Вечером этого же дня меня вызвал к себе секретарь Тоджинского райкома партии товарищ Сонам и стал расспрашивать — сначала о поездке, потом о конференции. Боюсь, что я слишком горячо и резко говорила о провале конференции, потому что он слушал меня как-то неодобрительно и, не дав договорить, сказал, что, по его понятию, обязанность областного методиста не столько взгревать своих товарищей, сколько стимулировать их работу личным примером.

«Человеческая душа не пар, нет? Ну, а если не пар, то до состояния полета она доводится не взгреванием, а другим видом тепловой энергии».

И вот мне пришлось остаться тут, все подготовить самой и тащить на буксире Розу Тарасову.

Мы начали с того, что обошли дома, в которых жили школьники, то есть фактически весь Тора-хем.

Книги Гайдара были розданы детям дней десять тому назад. Без всякого задания со стороны библиотечного работника или вожатой ребята сделали иллюстрации к произведениям Гайдара. Многие из них оказались превосходными и очень своеобразными. Синие горы, где работал геолог — отец Чука и Гека, — вышли на этих рисунках Саянами. Прекрасно получилась у них тайга, снег, зайцы. Один малыш очень хорошо нарисовал медведя, вступившего в единоборство со сторожем геологической партии. (Рисунки я привезу с собой.)

У меня немного отлегло от сердца, появилась надежда, что все обойдется. Но в день конференции, как и следовало ожидать, начались всякие неприятности. Вы были правы, когда перед отъездом предупреждали меня, что в нашем деле необходимо терпение и терпение и что мелочи обыкновенно даются труднее всего. Вот Вам пример: в Тора-хеме еще нет электричества (электросеть ведется от колхоза «Седьмое ноября»). Обсуждение должно было проходить при свечах. И вдруг оказалось, что накануне конференции завклубом уехал на полевой стан с бригадой самодеятельности. За свечами пришлось обратиться в исполком, к председателю исполкома Саганбаю.

Он выдал нам две свечки и сказал, что больше не даст, поскольку вечер не предусмотрен по плану, а мы не потрудились оповестить его вовремя.

Я обозвала его бюрократом. Он стукнул кулаком по столу и крикнул:

— Я член партии с тысяча девятьсот тридцать девятого года!

Тут, на мое счастье, из своего кабинета вышел Сонам и сказал Саганбаю несколько слов по-тувински, а мне по-русски:

— Товарищ Соколова, знаете ли вы, что является самый крупный на земле грех? Отсутствие масштаб и чувство юмор. — Ушел к себе и хлопнул дверью.

Саганбай выдал двадцать четыре свечи.

Ребята явились в клуб в полном составе — весь Тора-хем. Почему-то пришли даже пятилетки и шестилетки. Роза усадила их в первом ряду и дала им книжки с картинками.

Взрослые не удостоили нас своим посещением.

Я и Роза стали снова обходить дома, установили дежурство на улице, а Лидия Сапрыкина — третий секретарь райкома комсомола — побежала в больницу и, пользуясь своим авторитетом, привела несколько человек из медперсонала. (Отдельной встречи со взрослыми мы провести не имели возможности, так как в данное время большинство взрослых занято на заготовке кормов.)

В конференц-зале горело десять свечей. Стены были украшены гирляндами из трав, елочных веток и полевых цветов. По углам стояло четыре стенда с детскими рисунками. У входа в конференц-зал, в коридорах и на стенах зала были развешаны выписки из рассказов и повестей Гайдара (их сделали ребята шестых и седьмых классов).

Внизу, у дверей, тоже был установлен стенд с книгами Гайдара на тувинском и русском языках.

Мы уже хотели было начинать, как вдруг в конференц-зал вошел товарищ Сонам и попросил у аудитории разрешения сделать маленькое вступительное слово.

Его речь — на русском языке — была, по-видимому, обращена не столько к читателям, сколько к нам, библиотечным работникам.

Он начал прекрасными горьковскими словами:

«Наша литература — наша гордость… В ней вся наша философия, в ней запечатлены великие порывы духа…» — и т. д. Вы, конечно, помните эти замечательные слова. Потом он сказал о том, как относился к библиотечному делу Ленин. И закончил, прямо глядя на нас: — А Надежда Константиновна Крупская о вас сказала: «Советский библиотекарь должен быть человеком образованным и политически подкованным, советский библиотекарь — ответственный участник социалистической стройки. В деревне его роль не меньше, а еще больше, чем в городе».

Когда он сошел с трибуны, Роза попросила у него цитаты и выписки. Он отдал их ей и похлопал ее по плечу.

Розе семнадцать лет. Таков контингент наших библиотечных работников, Анна Федоровна. Не надо после этого особенно удивляться, что мне иногда приходится солоно.

Речь Сонама длилась минут пять-семь. Школьники (постарше) слушали внимательно, но, может быть, потому, что это был Сонам.

— Ну?.. Кто хочет сказать, ребята? — спросила Роза.

Ребята молчали. У Розы было отчаянное выражение лица. Люди в зале покашливали. Сонам посмотрел на ребят, посмотрел на нас с Розой, улыбнулся, тихонько встал и на цыпочках вышел из клуба.

Первой выступила четырнадцатилетняя девочка-тувинка. Если бы Вы видели, как в руках у нее дрожала бумажка!

От ветра — окна были открыты — колебался огонь свечей и освещал подбородок девочки; он освещал стены и ветки кедра, украшавшие стены.

Робко заглядывая в свою дрожащую бумажку, девочка стала читать биографию Гайдара.

Я понимала, какое это для нее большое событие — набитый битком зал, взрослые, которые пришли ее послушать (после того как к нам наведался товарищ Сонам, в зале откуда ни возьмись набралось довольно много взрослых), и то, что это она, ученица пятого класса, открывает первую читательскую конференцию в Тодже. А может быть, девочка думала совсем и не об этом?.. Может быть, об этом думали только я и Роза?..

Девочка то и дело отрывала глаза от бумажки (она мне клятвенно обещала не читать, а рассказывать)… Звонко и отчетливо звучало каждое ее слово. А вокруг было тихо-тихо.

Здешняя детская аудитория просто удивительна. (Я в этом убеждаюсь уже в четвертый раз.) Ребята соблюдают тишину без всякого напоминания со стороны взрослых.

Слушали и смотрели в рот говорившей даже пятилетки, которые ни слова не понимали. Только один мальчик болтал в воздухе босыми ножками.

Окончив рассказ, девочка перевела дух и вдруг шагнула вперед, отставила ногу в желтом ботинке, высоко вскинула руку и с той почти воинственной серьезностью, которая, как мне кажется, бывает только у детей, прочла:

Когда она дошла до слов:

ребята подхватили, скандируя:

(С ними разучивала Роза).

В зале громко захлопали. Особенно старательно хлопали маленькие: им, должно быть, очень понравилось хлопать.

Вся красная, девочка сошла с трибуны и, спотыкаясь, не то чтобы пошла, а прямо-таки бросилась к своему месту.

— Ну, ребята, кто следующий? — спросила Роза.

Все молчали.

— Ну, кто?! — опять спросила Роза.

— Я следующая, — сказала Лидия Сапрыкина. — Пусть самый храбрый поднимет руку первым!..

И села.

К трибуне подошел мальчик-тувинец (на вид лет одиннадцати).

Я записала его выступление, как и все последующие, не подготовленные нами выступления ребят: