– Ты уже порядочно выкопал. Давай я достану, – предложил Усиноскэ.

– Не надо, – перехватил Иори руку Усиноскэ. – Ты можешь повредить корень. – Иори осторожно засыпал клубни и примял землю.

– Тогда прощай! – произнес Усиноскэ, с гордостью перекинув через плечо длинное корневище. Кончик корня оказался отломленным.

– Проиграл! – сказал Хёго. – Ты выиграл поединок, но проиграл в сражении с картофельным корнем.

Подметальщики и торговцы

Облетали побледневшие лепестки вишни, навевая грустные воспоминания о минувшем, когда Нара была столицей. Было жарко, но Гонноскэ и Иори бодро шагали вперед.

– Он все идет за нами. – Иори потянул за рукав Гонноскэ.

– Делай вид, будто не замечаешь, – не оглядываясь, ответил Гонноскэ.

– Мы видели его на постоялом дворе, где ночевали.

– Не волнуйся, взять грабителю у нас нечего.

– А наши жизни? Это совсем не пустяк.

– А за нее мы постоим, – ответил Гонноскэ, крепче сжимая дубинку.

Гонноскэ знал, что шедший следом человек – тот самый отшельник, который накануне вызвал на поединок Нанкобо, но не мог предположить, почему тот преследует их.

– Он исчез, – сообщил, оглянувшись, Иори.

– Устал, верно, – ответил Гонноскэ. – От этого мне, правда, не легче.

Переночевав в придорожной деревне, Гонноскэ и Иори утром следующего дня добрались до Амано Кавати. Это была деревенька, тянувшаяся вдоль прозрачного горного ручья. Гонноскэ пришел сюда, чтобы поставить в храме Конгодзи табличку в память о матери. Конгодзи еще называли «Женской горой Коя». Первым делом он хотел найти женщину по имени Оан, которую знал с детства, и попросить ее иногда возжигать благовония перед поминальной табличкой.

В деревне Гонноскэ сказали, что Оан – жена Тороку, винокура при храме. Гонноскэ недоумевал, услышав такое, потому что при входе в храм висели объявления, запрещавшие сакэ и прочие горячительные напитки на всей его территории. Могла ли там находиться винокурня?

Все выяснилось из разговора с самим Тороку, который вызвался договориться с настоятелем храма относительно объявления. Тороку рассказал, что в свое время Тоётоми Хидэёси похвалил сакэ из винокурни при храме, и монахи решили построить специальную винокурню для поставки сакэ Хидэёси и другим даймё, которые покровительствовали храму. После смерти Хидэёси производство сократилось, но до сих пор сакэ поставляли некоторым знатным семействам.

На следующее утро, когда Гонноскэ и Иори проснулись, Тороку уже не было дома. Он вернулся после полудня с сообщением, что настоятель готов их принять.

К удивлению Гонноскэ и Иори, настоятель, полноватый человек, был одет в поношенное облачение, как простой монах. Его наряд дополнили бы посох и драная тростниковая шляпа.

– Это те люди, которые заказывали молебен? – добродушно спросил настоятель.

– Да, – ответил Тороку, касаясь лбом земли в поклоне.

Они прошли зал Якуси, трапезную, одноярусную пагоду – сокровищницу, кельи монахов. Перед входом в зал Дайнити к настоятелю подошел молодой монах. Настоятель что-то сказал ему, и тот, достав огромный ключ, открыл двери.

Гонноскэ и Иори опустились на колени. Перед ними возвышалась трехметровая золоченая статуя Дайнити, верховного Будды одной из мистических сект. В алтаре появился торжественно облаченный настоятель, он начал читать сутры. Теперь он выглядел внушительно и величаво, как и подобает настоятелю храма.

Легкое облачко затуманило взор Гонноскэ, и вдруг он увидел перевал Сиёдзири, где он сражается с Мусаси, а мать, сидя с прямой, как доска, спиной, наблюдает за ними. Он услышал ее голос, который спас его от смерти.

Когда Гонноскэ вернулся к действительности, чтение молитвы закончилось, и настоятель ушел. Рядом сидел Иори, завороженно взиравший на статую Дайнити, шедевр великого Ункэя, жившего в тринадцатом веке.

– Это моя сестра! – произнес мальчик. – Этот Будда похож на мою сестру.

Гонноскэ рассмеялся.

– Ты что выдумал? Ты ведь ее никогда не видел. Такого милосердного и отрешенного лица, как у Дайнити, не может быть ни у одного смертного.

