За несколько дней до отъезда Киёмори послал своего брата Цунэмори в Эгути организовать ночлег для своей группы паломников и нанять лодки, чтобы проделать часть пути в Кумано по реке. Четвертого декабря Киёмори в сопровождении своего старшего сына Сигэмори, Мокуносукэ и пятидесяти слуг покинул Рокухару. Первый раз они остановились на ночлег в Эгути, которого достигли, идя на лодках по реке Ёдо. Перед паломниками открывался выбор: добираться в Кумано по суше или по морю. Предпочтение было отдано морскому пути, поскольку вместительное парусное судно могло доставить до места назначения всю большую группу паломников.
В Эгути Киёмори ожидал Цунэмори. Сигэмори остановился на ночлег на другом постоялом дворе.
Киёмори, принявший обет воздержания до конца паломничества, приготовился отойти пораньше ко сну, игнорируя возлияния и веселье, обычные в Эгути. Лишь несколько светильников освещали его притихшую комнату.
– Господин, прошу простить меня за беспокойство.
– А, это ты, Старый? Что случилось?
– У меня известие от вашего брата.
Мокуносукэ сидел на коленях в соседней комнате и следил за выражением лица Киёмори. Он хотел определить, какое впечатление произведет на хозяина его сообщение.
– Старый, ночь холодна. Зайди лучше ко мне и закрой за собой дверь.
Мокуносукэ вошел и, опустившись на колени перед Киёмори, стал передавать своему господину то, что сказал ему Цунэмори.
В свои восемьдесят лет Мокуносукэ оставался тем же слугой, к которому Киёмори обращался с детства – Старый. Свидетель многих человеческих дел и поступков, воспринимавший их сейчас бесстрастно, как полет осы или бабочки, как незаметный рост деревьев или цветов, старый слуга начал тихий монотонный рассказ. Он звучал так, будто его произносила маска, увенчанная прядями белых как снег волос.
Однако то, что Киёмори услышал, заставило его вздрогнуть. Он узнал, что хозяйка дома, где они разместились, была вдовой придворного и теперь стала буддистской монахиней. Многие еще помнили, что эта женщина получила известность в столице как дева веселья. Затем стала наложницей императора Сиракавы, который отдал ее в жены Тадамори из дома Хэйкэ. Эту женщину, родившую от Тадамори нескольких сыновей, называли госпожой из Гиона.
Поборов замешательство, которое вызвал в нем рассказ старика, Киёмори повернулся к Мокуносукэ с мрачным выражением на лице. Киёмори почувствовал, что Цунэмори сыграл с ним злую шутку. Ведь это была его мать, его родная мать, которая много лет назад бросила своего обедневшего мужа и сыновей. Он уже давно перестал ее вспоминать, отказывался думать о ней как о своей матери, но Цунэмори, как выяснилось, никогда не забывал ее. Он каким-то образом разыскал мать и привел к отцу, находившемуся на смертном одре. Даже после этого брат, очевидно, встречался с ней, скрывая это как от Киёмори, так и от мачехи Арико.
– Старый, это Цунэмори тебе рассказал?
– Да.
– Возможно, у Цунэмори была такая мать, но не у меня. Я не хочу видеть ее. С какой стати мне ее видеть? Скажи ему об этом.
– Вы не хотите встречаться с ней?
– Старый, зачем мне этого хотеть? Ты ведь все понимаешь лучше, чем кто-либо еще. Зачем ворошить пепел прошлого?
– Я рассказал вам все это, зная о прошлом.
– Тогда почему ты пришел ко мне? Ты растревожил меня в первую ночь паломничества.
– Я опасался этого. Но ваш брат считает, что миновать это место и не встретиться со стареющей матерью в память покойного отца было невозможно. Мне показалось, он говорил весьма искренне.
– Что? Ты смеешь настаивать на встрече? Я уже сказал тебе, пустоголовому, что такой матери у меня нет! Кем бы ни была та женщина, пусть Цунэмори встречается с ней, если считает это необходимым. Я же устал и хочу спать. Где мне лечь?
