Изменить стиль страницы

И все-таки с почти бесчувственным «Спортом», и даже без оного, получены любопытные результаты. Так, меряя электротермометрами температуру воздуха на вдохе и выдохе и следя за его влажностью, а также за теплоизолирующими свойствами оленьей шкуры и тканей, узнали, что дрожать от холода, то есть тратить на обогрев внутренние резервы, он начнет лишь при минус 61° Получается, что олень не только аккумулятор, но еще и превосходный термос. Как же сохранить внутреннее тепло, когда и пробки-то нет?

Вот как. В стужу, чтобы не отморозить легкие, надо дышать редко и неглубоко: летом 130-килограммовый олень за один вдох вбирает в себя примерно три литра воздуха, а на трескучем морозе вдвое меньше. Причем на выдохе, в носу, умудряется извлечь три четверти влаги, которая попала в нагретый внутри воздух. Из-за обратной конденсации этой влаги в верхних дыхательных путях при минус 40° на каждом выдохе сберегается 48,5 калории. Согласитесь — такое не каждому по носу.

Молодой, разудалый Сергей Владимирович Задальский по характеру прямая противоположность своего непосредственного шефа. Задальский из тех, без кого на далеких стационарах как без рук: и вездеход водит, и оленя освежевать ему ничего не стоит, а доску прибить — тем более. Так вот он разузнал, что за черными оленьими ноздрями скрывается нечто вроде змеевика самогонного аппарата. Это устройство, именуемое раковиной и имеющее площадь 0,15 м2 (в обеих ноздрях), не выпускает влагу, а с нею и тепло, наружу. У северного оленя расстояние между витками раковины 2–4 мм, у верблюда — 1 мм (верблюд затесался в текст не случайно — в раскаленной пустыне и на скованном морозом Севере животные всячески экономят воду, в том числе и с помощью носовых поглотителей).

Наверное, я замучил вас цифрами. Каюсь. Однако позволю себе еще несколько подробностей. Кроме носа олень обладает еще по крайней мере шестью теплообменниками: два уха плюс четыре ноги, вернее голени, где прямо под кожей сосредоточена многоярусная сеть кровеносных сосудов. По приказу центральной нервной системы скорость кровотока в этих сетях меняется словно по мановению волшебной палочки. Если нужно избавиться от излишков тепла в организме, скорость увеличивается, при противоположной надобности — уменьшается.

Такая же чудесная сеть размещена и в носу, который к тому же напичкан потовыми железами, напрочь отсутствующими на других участках оленьей фигуры. И ноги от копыта до колен с энергетической точки зрения прямо-таки прелесть. Зимой их температура бывает ниже плюс десяти. И ничего — олень копыта не откидывает. А летом зайдет в воду по коленки — и остудит всего себя.

Вроде бы со схемой оленьего термоса все ясно. Отнюдь нет. Наплевательское отношение северных оленей к холоду не дает покоя исследователям. Так, новосибирские физиологи докладывали на симпозиуме о некоей тепловой ловушке, найденной ими в оленьих легких. Допустим, ловушка играет роль войлока зимой, а что она делает летом? Сезонных-то органов олень не потерпит. Не служит ли ловушка, как и загадочное третье легкое, некоей дублирующей системой? Биоэнергетикой северного оленя давно и успешно занимаются и сыктывкарские физиологи, и приходят к своим, особым выводам. Методики же, придуманные в Сыктывкаре Н. А. Чермных, в ходу и на Рангифере.

Олень-жертва — это олень, который не может быстро бежать. А бежать быстро он не может либо по причине копытной болезни, либо от того, что его легкие поражены ленточным червем, либо оттого, что его ноздри забиты личинками носового овода. И если больной олень погибает, это не урон для стада, а для самого оленя — избавление от мук.

Лоис Крайслер. Тропами карибу

Олень в хорошей спортивной форме может хоть час мчаться со скоростью 70–80 километров. Волк, даже если очень постарается, в такой гонке выдохнется за пять минут. Но о волках, которые не обошли своим вниманием и Рангифер, поговорим в конце главки. А сейчас мирно переночуем на стационаре и обсудим житье-бытье здорового оленьего коллектива, то есть стада.

