— В самом деле? В смысле — хорошо, что позвонил?
— Конечно. Я сама хотела. Но вроде неудобно. Вроде навязываюсь…
Ничего себе — навязывается! Только опять непонятно, откуда такая радость?
— Может, мы как-нибудь встретимся? Кофе попьем…
Гадский кофе! Никогда мне не научиться оригинальности. Из тупого напитка получился прямо какой-то эротический символ! Кажется, что миллионы людей во всем мире вместо того, чтобы прямо сказать: «Я тебя хочу», бормочут ерунду про кофе.
— С удовольствием, — еще более оживилась Катя. — Правда, я сейчас убегаю на работу. Допоздна. Можно завтра. Я весь день свободна…
Жизнь постоянно подбрасывает загадки, хотя их уж и не ждешь. Может, она решила, что я миллионер, и теперь ее будущее обеспечено? Но что могло навести ее на эту мысль? Французского шампанского я в кафе не заказывал и устрицами не разбрасывался. Одежда на мне… К хай энду не отнесешь. Может, это ошибка? Или я просто не знаю, а на самом деле так часто бывает, чтобы молодые девушки влюблялись в пенсионеров?
14
Часов в девять вечера после довольно дорогого, но вкусного ужина в ресторане интуристовской гостиницы «Сибирь», допивая свои двести граммов коньяка, опять же недешевого, я соображал, удобно ли на первом свидании приглашать Катю в гости. С позиций ортодоксального пенсионера — вряд ли. А у нынешних никогда ничего не задерживается, как говорится, кишка-то прямая, спешат жить. А если да, то как поделикатнее пригласить? Вообще-то ощущался в ней некий неподдельный интерес к моей персоне. Однако этот факт не только обнадеживал, но и слегка нервировал. Взять с меня нечего. Говорят, что в городе действуют бандитские формирования, промышляющие квартирами одиноких пенсионеров — всякими способами вынуждают подписать дарственную, завещание (или что там еще?), а потом убивают. А может, и убивать не надо, откуда-то берутся же бомжи… Если только предположить, что Катя работает на жуликов и втирается в доверие исключительно ради квадратных метров… Полный кретинизм… Влюбиться в меня — ну, уж это!.. Особенно учитывая разницу в возрасте. Странная получилась бы парочка — юная красавица и убогий отставник…
А вдруг после дня рождения я, натурально, избавился от комплексов и страхов, и теперь из меня наружу прет новая необыкновенная энергетика, которую я сам не замечаю, но она волшебным образом притягивает окружающих людей? Возможно такое? Хрен там избавился. Если избавился, чего тогда маюсь? И шевелится на дне желудка еще одна подлая мыслишка: вот она соглашается, а как все получится? Не встанет, или еще какая-нибудь фигня приключится. В моем возрасте — самое обыкновенное явление… С ходу потерять страх не получается. Напуганным я жил шестьдесят лет, надобно же время, чтобы избавиться от вредной привычки.
Пока я перебирал варианты, Катя вдруг сама сказала:
— Михаил Павлович, у вас сейчас какие планы? Может, ко мне в гости зайдем? Посмотрите, как живу… Через дорогу, на улице Революции…
Как я понимаю, это все равно, что предложить кофе. Но в девушках я все-таки не понимаю ничего. Полное падение нравов…
…Спокойная и патриархальная обстановка двухкомнатной квартиры на втором этаже опять же не вязалась с моими представлениями о привычках танцовщиц варьете. Не молодая девушка здесь должна обитать, а почтенная семья пенсионеров — этажерочки, полированная «стенка», одна тысяча девятьсот шестидесятого года производства, скатерть с кисточками на круглом обеденном столе…
— Это квартира родителей, — объяснила Катя. — Года три назад они другую квартиру купили. Недалеко, в новом доме.
— О! Обеспеченные люди?
— Не то чтобы… Раньше папа неплохо зарабатывал. Главным инженером на заводе радиодеталей. В общем, были возможности. Сейчас-то на пенсию ушел…
— Родители само собой, — согласился я, — но должно же в квартире ощущаться и твое присутствие.
— А откуда вы знаете, в чем это должно выражаться? Может, оно и ощущается…
— Так-то оно так. Только пятьсот первый «Левайс» плохо сочетается с кистями на скатерти. Гораздо лучше с шестисотым «мерсом».