Служка, дремавший позади Киёмори, пробудился и удивленно заморгал ресницами, услышав голос своего хозяина. Вскочив, он провел Господина Харимы в опочивальню, освещая помещение светильником. Все слуги уже давно спали. Примерно в то время, когда Киёмори должен был уснуть, из его комнаты украдкой выбрался человек. Мокуносукэ, еще не спавший, следил за тем, как он крадется по коридору, натыкается на ставень и затем отпирает дверь. Насторожившись, Мокуносукэ окликнул незнакомца. Это был Киёмори, который вздрогнул, развернулся и стал всматриваться в том направлении, откуда прозвучал голос. В темноте он усмехнулся:
– Это ты, Старый?
– Господин, что побудило вас выходить в сад в такую холодную ночь?
– Никак не могу уснуть в первую ночь в незнакомом месте. Сказать по правде, Старый, я передумал. Где она находится?
– О чем вы, господин?
– О покоях госпожи. О ней говорил Цунэмори.
– Вы решили встретиться с ней?
– М-да. – Киёмори неловко почесал макушку. – Когда я подумал обо всем этом, то пришел к выводу, что ей должно быть лет шестьдесят. Мне уже идет сорок третий год. Смешно позволять прошлому брать над собой власть настолько, что это создает помехи для встречи с женщиной, с которой находишься под одной крышей. Я думаю, что буду сожалеть, если уеду отсюда не повидавшись с ней.
– О, это звучит весьма разумно.
– Старый, ты полагаешь, я поступаю правильно?
– Я с самого начала надеялся, что вы поступите таким образом. Ваш отец тоже хотел бы этого.
– Верно. Он не был таким упрямым, как я. Перед самой смертью отца Цунэмори привел ее к его постели, и я слышал, что отец сказал ей, женщине, которая так часто изменяла ему.
– Я знаю об этом.
– Старый, я плакал, когда слышал их разговор. Плакал, узнав о большой любви отца к той, которая причинила ему столько боли.
– В представлении вашего отца она заслуживала жалости. Он, должно быть, придерживался такого мнения много лет, до их окончательной разлуки.
– Я вряд ли смогу быть достойным его. Но что бы ни было, нельзя отрицать – именно она родила меня. По крайней мере, я могу последовать примеру Цунэмори и встретиться с ней в этот раз. Проводи меня к ней, Старый.
Этой ночью Киёмори встретился с матерью, у нее уже находился Цунэмори.
Она оказалась не такой, какой Киёмори ожидал ее увидеть.
Мать не выглядела ни печальной, ни одинокой. Наоборот, похоже, она была довольна жизнью, которую ведет. Убранство комнаты свидетельствовало о склонности матери жить в комфорте.
– Господин Харимы, – обратилась она к Киёмори, – Цунэмори так щепетилен в вопросах нравственности, что прибыл в Эгути перепуганным и растерянным. Но вы-то в своей молодости знали, как можно развлечься в домах на Шестой улице, поэтому могли заглядывать туда иногда. Когда будете приезжать в Эгути, останавливайтесь у меня и позвольте моим девушкам развлекать вас. Здесь имеются девушки весьма изысканные. Если бы вы не ехали к гробнице Кумано, я бы прислала их к вам, чтобы вы убедились в этом сами.
Да, перед ним была она – его мать. Именно мать добилась от Цунэмори, чтобы Киёмори сделал остановку в Эгути и она могла встретиться с ним. Мать говорила спокойно, без эмоций и без всяких признаков смущения. К своему удивлению, Киёмори обнаружил, что она гордится своим заведением.
Он с волнением смотрел на свою мать. Невозможно было поверить, что она приближается к шестидесяти годам. Эта женщина сохраняла необыкновенную грациозность. Киёмори понял, что именно секрет ее обаяния привлек к ней однажды императора, а потом заставил Тадамори прощать жене измены и капризы. Киёмори прислушивался к ее милому щебету:
– Как хорошо, что вы решили побывать у нас! Жаль, что вы приняли обет воздержания. Но вам нужно провести в Эгути две-три ночи на обратном пути и удостоить нас своим присутствием. Зимой в Эгути скучно, нас посещает мало выдающихся гостей.
В свободной, непринужденной беседе она, казалось, забыла, что является матерью четырех взрослых сыновей. В ней отсутствовала материнская нежность, побуждающая радоваться тому, что сыновья стали мужчинами. Казалось, она забыла даже Тадамори. Казалось, стерла воспоминания о прошлом так же легко и небрежно, как удаляла косметику со своего лица, которой все еще пользовалась.