С психопатами на религиозной почве ничего, конечно, не поделаешь. Их невозможно ублажить. Даже если вдруг обнаружится подлинная рукопись Стаута — а так однажды было, — они лопнут от внутренней борьбы, не зная, включить ли ее в состав Священного писания или отвергнуть.

Рекс Стаут надеялся, что Ниро Вульф будет «жить вечно». Породил ли он для этого необходимые предпосылки? Ответ, бесспорно, будет утвердительным. Прежде всего он создал в доме из бурого известняка образ жизни, не подверженный влиянию времени. Во-вторых, в отличие от Дойла, ограничившего деятельность героя эпохой газового освещения и в результате начавшего выписывать антураж все более и более туманно, сочинения Рекса всегда шли в ногу со временем, с тем реальным временем, когда он их писал. И наконец, в отличие от Кристи, позволившей Пуаро стареть — последнее дело Эркюль расследовал в инвалидной коляске, когда ему перевалило за сотню, — Стаут в каком-то мудром прозрении решил, что Вульфу всегда будет пятьдесят шесть лет, а Арчи — тридцать четыре. Столь тучные поля просто не могут остаться без пахаря.

Теперь надо задать вопрос; даже если есть возможность что-то сделать, следует ли эту возможность реализовать? Завершилось десятилетие, в течение которого мы оплакивали кончину Стаута. Все требования приличия соблюдены. Теперь ни один продолжатель не будет страдать комплексом вины из-за попытки сократить этот период скорби. Добавление к Священному писанию не уменьшит значения семидесяти трех историй, поведанных нам Стаутом. Поскольку даже рожденный вне брака телевизионный сериал породил множество новых читателей подлинника, то почему не предположить, что работы способного подражателя не поднимут новые когорты? Не надо забывать, что некоторые комментаторы, и среди них Джулиан Саймонс, начали говорить о Вульфе только в прошедшем времени или высказывать предположение, что особняк из бурого известняка снесен, а Ниро, удалясь на покой, поселился в Каире и занялся разведением гуппи. Для читателя, уверенного в том, что жизнь в доме из бурого известняка продолжается, слышать подобное невыносимо. Заверения же продолжателей дела Стаута о том, что жизнь на Западной Тридцать пятой улице идет как обычно, служат великим утешением всем верным Ниро Вульфу душам.

Так или иначе возможность продолжения дела Стаута и наличие достаточно веских причин для этого отнюдь не означают, что подобная работа должна проводиться без достаточного такта и уважения к наследию Рекса. С 1975 года мне пришлось рецензировать десятки рукописей потенциальных продолжателей дела Рекса Стаута. Несомненно, эти люди — искренние почитатели его таланта, но, увы, как правило, плодом их усилий было появление очередной пародии на книги их кумира. Среди прочитанных мною рукописей попадались опусы, написанные от имени Фрица, Лили, Сола и даже Теодора Хорстмана. В одном из них Арчи, для придания остроты событиям, поселяет в доме на Тридцать пятой улице свою подружку. Скажите, вы можете представить Ниро Вульфа гоняющим на мотоцикле на Бермудских островах? Может ли он увлекаться виндсерфингом на Гавайях? А как насчет поглощения гамбургеров в «Макдональдсе»?

Сейчас самое место упомянуть о главном камне преткновения на пути всех продолжателей. Арчи и Вульф должны постоянно вести себя в соответствии со стандартами, заданными Рексом Стаутом. Это вовсе не означает, что время от времени они не могут преподнести сюрприз. Разве Вульф в одеянии Санта-Клауса не выступал барменом на рождественской вечеринке? Не карабкался на вершины в Черногории? Не посещал ранчо в Монтане? Разве не он как-то заставил себя похудеть наполовину только для того, чтобы внедриться в банду преступников? Неужели вы не помните, как в целях физического развития он начал играть в дартс? Нет, любой продолжатель не должен чувствовать себя скованным жестко установленными границами мира Ниро Вульфа, но все отклонения от обычного времяпрепровождения должны подаваться с огромным тактом и не оскорблять традиций. Это легко сказать, но сделать — чрезвычайно трудно.

