Начальник порта старался разобраться по выражению их лиц: знает ли профессор, какие предстоят ему упражнения? Предупрежден ли он? Но ведь и он, начальник порта, ответственен за это дело…

— Предупреждаю, — не выдержал он наконец и счел долгом заявить, — в Каратаузе один способ попасть на землю — прыгнуть с парашютом.

Сказав это, начпорта торопливо добавил, что прыжок, конечно, безопасен и для новичка и что оба парашюта — и основной, и запасной — с автоматическим раскрытием.

— Никакой опасности, — закончил он. — Нужно только маленькое присутствие духа. Это пустяки — выйти на порог двери кабины, и раз — вниз. Летчик заглушит мотор, машина будет тихо планировать. В двухстах метрах от земли парашют раскроется. Нужно бы, конечно, разочка два прыгнуть с парашютной вышки с зонтом… для тренировки приземления…

Профессор слушал начпорта, молча пощипывая бороду. Он видел прыжки с самолета лишь на снимках в газетах и журналах. Прыжки с вышек он видел в натуре и питал к ним отвращение. Профессор некоторое время слушал разъяснения, но вскоре рассердился вновь:

— Что вы мне лекции читаете? Я отлично и сам знаю, что прыгают вниз, а не вверх! Надевайте на меня эти ваши мешки — и поехали. Только время зря теряем.

Когда его обрядили для полета с прыжками, а летчик с механиком уже заняли места в машине, дрожащей от напряженной работы мотора, профессор, смущаясь своего необычного вида, сказал:

— Вот изуродовали! Три горба теперь получилось: один свой и два ваши — на спине и на груди. Давайте отчаливайте, время не терпит.

Председатель крайисполкома и беспокоился за профессора и восхищался его решимостью. Он осторожно выспрашивал начальника порта, не опасно ли это. Пожимая руку профессору, он вдруг сказал:

— Вот чудеса-то! Ну, чудеса!

И вздохнул:

— Эх, и мне бы с вами…

Профессор стоял уже на ступеньке лестницы в кабину и торопил начпорта:

— Давайте, давайте отправление! В чем же дело?

Начпорта дал знак, стартер махнул флажком, и машина плавно тронула с места. Перед отправлением самолета профессор махнул рукой и прокричал, высунувшись из кабины:

— Не забудьте выслать за мной аэроплан, как только установится летная погода!

Самолет сделал разбег, отделился от земли и уверенно пошел вверх.

— Удивительный человек! — прошептал начпорта, прощаясь с председателем крайисполкома.

Вечером возбужденный секретарь вбежал в кабинет председателя, держа в руках клочок бумаги:

— Молния, Иван Андреевич!

Сердце председателя крайисполкома екнуло, и буквы телеграммы запрыгали у него в глазах.

Потом он схватил трубку телефона.

— Солнцев! Ты? Спешу порадовать: профессор Невзоров приземлился благополучно, и все вообще в порядке. Девочка! Три с половиной кило! Мать молодая, колхозница, зовут ее Анной, а дочь решили назвать Аэлитой. Это опять причуды профессора. И знаешь что, просит, чтобы никому, особенно газетам, ни звука…

Опустив трубку, председатель задумался.

— Да-а, удивительный человек! — прошептал он, придвигая бумаги.

Председатель крайисполкома снял очки, протер их раз — другой и смущенно улыбнулся секретарю.

Очки были в полном порядке…

— Случай, действительно, примечательный, — сказал Боровой, когда журналист закончил рассказ и утихли возгласы одобрения слушателей. — Но и то сказать, что в нашей советской действительности не столь уж необычный.

— При теперешней технике, — отозвался один из молодых изыскателей, студент-практикант, — все возможно. Конечно, возраст у профессора не для прыжков… Хотя бы и с автоматическим парашютом…

— Значит, сердце у старого профессора было неплохим, — вмешался повар. — Надежное сердце!

— Однако, это — факт, такой случай был на самом деле, — добавил Светлов.

— Да мы и не сомневаемся, Сергей Павлович, — рассмеялся Боровой. — Не сомневаемся, но и не думаем ограничиться тем, что вы нам рассказали. Спать еще рано ложиться.

— Правильно, — подтвердили слушатели, — просим еще что-либо рассказать…

Но в этот вечер нового рассказчика не нашлось. Просто так посидели еще, припоминая разные случаи и пускаясь в рассуждения.

