Я дверцу открыла, провела ладонью по сверкающей крыше.

— А, может, я не хотела знать? Первый раз в жизни, я ничего не хотела знать.

Он замолчал, не зная, как реагировать, а я, так и не взглянув на Аркадия Николаевича, так по-доброму ко мне отнёсшемуся, села на водительское место.

Что я могла сказать друзьям и родным? Что интуиция с самого начала бунтовала, но я предпочла отмахнуться от её подсказок? Я не хотела знать, не хотела разочаровываться. Я хотела смотреть на Андрея и верить в то, что все его слова и обещания — правда. Что любит, что бережёт, думает о будущем. Он с такой лёгкостью заверял меня в том, что обязательно что-то придумает, чтобы мы были вместе, проводили вместе больше времени, не смотря на мою работу здесь, а его в Москве, и я, понимая, что такое вряд ли возможно, соглашалась с ним. Он ещё ничего не предлагал, а я уже соглашалась. Он подарил мне радость, полёт, то самое одуряющее счастье, от которого щемит сердце и вырастают крылья за спиной. Как я могла ему не верить? Это было мечтой, самой главной за долгие годы — поверить в заслуженное, заработанное женское счастье. Когда он обнимал меня и целовал, своё природное недоверие я старательно задавливала каблуком, и мне становилось хорошо. Это чувство, для такого человека, как я, как самый сильный наркотик. Однажды попробовала, и пропала.

Несмотря на внутреннее сопротивление, нежелание знать правду о том, какая же я всё-таки дура, я отправилась на встречу с Димкой Калашниковым. Не знаю, как он узнал о бегстве Данилова: может, слух сам собой по городу пополз, хотя я вроде не кинозвезда, чтобы кому-то были интересны мои любовные драмы, а может, Лиза старалась изо всех сил, чтоб уж наверняка убить во мне последние надежды и хорошие воспоминания об Андрее, но Димка сам позвонил и предложил встретиться в кафе в его обеденный перерыв. В обычных обстоятельствах я бы удивилась, а то бы и съязвила по поводу того, что у него ещё обеденные перерывы бывают — удивительное дело, а сегодня лишь угукнула, и начала собираться. На работе я не появлялась уже второй день, Жорик мне не докучал телефонными звонками, видимо, испугался безжизненного голоса при первом разговоре. Я изнывала от тоски дома, то и дело принимаясь реветь, и тут же ругать себя за это. Старалась не задаваться бессмысленными вопросами вроде того: почему это со мной, и как он мог так поступить. Старалась, но получалось не очень. И с одной стороны, была рада из дома выйти, но с другой… чувствовалось, что грядут испытания.

Когда я приехала в кафе, что находилось недалеко от городской прокуратуры, Димка уже сидел за столиком у окна и с непонятным для меня аппетитом, поедал борщ, весьма жиденький на вид. Я села напротив, Калашников на меня глянул, кивнул в знак приветствия, и предложил:

— Хочешь булочку?

Булочку я не хотела, но зачем-то взяла румяную плетёнку с тарелки и отщипнула от неё кусочек.

— Ты бледная какая-то, Лилёк.

— А ты на меня не смотри, — посоветовала я. Придвинула к себе стакан с компотом, заказанный на мою долю, и сделала глоток.

— Как же я могу на тебя не смотреть, если ты напротив сидишь? К тому же, ты мой друг.

Я взглянула умоляюще.

— Завязывай меня лечить, Дима. Говори, что узнал.

Он борщ доел и поменял тарелки, принялся за плов. С ответом тянул и выглядел недовольным.

— Как тебе сказать…

— Как есть, так и говори, — поторопила я. Скорее бы уже эта пытка закончилась. Мучилась я из-за предстоящего, а злилась на всех вокруг: на Димку, других посетителей, которые, как мне казалось, на меня глазели, и даже на этот злосчастный компот, который, как назло, оказался вкусным.

— В общем, субъект любопытный.

У меня зубы по краю стакана стукнули.

— В смысле?

— Не бандит. По крайней мере, точно этого установить не удалось. Не сидел, не привлекался, но несколько раз его имя всплывало в отношении интереснейших ситуаций.

— Говори нормально, хватит усмехаться.

— Если нормально, то я очень рад, что он из нашего города уехал. Надеюсь, не вернётся. А уж рядом с тобой ему делать точно нечего.

— Кто он?

