Валентина не без робости входила в темное полуподвальное жилище Нестора. Пахло здесь клеем, краской и деревом, старым тряпьем и мышами.

Из полумрака неяркий свет выкрадывал кукольные лица на полках и отдельные части – ноги, руки, головы.

- И как же вы здесь один живете? – спросила Валентина, и тут же вскрикнула, внезапно увидев Жорфе.

- Не беспокойтесь, это мой помощник. Шимпанзеноид, – полушутя промолвил Нестор. - Он нем, как рыба и выполняет все приказы... Помощник...

Жорфе стоял с лампадой в руке.

- Жорфе, ты что, экономишь? Не чуди, зажги нормальный свет, – распорядился Нестор. Вспыхнул красноватый свет, осветивший всю мастерскую.

Валентина долго ходила и рассматривала куклы, пока Нестор разжигал камин, а Жорфе подогревал пиццу и грел глинтвейн.

- Боже мой... Какие они тут у вас все разные...

Нестор был в восхищении и тут же принялся рассказывать.

- Тут у меня разные модели. Есть куклы из дерева, есть тряпичные, есть также из полимерной глины, из капрона, из пластика, из винила! Разные модели!

- Даже так! – Валентина была в восхищении. - А вот эти пупсы – как живые! Производят впечатление!

Нестор предложил даме кресло, а сам сел на диван, переломившись, как циркуль, точно сам был куклой.

- Знаете, Валя, теперь многие люди коллекционируют кукол, я, конечно, выполняю и частные заказы. Кто собирает Барби или плюшевых медведей, а кто - именно этих кукол - реборн. Это сейчас модно. Лица у этих младенцев – как у настоящих, да и тела тоже. Более реалистичную игрушку во всем мире вы не найдете. Это самая реалистичная!

- Слушайте, а как они изготавливаются? Из силикона?

Тут уж Нестор сел на своего любимого конька. Он старался всеми силами произвести впечатление на женщину.

- Каждая кукла реборн уникальна! У нее даже дата рождения и паспорт есть. Уникальна каждая!

- Из чего все начинается?

- Ну, как, с чего? С заготовки - молда.

- Что это? – недоуменно спросила Валентина.

- Молдом называется набор из головы, рук и ног. А также и тело, конечно, набитое наполнителями чтобы придать кукле нужный вес. Потом делаются прорези для носа и глаз, и начинается самая сложная работа – роспись красками. Настоящий мастер, как правило, наносит неповторимый рисунок кожи живого ребенка: вены, капилляры, мраморность, пятнышки и так далее. Потом, зачастую, заготовку покрывают лаком... Он придает коже эту... ну, некоторую шершавость и добавляет реалистичности...

- Здорово, - протянула Валентина. – А волосы?

- О, это трудная работа! «Вживление» мохеровых волос очень кропотливая работа: каждый волосок по одному приклеивают к кукольной голове. Под конец еще и стеклянные глаза вставляют, набивают тело синте-пухом с пластиковым или стеклянным утяжелителем. Так получается кукла. Очень трудная работа!

Валентина долго осматривала куклу.

- И получается человечек. Даже страшно... Вы как бог, как демиург, создаете образы людей...

Нестор усмехнулся.

- Есть такой грех.

Делая странные ужимки, в комнату вошел Жорфе (Валентина вздрогнула), везя на специальной тележке поднос с глинтвейном и бокалами.

- Угощайтесь, - пригласил Нестор, немного переживая за свое состояние после сегодняшних обильных возлияний. - Горячий пряный глинтвейн на основе бордо - идеальный вечерний напиток, тем более в прохладную погоду. Идеальный!

- У, как пахнет!

- Жорфе, что ты сюда сыпанул, признавайся? Ах, негодяй, что означают твои ужимки?

- Ну? И что? - усмехнулась Валентина.

- Да он знает, что... Память у него отличная, ведь у кого учился... А добавил он уникальную смесь из палочек корицы, коробочек кардамона, гвоздики, бадьяна, душистого перца, апельсиновых корок и немного меду. Чудо! Пробуйте! Уникальная смесь!

В дальнейшем вечер стал волшебным, уютным. За окном плакал ветер, где-то далеко прогрохотал последний трамвай, и проревела в порту сирена. Мимо окна шлепали шаги запоздалых прохожих. В оконном стекле виднелись отблески багрового огня камина и далеких голубых зарниц.

