Шёл дождь, и промокшие гости отдавали Тимоти свои пропитанные водой кепки, шапки и шали, и он относил их в шкаф. Комнаты были переполнены. Смех кого-то из кузенов вырвался из одной комнаты, обогнул стену другой, срикошетировал, отразился и вернулся к Тимоти из четвёртой, чётко различимый и циничный.

По полу пробежала мышь.

«Я узнал тебя, племянник Либерсроутер!» — провозгласил отец рядом с Тимоти, но обращаясь не к нему. Дюжина возвышающихся над Тимоти гостей теснила его. Его задевали локтями, толкали, но не обращали на него ни малейшего внимания.

Под конец Тимоти проскользнул к лестнице, ведущей вверх.

Он тихо позвал: «Сеси. Где ты теперь, Сеси?» Прошло некоторое время, прежде чем она ответила.

«В Долине Импириал, — пробормотала она слабо. — Около солёного озера Солтон-Си. Здесь грязевые гейзеры, пар и тишина. Я в жене фермера. Я сижу на крылечке. Я могу заставить её двигаться или что-то сделать или о чём-то подумать. Солнце садится».

«На что это всё похоже, Сеси?»

«Слышно шипение грязевых гейзеров, — сказала она медленно, как будто говорила в церкви. — Пузыри, наполненные паром, пробиваются сквозь грязь, как будто лысые мужчины пытаются вынырнуть из густого сиропа головами вперёд. Серые головы лопаются, как каучуковая ткань, спадают с шумом, как будто чмокают громадные, мокрые губы. И струйки дыма вытекают из прорех в ткани. И всё пропитано запахом серы и древнего времени. Динозавр варится здесь уже десять миллионов лет».

«Он уже мёртв, Сеси?»

Мышь обогнула ступни трёх женщин и исчезла в углу. Мгновением позже в углу из ничего возникла прекрасная женщина. Она улыбалась всем белозубой улыбкой. Что-то прижималось к залитому дождём стеклу кухонного окна. Оно вздыхало и плакало, оно барабанило по стеклу и припадало к нему, но Тимоти ничего не замечал. В воображении он был далеко отсюда. Вглядываясь внутрь себя, он находился вовне, за пределами дома. Дождь и ветер обволакивали Тимоти, а темнота с огоньками свечей зазывала его. Там танцевали вальс, высокие, стройные фигуры двигались под звуки неземной музыки. Звёздочки света вспыхивали на стекле бутылок, с бочонков отваливались комки земли, и паук сорвался с паутины и, молча перебирая лапками, мчался по полу.

Тимоти вздрогнул. Он снова был в доме. Мать велела ему сбегать туда, сходить сюда, помочь там, обслужить тех, беги в кухню, возьми то, принеси это, ещё тарелок, предложи добавки — ещё и ещё — пирушка продолжалась.

«Да, он мёртв. Вполне мёртв». — Сонные губы Сеси еле двигались. Вялые слова медленно выплывали из резко очерченного рта. — В черепе этой женщины, вот где я нахожусь, гляжу её глазами, вижу это неподвижное море. О, здесь так тихо, что становится страшно. Я сижу на крыльце и жду возвращения мужа. Временами из воды выпрыгивает рыба, звёзды отражаются на её чешуе, и она падает обратно. Долина, море, несколько автомобилей, деревянное крыльцо, моё кресло-качалка, я сама, тишина».

«И что теперь, Сеси?»

«Я встала с кресла-качалки», — ответила она.

«И?»

«Я сошла с крыльца и иду к грязевому гейзеру. Самолёты пролетают надо мной, как доисторические птицы. И снова тихо, так тихо».

«Ты долго будешь оставаться внутри неё, Сеси?»

«Пока не наслушаюсь, не нагляжусь, не начувствуюсь, пока не изменю каким-то образом её жизнь. Я иду по деревянному тротуару. Мои шаги звучат на досках устало, медленно».

«А теперь?»

«Теперь вокруг меня столбы серного пара. Я смотрю на лопающиеся пузыри, как после них поверхность снова разглаживается. Какая-то птица с криком проносится мимо моей головы. А теперь я внутри птицы и улетаю прочь! И пока я ещё не улетела далеко, своими маленькими глазками я вижу, как женщина сходит с тротуара и делает шаг, второй, третий к грязевому гейзеру. Я слышу звук, как будто валун погрузился в расплавленную топь. Я продолжаю кружить над ней. Я вижу белую кисть, она судорожно дёргается над поверхностью и исчезает в серой лаве. Лава затягивается и успокаивается. А теперь я лечу домой, быстро, быстро, быстро!»