Боб Голдсборо, который занял первое место среди претендентов, начал продолжать дело Стаута не потому, что пожелал встать рядом с гением. Он руководствовался высокими мотивами, и не исключено, что именно благородный характер мотивации и позволил ему преуспеть там, где все остальные потерпели сокрушительное поражение. Рожденный на Среднем Западе, также как Арчи и Стаут (весьма важный фактор: представьте себе Арчи, говорящего с певучим южным акцентом или с резким нью-йоркским выговором), он благодаря матери еще мальчишкой познакомился с Вульфом. В 1977 году миссис Голдсборо занемогла — позже эта болезнь и свела ее в могилу — и как-то сказала Бобу, что ей очень хочется прочитать новый роман о Ниро Вульфе. Поскольку она уже прочитала все романы Стаута, Боб, работавший в то время редактором «Чикаго трибюн», поступил так, как должен был поступить преданный сын и одаренный человек, мать которого обожает Вульфа и Арчи. Он уселся за письменный стол и сочинил «Убийство в ми-минор». Руководствуясь высокими мотивами, он постарался сделать свой роман максимально аутентичным работам Стаута. Никакого паясничанья, никакого легкомыслия, никаких абсурдных отступлений. Возможно, Боб и не обладает тем, чем, по словам Яна Флеминга, обладал Рекс, а именно: «одним из самых утонченных умов, обратившихся к сочинению детективных романов». Возможно, его IQ[3] и не 185, как у Рекса, вероятно, он не был потомком Франклина и Даниеля Дефо. Не исключено, что он не мог подобно Рексу сказать, что Арчи был спонтанным проявлением его собственного «я», а Вульф — высшей точкой развития того же «я». Но любовь сглаживает недостатки — если это недостатки, — и в конечном итоге на свет появился роман, который понравился не только матушке, но и всем, включая дочерей Рекса, кто его читал, если, конечно, не принимать во внимание сторожевых псов. Для рядового читателя задача, стоявшая перед Робертом Голдсборо — точно воспроизвести мир Ниро Вульфа в соответствии со стандартами Стаута, — может показаться делом несложным. Действительно, привычки и манеры Вульфа расписаны Рексом столь тщательно, что их воспроизведение кажется не труднее езды по хорошо освещенной и в изобилии снабженной указателями дороге. Да, это так же просто, как написать сонет, сравнимый с прекрасными творениями Петрарки, будучи знакомым с требованиями данной поэтической формы. Просто? Попытайтесь как-нибудь. Да, Рекс возвращался к деталям снова и снова с неизменным успехом, и ни разу себя не повторив. Он умел находить бесконечное число вариантов в рамках раз и навсегда установленного порядка жизни обитателей дома из бурого известняка на Западной Тридцать пятой улице. Но на то он и гений.

Продолжение саги о Вульфе не должно стать лоскутным одеялом, скроенным из различных ранее написанных отрывков. Такой подход не мог бы породить ничего, кроме ужасно скучного произведения. Но в то же время в каждом романе должны присутствовать легкоузнаваемые элементы, убеждающие читателя в том, что перед ним настоящие Арчи и Вульф, а не их имитация. К счастью, за сорок лет (первый роман о Ниро Вульфе был опубликован в 1934 году) накопилось так много привычек и поступков гения, что Голдсборо без труда и без риска повториться мог использовать их и для сочинения «Убийства в ми-минор», и для следующего романа «Смерть в редакции».

Много внимания уделяется выразительной жестикуляции Вульфа, его языку без слов. Он кивает на восьмую дюйма, приветствуя посетителя; он поднимает плечи на четверть дюйма и позволяет им упасть, выражая таким образом серьезную реакцию на событие или слова; он втягивает в себя бушель воздуха; прячется за книгой; выписывает круги на подлокотнике кресла указательным пальцем правой руки; складки на его щеках углубляются, выдавая тайную улыбку; он изображает недовольную мину на лице или кривится — в «Смерти в редакции» он только и делает, что кривится недовольно; а когда наступает решающий момент, губы гениального детектива начинают работать, как насос, выдвигаясь и втягиваясь. Неудивительно, что Вульф не только сам использует язык жестов, но и прекрасно умеет его читать у других. На страницах «Смерти в редакции» он говорит, обращаясь к Арчи: «Выражение лица и глаз, движения корпуса и рук — все то, что можно назвать языком тела, незаменимы в ходе допроса. Лишиться возможности наблюдать за собеседником — значит оказаться мореплавателем без руля и ветрил, без компаса и секстанта».