— Да чёрт его знает, кто он, — ухмыльнулся Калашников. — Поначалу ничего выяснить не мог. Номер телефона не на него зарегистрирован, а на какую-то левую контору, занимается переработкой макулатуры. При этом, в самой фирме никто об Андрее Данилове слыхом не слыхивал.

Я сглотнула, но решила повредничать.

— А тебе откуда знать? Ты же не ездил…

— Я не ездил, но мой приятель ездил. Сначала одолжение мне сделал, а потом самому любопытно стало, вот и начал копать.

— Рассказывай.

— Ну, сама понимаешь, с телефоном пролетели, а куда с одним именем в Москве сунешься? А вот уж когда ты про этот «Альков-Дом» сказала… Как это называется?

— Девелоперская контора.

— Вот-вот. Саня, короче, туда поехал и выяснил, что Андрей Данилов, с тем же отчеством и датой рождения, на самом деле у них работал, но совсем недолго. Около года, и уволился два года назад.

— Но я же видела у него в компьютере документы с названием и логотипом.

— Да мало ли что ты видела! Может, и видела, потому что должна была увидеть. Так вот, слушай дальше. Саня взял данные в отделе кадров: где раньше работал, а, главное, адрес, место прописки, что в паспорте Данилова указан. Поехал он туда, а по этому адресу никто не проживает да и проживать не может, старые дома, их под снос готовят. В паспортном столе тоже тупик: не проживал по этому адресу никакой Данилов. Старичок-ветеран жил, но родственников у того не было, а квартиру он государству отдал, когда в дом престарелых перебрался. А вот на одном из прошлых мест работы, — надо сказать их было не слишком много, и подолгу твой Андрей нигде не задерживался, — повезло. Кое-кто из бывших сослуживцев припомнил, что Данилов как-то упоминал о том, что учился в Бауманке, хотя никаких сведений об этом в его личном деле нет. Это уже странно, разве не так? Предъявлять работодателям диплом среднестатистического ВУЗа, когда за плечами такой институт. Проверили, и вот тут уже начинается самое интересное. Студента Данилова там очень хорошо помнят. Педагоги отзываются о нём едва ли не с придыханием, талантливый молодой человек. До четвёртого курса, кроме как успеваемостью, ничем не выделялся, а вот потом неожиданно интерес к учёбе потерял. Педагоги шёпотом говорят, что его едва ли не завербовали, но если судить по тому, рядом с чьими именами встречается его фамилия в дальнейшем, то если и вербовали твоего Андрюшу, то люди с большими деньгами и не совсем хорошими помыслами. Паренёк он был талантливый, чертовски обаятельный и не трус. Саня когда пробивать эти дела начал, ему тут же по рукам дали, посоветовали не лезть, деньги там очень большие и люди серьёзные. Но, как я понимаю, там дела о мошенничестве в безумно крупном масштабе, нам с тобой такое и не снилось.

Я кашлянула, прочищая горло, в котором неожиданно запершило.

— И что?

— Ну что? Вор он. Конечно, в банках маски-шоу не устраивает, у него другие методы, компьютерные технологии и тому подобное, но сути это не меняет, согласись. Как его к нам занесло, не знаю, с его-то аппетитами. Может, приценивается. — Димка ухмыльнулся, но совсем невесело.

А я, позабыв обо всём, голову опустила и прижалась лбом к прохладной столешнице. Мысли в голове были тяжёлыми и неповоротливыми, и уж точно не радовали.

— Лиля, — с тревогой проговорил Калашников, а я зажмурилась. Руками загородилась, но долго так сидеть было нельзя, обязательно бы внимание привлекла, и я выпрямилась, постаралась удержать спокойное выражение на лице. Но руки сцепила, пальцы дрожали.

— Дима, ты думаешь…

— Я не знаю. — Он, кажется, аппетит потерял, и тарелку с остывшим пловом от себя отодвинул, глотнул компота. — Но даже если что-то… Мы не найдём его, это просто не реально. И уж точно он не вернётся.

Я, конечно, знала, что после разговора с Калашниковым, мне вряд ли станет лучше, но подобного я всё-таки не ожидала. К моему разочарованию примешалось ещё и беспокойство, весьма серьёзное. Я снова принялась вспоминать, анализируя поведение и слова Андрея, и ничего хорошего в нём для себя уже не находила. Я методично, шкаф за шкафом, ящик за ящиком, обыскала свою квартиру, пытаясь понять — пропало что-либо или у меня уже началась паранойя. Но если Димка прав… Если Димка прав…