Что-то громко стукнуло в окно. Тимоти вздрогнул.

Сеси широко раскрыла глаза, ярко сверкавшие от полноты бытия, счастья, возбуждения.

«Вот я и дома!» — сказала она.

После паузы Тимоти сообщил: «Сбор Семьи в разгаре. Все собрались».

«Так почему ты здесь, наверху? — Она взяла его за руку. — Ну хорошо, проси. — Она хитро улыбнулась. — Выкладывай, что ты хотел у меня попросить?»

«Ничего я у тебя не хотел просить, — ответил он. — Ну, почти ничего. Ну…о, Сеси! — И слова полились из него торопливым потоком. — Я хочу сделать что-то такое, чтобы они все смотрели на меня, что-то, чтобы показать, что я не хуже их, что я такой же, как они, а я ничего не могу и я чувствую, как надо мной все смеются, и, ну, я думал, может, ты можешь…»

«Я могу, — сказала она, закрывая глаза и улыбаясь каким-то своим мыслям. — Выпрямись. Замри. — Он подчинился. — Теперь закрой глаза и старайся ни о чём не думать».

Он стоял совершенно прямо и ни о чём не думал, ну, может быть, думал о том, как ни о чём не думать.

«Ну что ж, идём вниз, Тимоти?» — Сеси была в нём, как рука в перчатке.

«Глядите все!» — Тимоти держал в руке стакан тёплой, красной жидкости. Он поднял стакан так, что весь дом обернулся и смотрел на него. Тёти, дяди, кузены и кузины, братья и сёстры!

Он выпил стакан до дна.

Он повелительно ткнул рукой в сестру Лауру. Он выдержал её взгляд и прошептал ей нечто такое, от чего она застыла в молчании и неподвижности. Он чувствовал себя огромным, выше дерева, когда шёл к ней. Все замерли. Все в ожидании глядели на него. Лица выглядывали из всех дверей всех комнат. Никто не смеялся. На лице матери застыло изумление. Отец выглядел поражённым, но обрадованным и с каждым мгновением наливался гордостью. Тимоти аккуратно прокусил вену на шее Лауры. Пламя свечей заколыхалось. Снаружи на крыше плясал ветер. Родственники глядели из каждой двери. Он забросил в рот поганку, проглотил, затем закружился, хлопая себя по бокам. «Гляди, дядюшка Эйнар! Я, наконец, могу летать!» Размахивая руками, он бросился бежать вверх по лестнице. Мимо мелькали лица.

Когда он взлетел на самую верхнюю площадку, то услышал издалека, снизу крик матери: «Прекрати, Тимоти!» — «Эй!» — закричал Тимоти и бросился в пролёт, размахивая руками, как крыльями.

На полпути вниз его воображаемые крылья исчезли. Он завизжал. Дядюшка Эйнар подхватил его.

Бледный Тимоти яростно дёргался в его руках. Непрошеный голос прорвался из уст мальчика: «Это я, Сеси! Прошу всех навестить меня наверху, первая комната налево!» Под раскаты оглушительного хохота Тимоти пытался заставить замолчать вышедшие из повиновения губы.

Все смеялись. Эйнар поставил его на пол. Родственники вереницами потянулись наверх к комнате Сеси, чтобы поприветствовать её. Тимоти в слепой ярости выскочил наружу, с грохотом хлопнув дверью главного входа.

«Я ненавижу тебя, Сеси, ненавижу!»

Он остановился в густой тени сикаморы. Его вырвало. С горьким плачем, ничего не видя, куда-то побрёл, затем повалился на кучу опавших листьев, молотил землю руками. Потом затих. Из кармана куртки, из спичечного коробка, который он использовал как убежище, вылез паук и пополз по руке Тимоти. Пак обследовал его шею, долез до уха и забрался в ушную раковину, чтобы пощекотать её. Тимоти затряс головой: «Прекрати, Пак!»

Легчайшее прикосновение паучьих лапок к барабанной перепонке заставило его содрогнуться: «Пак, прекрати!» Но всхлипывания стали пореже.

Паук спустился по его щеке и устроился на верхней губе, заглядывая в ноздри, как бы желая разглядеть мозг. Затем он заполз на кончик носа, оседлал его и уставился на Тимоти зелёными глазами, похожими на маленькие изумруды. Он глазел на Тимоти, пока тот не затрясся от смеха. «Проваливай, Пак!»

Зашуршав листьями, Тимоти выпрямился и сел. Луна ярко освещала землю. Из дома доносились слабые выкрики. Там играли в Зеркало. Слышались приглушённые поздравления, адресованные тем, чьё отражение не появлялось в зеркале.