Следующий вечер воспоминаний и приключений по установившемуся обычаю начали концертом. Оркестр лагеря, если это можно назвать оркестром, обогатился баяном, его привез из геологоуправления завхоз изыскательной партии, пожилой мужчина с рыжеволосой головой и пепельными, словно пропыленными усами. Он был неуклюж с виду, пальцы больших его рук были узловатые, но баян у него творил чудеса, своей игрой Максим Федорович с первого же раза расположил к себе всех обитателей горного лагеря, среди которых были и знатоки, и большие любители музыки.

Песни и танцы в этот вечер затянулись дольше обычного. Наконец, после «Партизанской», «Вечернего звона», «Казачка» и песни Ермака, когда все угомонились, уселись, закуривая и отдыхая, Асгат Нуриевич объявил:

— А теперь, товарищи, послушаем рассказ Евгения Петровича.

— Просим, просим!

Евгений Петрович Боровой начал рассказ свой тихо, медленно, словно беседуя сам с собой.

— Давно это было, лет тридцать назад… По окончании Горной академии молодым геологом я работал на Южном Урале, невдалеке от здешних мест. Мы разведывали рудные запасы для Быстрорецких заводов. В отряде у нас было трое русских специалистов и несколько рабочих из башкир. Молод я был, все меня интересовало. Часами мог карабкаться по скалам, взбираясь на вершины гор. Как завороженный, слушал башкирские сказки, легенды. Был у нас в отряде такой рассказчик, старый, седой, но крепкий еще башкирин. Одну из слышанных от него сказок я и расскажу вам. Может быть, вы ее уже слышали, она довольно известна, но я ее очень люблю, и мне хочется именно ее рассказать. А кто знает — не обессудьте и послушайте еще раз.

Евгений Петрович сделал паузу, наладил трубку, затянулся, пустил вверх струйку дыма и затем продолжал:

— Есть на Южном Урале Тугарак-Тау, Круглая гора по-русски. Об этой горе башкиры отзываются почтительно. Стоит Тугарак-Тау средь других гор великаном. На вершину ее, по преданию, не ступал еще человек, — так она высока и недоступна. У подошвы горы есть водопад, от него идет ручей. И водопад, и ручей, говорят, очень богаты золотом. Но ни один башкир не брал это золото. Богатства окрестностей горы считаются заповедными…

— Постойте, постойте! — не утерпел и перебил Борового Светлов. — Это что-то вроде того, что нам в первый раз Асгат Нуриевич рассказывал!

— То же, да не то же, а только похоже! — улыбнулся Евгений Петрович. — Слушайте дальше…

…В давние-предавние времена, гласит башкирское предание, жил-был на Южном Урале славный джигит Юлай, по прозвищу Тугой Лук. Прозвали его так за удаль, меткость глаза и твердость руки. Род Юлая кочевал в горных долинах по быстрой Инзер-реке. И вот однажды собрал Тугой Лук молодых удальцов-джигитов, посоветовался с ними и пошел к старейшине рода с просьбой: так и так, отпусти, мол, в степях погулять, на дальних сабантуях, праздниках удаль и силу показать. Посоветовался старейшина с уважаемыми старшинами и воинами, помолился Аллаху и сказал:

— Возьми с собой десяток джигитов, поезжайте, и да хранит вас пророк. Мы будем ждать вас у стойбища, что вблизи Тугарак-Тау, где падает с высоты поток.

Долго ли, коротко ли гулял Юлай в степях — не известно. А только вернулся он в родные места с необычайной добычей: привез красавицу редкостную, дочь степного князя Амантая…

На многолюдном сабантуе увидел ее Юлай и понял, что не жить ему без Аслы — так звали красавицу. Для нее ветром мчался Юлай на коне, побеждая в единоборстве. И понравился храбрый джигит красавице. Положил Юлай к ногам Амантая все, чем одарили джигита-победителя: уважь, Амантай-ага, просьбу храброго джигита, отдай за него дочь замуж! Не согласился князь, ждал жениха знатней и богаче…

Аслы решилась бежать с любимым.

Ехали они вместе с друзьями-джигитами, мечтая о радости, пирах, какими встретят их сородичи. Вот уже и знакомые места… Заслонив полнеба, высится Тугарак-Тау… Шум потока слышится… Вот они уже дома, среди своих…