Не обладая оленьей холодоустойчивостью, на ночь лучше протопить буржуйку, стоящую в углу комнатки Рангифера, отведенной мне и маститому московскому профессору. По неопытности накаляем печку так, что дышать невозможно. Из-за отсутствия в наших организмах могучих теплообменников, приходится открывать дверь, чтобы холодок прошел по коже. Наконец можно лезть под одеяло. В предвидении суматохи завтрашнего дня приятно вспомнить, что под домиком жил горностай, что неподалеку бегают зайцы. Как у них с теплообменниками?

…Я был в оленеводческой бригаде, когда наступил гон, который по весьма уважительной причине не интересовал ездовых оленей. И поначалу, сидя возле на бревнышке, можно было их принять за флегматиков. Живых тягачей понять можно — в свое время они нанервничались, выясняя отношения, устанавливая иерархию, насаждая уважительное отношение к старшим по званию. И вот в эту устоявшуюся компанию, вслед за изящной молоденькой оленихой врезался пышущий страстью гирвас. И началось коловращение. Презрительное фырканье чередовалось с наскоками и отскоками, с ляганьем и выпадами рогами. И все в таком темпе, что голова идет кругом. Какое поле деятельности для биоэнергетиков! Да, по числу движений в единицу времени олень лицом в грязь не ударит. А рога-то, рога-то какие мелькают! Иные, пожалуй, полпуда тянут. И вот с этакими-то гирями на голове цирковые номера. Именно — номера, война понарошку, ибо особых грубостей нет, кровопролития — тем более. В разгар представления слышу, что самые здоровенные рога у бывших самцов, у ездовых оленей, которые и зимой таскают на себе эту тяжесть. Ого! Не это ли позволяет им безбедно (по оленьим меркам, разумеется) скоротать зиму? И вот тут самое место проникнуться скорбью к переменчивому счастью оленьего рыцарства. После скоротечной поры любви они, утратив турнирное оружие, влачат самое жалкое существование. Не удивляйтесь — разоруженные рыцари опускаются на дно оленьего общества.

Представительницы же прекрасного пола, любезные и покладистые летом, свирепеют и захватывают власть. Всю зиму комолые самцы стонут под дланью рогатого матриархата, который наносит удар за ударом не только по их самолюбию, но и по животу.

Вот бытовая картинка. Безрогий вегетарианец широкими передними копытами, загнутыми на манер ложки, истово копает лунку в снегу, чтобы достать ягель. Едва доберется и сунет в лунку морду, подходит милая и, словно бездушный бульдозер, отодвигает, а то и отшвыривает работягу рогами. Вздохнув, гирвас принимается за рытье следующей столовой, из которой его тоже могут выгнать. Ужас какой-то: кто не работает, тот ест! Но это как посмотреть. Самец набьет брюхо лишь после того, как насытятся важенки и подрастающее поколение. Оно и правильно — в них будущее оленьего народца. Их благосостояние превыше всего.

Однако мысли о будущем вряд ли блуждают в оленьих головах, особенно в рыцарских. Увы, многое говорит о том, что среди самцов яркую индивидуальность надо искать днем с огнем. В книге «Северный олень. Экология и поведение» доктор биологических наук Л. М. Баскин, в свое время работавший зоотехником в оленеводческих хозяйствах, пишет: «…индивидуализация поведения происходит главным образом во время нахождения животных вне стада… Важенки накапливают дополнительный опыт с той же необходимостью, с какой они должны отелиться, отстать от стада вместе с новорожденным и научиться самостоятельно взаимодействовать со средой».

Важенки, умнеющие год от года, могут презрительно смотреть на представителей сильного пола, ведь любая из них потенциальный вожак, а самцы в силу обстоятельств остаются балбесами. Читатель вправе возмутиться — огульное охаивание не к лицу любому автору. И дабы такая грязь поменьше прилипала к мундиру пишущей братии, стремлюсь восстановить справедливость. Так вот Баскин сомневается в мыслительных способностях отнюдь не всех самцов; чуть далее он пишет, что примерно третья их часть те самые, кто особо измотался во время гона и не способен даже плестись за стадом, на два — восемь месяцев остаются с тундрой один на один. И если не съедят волки, то обогатят себя индивидуальным опытом борьбы за существование. Ездовые же вегетарианцы, повидавшие разные там трактора и посетившие поселки, столь раздвигают свой кругозор, что становятся кладезем рогатой премудрости.