Они договорились перейти на «ты», и беседа лилась тихо, спокойно, будто лесной ручей. Она рассказала ему, как пошла работать певицей в ресторан, чтобы хоть что-то заработать, потому, что у нее есть сын, совсем еще мальчишка, который выбрал жить с ее бывшим мужем.

Нестор кивал и молчал, глядя в ее зеленоватые глаза. А потом встав, внезапно легко приподнял ее и посадил к себе на колени. Целовал долго и жадно, летела в прошлое Лиза, открывались ворота в новую жизнь – ослепительную, яркую, и, вероятно, опасную.

...Обнаженное тело Валентины было и твердым, как алмаз, и упругим как мяч, с кожей янтарного цвета. Нестор бережно обводил язычком острые пирамидки, погружался в целебные источники обильной зарослями рощи, гладил выпуклый, раздвоенный орех, и долгожданное забытье пришло к нему, как награда.

Глава девятая. Жизнь и судьба

Раннее утро полоскалось под небом, как светло-голубая простыня. Сизая река качалась, и плакали остроклювые чайки. Волны были похожи на ломаное стекло. Ветер рвал плащ с плеч Орехова. Слышен был запах рыбы и мокрых ветвей. Смелые рыбаки, не страшась волн и низового ветра, закидывали удочки, и у некоторых в руках вертелась скользкая синеватая рыба.

Орехов обернулся. Давно покинутый город ждал его. В голове плавной рекой лились воспоминания.

Он вынул из кармана часы и хлопнул крышкой.

«Еще есть немного времени. Девочка, наверное, ещё не проснулась. Слишком умаялась вчера. Представляю – такое испытать... Пройдусь - ка я на то самое священное место, где впервые ее встретил. Господи, когда же это было? Год семьдесят восьмой от Рождества Христова. Да – семьдесят восьмой, далекий год, и с тех пор, подобно стрелке часов, пролетели неумолимые годы, будто быстрые всадники. И тогда, в тот год была тоже прохладная весна, с ароматными, очаровательными вечерами, пахнувшими сырой землей и сиреневым цветом. Я был тогда молод, горяч и грустен, страдал от одиночества и просил у судьбы сжалится и прислать мне наконец Ее. Но всё это я просил раньше! А тогда мне было уже двадцать семь, и все чаще казалось, что любовь проходит мимо, что ей нет до меня никакого дела, раз я никого не любил, никакую родственную душу не встретил.

Помню в тот вечер я вышел из кино совершенно один. И был я студентом, но забросил и забыл своих товарищей, ведь был на последнем курсе, и все уже свершилось, все уже было – и лихие друзья, и неизменные попойки, и рестораны, и клуб, где мы спорили до хрипоты над просмотренным спектаклем или фильмом, и дискотеки, которые начали тогда зарождаться, и душевные компании. Да, все уже ушло из моей души, и стал я сторониться друзей, стал более задумчив, грезил о ней и не находил ее. Я вышел под клены, вечер опустился на землю – бережный, мягкий, а потом пошел ливень и все смешалось. Прикрывшись курткой, стоял я на пороге универмага и смотрел на водяные потоки, несущие яблоневый и вишневый цвет, на прохожих, бегущих под ливнем, на шарообразные зонты, на мокрые костюмы мужчин и приятно облегающие платья, и кофточки женщин, и мне было грустно от моего одиночества. Пробежал и ушел дождь, и зашлепал я по лужам, решив скорее добираться до своего жилища, ведь ноги мокрые от брызг, недолго и застудиться».

Орехов шёл широкими шагами, превозмогая боль в коленях, мимо шепчущих листвой деревьев. Он дошёл до сквера. Все здесь уже давно изменилось, но скамейки остались...

«Правда, это другие лавочки не те что были. И навесок кое-какой соорудили. Но всё равно, немного похоже... Здесь я и встретил их... Сидел, когда они подошли. Он был раздражен, размахивал руками, а она молча слушала, а потом села рядом как-то обреченно, а он все выговаривал ей, наверное, о каком-то проступке.

- Вот пойду и удавлюсь... С моста в реку брошусь! - гордо прервала она его гневливую речь.

- Ну и ступай. Подумаешь – луч в темном царстве! Анна Каренина!