– Я ее видел! – тряхнул головой Иори. – Даже говорил с ней. Это было в Эдо, недалеко от усадьбы князя Ягю. Я не знал тогда, что она моя сестра. Когда настоятель читал молитву, статуя вдруг обрела ее лицо и что-то мне сказала.

Они вышли из храма и сели на ступеньки, все еще переживая волнение, вызванное поминальной службой.

Невдалеке старая монахиня в шелковой белой повязке на голове и немолодой дородный человек мели дорожку. На мужчине были простое хлопчатобумажное кимоно и безрукавка. На ногах соломенные сандалии с кожаными носками, на боку – короткий меч.

– Ты устала, мама. Отдохни, я один домету, – сказал мужчина. Монахиня засмеялась.

– Я-то не устала, а у тебя с непривычки горят ладони.

– По правде, уже мозоли натер.

– Хорошая память о храме.

– Мне нравится работать. Я чувствую себя обновленным. Наш скромный труд угоден богам.

– Пора, уже темнеет.

Коэцу и Мёсю прошли мимо Гонноскэ и Иори. Мёсю, улыбнувшись, спросила:

– Осматриваете храмовые достопримечательности?

– Нет, я заказывал поминальную службу по матушке.

– Отрадно видеть людей, почитающих родителей, – сказала Мёсю, погладив Иори по голове. – Коэцу, – обратилась она к сыну, – у тебя осталось печенье?

Коэцу достал пакетик из рукава кимоно и, извиняясь, проговорил:

– Простите, что предлагаем вам остатки.

– Можно я возьму? – попросил Иори у Гонноскэ.

– Пожалуйста, – сказал Гонноскэ и поблагодарил Коэцу.

– Судя по говору, вы с востока, – заметила Мёсю. – Далеко ли держите путь?

– Наша дорога бесконечна. Я и этот мальчик избрали Путь Меча, – ответил Гонноскэ.

– Тяжкий путь. Кто ваш учитель?

– Миямото Мусаси.

– Не может быть! – воскликнула Мёсю.

– Где он сейчас? – спросил Коэцу. – Много воды утекло со дня нашей последней встречи.

Слушая рассказ Гонноскэ, Коэцу понимающе кивал, словно говоря: «Я знал, что все так и произойдет». Закончив рассказ, Гонноскэ спросил:

– Позвольте узнать ваше имя.

– Прошу прощения, что забыл представиться! – воскликнул Коэцу и назвал себя.

Гонноскэ знал имя выдающегося мастера по полировке мечей, но не предполагал, что когда-нибудь встретит его при таких обстоятельствах. Зачем богатому горожанину подметать дорожки в храме?

– Здесь у вас могила родственника? Или вы любуетесь красотой окрестностей?

– Нет, мы не на прогулке, – возразил Коэцу. – Это святые места. Все здесь воплощает дух страны – храмы, сосны, скалы, трава. Подметая дорожки, мы с матушкой приносим дань уважения одухотворенной красоте Японии.

Взошла луна. Четверо людей медленно спускались по склону холма, отбрасывая призрачные тени.

– Мы уезжаем завтра, – сказал Коэцу. – Если увидите Мусаси, передайте ему, что мы с нетерпением ждем его.

Гонноскэ и Иори подошли к глубокому ручью, который тек вдоль внешней стены храма, служа естественным рвом. Едва они ступили на деревянный мост, как на них бросилась белая фигура, вооруженная палкой. Гонноскэ успел увернуться, но Иори полетел в ручей. Человек в белом принял боевую стойку. Его мощные ноги походили на стволы деревьев. Гонноскэ узнал преследовавшего их монаха.

– Кто ты? – крикнул Гонноскэ, но ответа не получил. – Объясни, почему ты нападешь на Мусо Гонноскэ? В чем причина?

Монах словно оглох. Глаза его горели ненавистью, он неотвратимо надвигался. Раздался оглушительный треск, и половина палки полетела из рук монаха в воздух, а вторую он метнул в Гонноскэ. Тот пригнулся, а монах, обнажив меч, неистово топая по настилу моста, пошел в атаку.

– Негодяй! – крикнул Иори и запустил в монаха камнем. Тот схватился за глаз и вдруг побежал прочь.

– Стой! – кричал Иори, выбираясь из ручья.

– Оставь его, – обнял мальчика за плечо Гонноскэ.

– Получил свое! – торжествующе сказал Иори, швыряя в воду горсть камней.