинулись в направлении широко раскрытых глаз мальчика. Она хотела убежать, но ноги не двигались, и она застыла, прижавшись спиной к пианино.

— А ты, Томми, лучше забудь про музыку и никому никогда не говори об этом, — продолжал Джо.

— Джо, вы хотите сказать, что я… Что мы?..

— Да, мисс Сью, я не верю белым. Самым хорошим, самым добрым, ибо это мисс Арабела, дочь старого Этвуда, приказала вынуть мне глаза. А ей было тогда пятнадцать, как и вам… А я был вот такой, — и он указал на Томми.

3

Этой же ночью Сью увидела сон. Сначала она услышала музыку. Где-то далеко-далеко пела скрипка. Радостно и грустно одновременно Сью слушала, слушала, а потом вспорхнула и полетела. Она летела по длинной анфиладе комнат, отыскивая неизвестного скрипача, а скрипка слышалась все ближе и ближе.

И вот она увидела его. Это был… Томми! Конечно же, Томми! Этот маленький мулат, попавший к ним на плантацию по обмену совсем крошечным! Сью не помнила с какой плантации. Да она особенно и не интересовалась. Каждый год негритянки рожали детей со светлой кожей, и каждый год их меняли на таких же на других плантациях. Сью никогда не задумывалась, для чего это делается. Так записано в законах и все.

А Томми играл. Задумчивое, грустное адажио сменилось быстрым рондо, из-под смычка вылетали радостные вариации… Вдруг Сью увидела, что рядом с ней стоит какая-то женщина.

— Послушай, Сью, — сказала она, — как хорошо он играет! Какой у него острый слух.

— Да, — ответила Сью, — у него очень острый слух.

— А он будет ещё острее, если мальчика ослепить!

— Но ему же будет больно!

— Ерунда, — сказала женщина, — негры не чувствуют боли.

— «Так же говорила и бабушка», — подумала Сью.

— «Может быть и правда он не чувствует боли?».

— А как он будет играть! — продолжала женщина.

— Лучше, чем Джо!

И она потянула Сью за руку к мальчику:

— Смотри, это так просто! Надо положить руки вот так и надавить пальцами… Ну, давай же!

— Как, я сама?

— Конечно, — ответила женщина, — только ты сама!

— Я не могу, — сказала Сью, — может быть, лучше пусть это сделает кто-нибудь из конюхов?

— Какая разница! Лучше ты все-таки сделай это сама. Это надо сделать! У тебя будет свой, самый лучший на всей Реке скрипач!

И вдруг Сью увидела Джо. Он появился неизвестно откуда, закрыл собой Томми, и Сью с ужасом увидела его искажённое лицо:

— Заодно вырви и мне язык Сью! И глаза вырви! — и Сью увидела живые, любопытные глаза Томми в его, до того пустых, глазницах. — А как я буду играть! Ещё лучше! Ну, клади руки. Клади же! Как тебя учили?

И он приближал своё, искажённое болью и гневом лицо все ближе и ближе к ней. Сью хотела оттолкнуть его руками, а руки не подчинились! Она хотела убежать, но не могла сделать ни шагу, пыталась позвать на помощь, а в горле застрял противный комок, и изо рта вырвалось какое-то мычание… Усилием воли она протолкнула этот комок, заставила себя закричать… И проснулась.

Свежий ночной воздух вливался в окно. Из сада доносилось пенке ночных насекомых…

— Как хорошо, что это только сон! — подумала Сью.

4

— Вы играли сегодня ночью, Джо? — спросила Сью на следующий день. — Я, кажется, слышала вашу скрипку…

— Я играл, но очень тихо… Вы не могли слышать, мисс Сью, ведь людская далеко от господских комнат.

— Нет, я слышала! — упорствовала Сью.

Репетиция давно закончилась, и они втроём (Томми в углу) находились в зале.

— Кажется, что-то такое… — Сью взяла несколько аккордов, запомнившихся ей из мелодии сна.

— Нет, мисс Сью, немного не так. Я играл вот это…

— Пожалуйста, Джо, сыграйте мне.

Джо молча поднял скрипку. Медленные грустные аккорды наполнили комнату. Постепенно, по мере того, как Джо увлекался, они становились все выразительнее и богаче. И вдруг Сью услышала в них безысходную боль. Боль и тоска кричали в каждой ноте, в каждом аккорде! Боль и тоска, и ненависть волной надвигались на неё, обвиняли в чем-то, требовали что-то от неё. Ей слышался звук плетей, ударявших обнажённое тело, и стон большого сильного мужчины, и сдерживаемый плач женщины.

Все, что вошло в плоть и кровь белой девушки, дочери хозяина и будущей хозяйки, все, чему её учили с самого раннего детства, все, к чему она привыкла с пелёнок, запротестовало в ней, и она бросила свои руки на клавиши.

Мощный аккорд диссонансом ворвался в мелодию скрипки:

— Молчи, раб! — требовало пианино.

Но скрипка не поддалась, не послушалась! Скорбь и боль первоначальной мелодии сменились робким протестом. Пианино требовало послушания, а скрипка отвечала ему новым взрывом возмущения. И вот уже слабые аккорды пианино покрыты мощной волной:

— День Гнева настал! Берегитесь, хозяева!

Сью вдруг почувствовала в себе, где-то в сердце, в груди, в руках, даже в кончиках пальцев сумасшедшую радость, её тоже захватило это чувство, она забыла, что она — белая. Нет, она не забыла, что она белая, но она вдруг почувствовала себя чёрной! И аккорды скрипки и пианино слились в едином ликующем порыве!

Но вот Джо опустил смычок, и Сью бессильно бросила руки на колени. В её душе с новой силой вспыхнула борьба. Ей казалось, что все белые, которых она знала и не знала, все её. братья, мать, отец, бабушка, многочисленные дяди и тёти сейчас ворвутся в эту комнату, чтобы разделаться с отступницей!

Сью подняла голову и увидела, что из пустых глазниц Джо одна за другой катятся крупные слезы. И она почувствовала, что она должна, обязана немедленно вытереть эти слезы и утешить этого бесконечно несчастного человека, который вдруг стал для неё таким дорогим и близким!

Она снова забыла, что она — белая девушка, хозяйка. Сью вскочила со своего стульчика, подбежала к Джо… Она сама плакала и не замечала этого. Дрожащими руками она вытирала ему слезы, трепещущие губы лепетали что-то…

Левая рука Джо неуверенно поднялась в воздух и легла на её плечи. И тогда Сью вдруг поняла, что ей надо, со вздохом облегчения приникла к нему и прижалась щекой к его большой и сильной груди… Несколько минут они простояли абсолютно неподвижно.