О, загнул! Прямо, как молодой! В джинсах я совсем не разбираюсь, и пятьсот первые не отличу от первых, но именно о пятьсот первой модели всегда с большим уважением отзывается Дима Сердцев.
— А у меня и не «Левайс» вовсе.
— Это я так, для пущего контраста, — объяснил я.
— С чего вы взяли, что джинсы — основное? Может, внутри скатерть с кистями, а джинсы — так, оболочка…
Сбросив туфли возле тумбочки с древним, обмотанным изолентой телефоном, Катя ушла на кухню за бокалами для «Мартини», который мы прихватили в магазине по дороге. Это была ее идея, а мне все равно, что пить.
Пока на кухне шумели краны и хлопала дверца холодильника, в комнате я, как образованный, рассматривал корешки книг и от нечего делать в толстенном и тяжеленном энциклопедическом словаре отыскал букву Г…
…Я сидел в широком старом кресле, Катя предпочла устроиться напротив по-спартански на деревянном стуле, которые в мое время отчего-то именовались венскими — с гнутой спинкой. Слева на журнальном столике стояла бутылка вина и тарелка с тремя яблоками — по одному мы успели сгрызть. Невысоко над столиком плыла лампа в маленьком оранжевом абажуре. Или это я плыл после коньяка и мартини. Плыл и меня покачивало от Катиного взгляда.
— Иди ко мне, — сказал я, протягивая руку.
Она подала руку навстречу. Я пересадил ее на свои колени и поцеловал в губы.
— Ничего себе! — выдохнула она. — Совсем не думала, что так получится.
Я удивился:
— Хочешь сказать, что когда ты звала к себе, такой поворот событий не предусматривался?
— Совершенно верно…
Я снова с удовольствием закрыл ее рот поцелуем. Какие бы мотивы ею не управляли — желание или таинственная корысть, держать ее в объятиях было равносильно тому, чтобы очутиться перед дверью в рай и прикоснуться к вечности. Нет, не просто так многие пожилые мужчины умирают во время секса с молоденькими девушками. С вечностью надобно шутить осторожно. Обнимая Катю, я чувствовал, что годы опадают с меня, как старая короста, обнажая дремавшие молодые силы. Лет двадцать слетело за один миг.
Я решил, что пора перебираться на диван и сделал попытку встать из кресла, не выпуская драгоценность из рук. Это романтично — перенести девушку в постель на руках… Хотя, если повспоминать, то в современных фильмах никто никого в постель, кажется, не переносит. Торопливо стаскивая одежды, девушек прижимают к стене, усаживают на стол, кухонный или офисный, разворачивают спиной и нагибают, просто укладывают на пол там, где стоят, и так далее. Но если принять к сведению скатерть с кистями, то мои старомодные представления не должны ее рассмешить или разочаровать. И потом просто нет возможности оторваться от нее хоть на короткое время. Так же никудышному пловцу невозможно бросить спасательный круг. Но вдруг я почувствовал, что встать из кресла с пятьюдесятью килограммами на руках в шестьдесят лет не так-то легко. А может, она и больше пятидесяти, недаром ее ножки сразу показались мне чуть более полноватыми, чем обычно бывают у танцовщиц (про ноги я еще и лежа в морге заметил). Но отступить от замысла и рухнуть обратно в кресло значило навсегда покрыть себя несмываемым позором, и, собрав волю в кулак, я сумел-таки победить союз старческой немочи с планетарной гравитацией и поднялся из полуприседа… После чего в коленях надолго осталось ощущение, что я только что вручную вытащил из болота застрявшую БМВ.
Смешные старческие комплексы… Только не смешные, а отвратительные!
Встать-то я встал, но при этом нечаянно стукнул девушку головой о низко висящий абажур. Не одно, блин, так другое… Впрочем, как воспитанный человек, она сделала вид, что не заметила оплошности.
…Я раздевал ее медленно, запоминая каждый миг на запах и вкус. А вдруг это больше никогда не повторится? Для пожилых людей «никогда» не лингвистическая единица, а самая что ни на есть реальность… Я влюбился в ее черные трусики и долго не мог решиться исключить их из своей игры. Она хорошо чувствовала прикосновения моих губ сквозь тонкую ткань, пропитанную нежным, удивительным ароматом, лучше которого ничего не бывает, и тихо постанывала, когда я находил чувствительные места…