- Какая жестокость! – готовя зонт, помаршировал за преподавательницей парень. – Мою любимую свинину, при мне и без меня!

- Опять будешь грызть подушку? – попыталась уколоть Нора, но Кюхён, знавший истину, сдержал язвительное отражение.

- К счастью, предыдущее было не при мне, да и свинине до вас далеко.

- Ты мастер комплиментов. – заперла деканат женщина, привычно прощаясь с работой, хоть и немного раньше, чем сегодня рассчитывала.

- В тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году ученые Олдс и Милнер на крысах доказали, что удовольствие – это первостепенное желание у живого организма… Они научили животных нажимать кнопку, стимулирующую отдел мозга, который подаёт наслаждение организму, и крысы, забывая есть и пить, жали на неё, пока не умирали… Разве это не страшно?

Двое сидели под козырьком среднестатистической сеульской забегаловки, развернувшись спинами ко входу в заведение и глядя на то, как разошелся ливень, стекая с навеса буквально в половине метра от них. Иногда капли добрызгивали, заставляя медленно отсыревать от ног и выше и зябнуть, но Нора заказала глинтвейн и, грея о него руки, лишь иногда отпускала кружку, чтобы взять кусочек мяса и закинуть в рот. Кюхён, слушавший её по большей части, и смотрящий тоже по большей части на неё, а не на дождь, смирился с тем, что гастрономические вкусы утолит не в этот раз. Еда была хотя бы горячей, и то спасибо.

- Но люди никогда так не сделают. У нас есть инстинкт самосохранения.

- У животных тоже. Просто у нас есть разум, и именно он заставляет останавливаться людей.

- Классно, миссия разума, оказывается, в том, чтобы мы отвлекались на пожрать, дабы не сдохнуть от удовольствия! Я начинаю понимать, почему дураки более счастливые люди… - покачал головой Кюхён. Они засмеялись.

- Дураки беззаботнее и легкомысленнее, но я не назвала бы это счастьем.

- А в чем по-вашему состоит счастье? В отсутствии страданий?

- Нет, - уверенно отсекла Нора. – Если бы отсутствовали страдания, тогда не существовало бы и радости. Это принцип закономерности. Если не с чем сравнить, нечему противопоставить, не отчего отличать, то не существует и самой вещи – она безгранична и безраздельна, а если что-либо не имеет начала и конца, то оно внепространственно и вневременно, стало быть – не существует. Нет, счастье – это другое…

- Что же? – настаивал Кюхён.

- Умение. Это умение находиться в подобном состоянии, радоваться даже самому малому, не когда очень здорово, а именно когда нет страданий. И в эти мгновения нужно уметь ими наслаждаться. Дураки этого не умеют. Им плохо от скуки, от безденежья, от недостатка внимания и от того, что птицы летают, а они нет. Они не понимают жизни, а понять жизнь – это счастье и страдание одновременно. На мир нельзя смотреть без грусти, но через грусть должна просвечивать улыбка.

- Тогда я умный, - цинично и самодовольно заявил Кюхён, допив через силу чай с корицей и отставив чашку так, что она даже отъехала по столику. – Потому что я сейчас счастлив. Мне нравится этот момент. Момент настоящего, когда не думаешь о прошлом и не мечтаешь о будущем.

- Ты понимаешь. – одобряюще кивнула Нора. – Именно. Миг, в котором нет лишних мыслей, ничего не гнетет, не тянет, заботы не тревожат, а несбыточное не волнует. Краткая реальность, что всё есть, пока она не оборачивается воспоминанием или осознанием иллюзорности.

- Я дочитал Фромма, «Искусство любить», - откинул назад локти парень и оперся на них. Машины по улице проезжали в безопасной дали и не обливали их из образовывающихся луж. Перед разноформенными фарами изморось мерцала, как снежинки. Сумерки достигли той стадии, когда город приобретает синюю гамму и желтые фонари лишь подчеркивают монохромность пейзажа. Нора отвлеклась от точек грязи на ботинках и посмотрела на своего студента. – Там было описано примерно то же самое, о погружении в настоящий момент, только называлось это «любовь», а не «счастье». Вам не кажется, что это взаимозаменяемые термины? Или даже разные синонимы одного и того же?

- Возможно, что счастье – это любовь к жизни, - увильнула Нора от опасного сравнения. – И как тебе эта книга?

- Забавная, - с критической иронией пожал плечами Кюхён. – Местами она очень смахивала на Библию, изнасилованную Фрейдом, и создавалось ощущение, что рукой Эриха глаголил Иисус. Сначала он проповедует любовь к партнеру, а потом пытается затащить в любовь ко всем, доказывая, что любить одного – это не уметь любить правильно. А потом мудрит с любовью к себе и её отсутствием. Я так до конца и не понял, как себя нужно любить так, чтобы это устроило проклятого психоаналитика. Итог очень соответствовал вашей фразе «хочешь любить – люби». Отличная глубина мысли для монографии! Только если ей поддаться, можно докатиться до шведской семьи, а то и безразборчивых любовных связей. В финальных строках автор указывает и сам (оправдывается, наверное, зная свои недочеты), что многие считают, что разговоры о любви в наше время – суть проповедь, и нынче любить по-настоящему могут только безумцы. Однако ж он не согласен, и любить можно и нужно. Жаль он уже умер, ради него я бы организовал премию Капитана Очевидности.

Отсмеявшись и вытерев глаза от слез, Нора поаплодировала Кюхёну, пожалев, что не он главный рецензент философского издательства и признав, что её чувство юмора по сравнению с его, действительно, никуда не годится.

- Но, веришь ли, профессор Ли советует то же самое. Что надо любить всех людей, и тогда научишься любить кого-то одного. А он очень мудрый человек.

- Но помимо этой полно других концепций, и ни одна из них не установлена, как истина в последней инстанции, и мы вольны выбирать, так? – Кюхён проследил, как руки Норы освободились от кружки и она принялась стряхивать замеченные крошки с брюк. – Я бы тогда всё же выбрал ту, где любить надо одну. Единственную. А человечество – гори оно синим пламенем! Может, мне ещё Ким Ченына обожать? Пока не изведутся дебилы и преступники, я распыляться не намерен.

- Как минимум, нужно любить достойных. – от прохлады Нора потрясла плечами, опустив руки вниз и зажав их между колен.

- Достойных чего? – на скорости пронесся спортивный автомобиль, и они бессознательно повели за ним взглядами.

- Достойных любви, естественно.

- И кто же это будет определять?

- Каждый сам для себя знает, я думаю. – Норе захотелось отстраниться, почему-то молодой человек показался ей находящимся слишком близко.

- А я достоин, как вы считаете? – женщина сдержалась, чтобы не поёрзать. Что ему сказать? Он красивый, молодой, состоятельный и умный. Разве это всё не делает его достойным? Один в нем минус – он тихая, но замечательная дрянь. Может ли один большой минус перевесить другие плюсы? Нора ощутила, как её лицо без разрешения расплывается в искусительно-кокетливую улыбку. Да какая же он дрянь? Мальчик мечтает быть таковой, и создаёт старательно свой выдуманный образ, и всё же благородства в нем, пожалуй, куда больше, чем в том же Шивоне.