Уходя от Порт-Артура, японский кильватер был развернут к «Аскольду» кормой, не самый лучший ракурс наблюдений. Фактически вице-адмирал Макаров и его офицеры видели только «толстую задницу», замыкающего броненосца, а все остальные скрывались за ним. Так что им не было видно в деталях, что произошло, когда «сверхмины» дошли до своих целей, но фонтаны воды, столбы дыма и пара, не оставляли сомнений, японские броненосцы вполне разделяют судьбу своих броненосных крейсеров. Особенно впечатляла подброшенная высоко в воздух взрывом многотонная башня главного калибра одного из броненосцев. И то, как она, кувыркаясь, будто детская игрушка, шлепнулась в воду, подняв тучу брызг.

— Господи Исусе, всеблагий и всемогущий, спаси нас и помилуй!.. — капитан «Аскольда» оцепенело смотрел, как в облаках дыма, пара и пламени гибнет краса и гордость японского флота, секунд сорок спустя докатилось громовое ГР-А-Х-Х, которое еще долго перекатывалось над морем.

А по русским кораблям прокатилась громового УРА. В воздух взлетели офицерские фуражки и матросские бескозырки. Впервые за всю эту бестолковую войну, японский флот сам оказался в роли безнаказанно расстреливаемой жертвы. После гибели «Варяга» и «Корейца», «Енисея» и «Боярина», после повреждения «Ретвизана», «Цесаревича» и «Паллады», военная фортуна повернулась к русским лицом, а к японцам, соответственно, задом.

Макаров повернулся к Дукельскому, — Лейтенант, передайте на броненосцы — отставить выход в море. Господа, теперь там, в принципе, и крейсерам делать нечего, все уже сделано до нас.

— Степан Осипович, — произнес Рейценштейн — глядите, два японских броненосца не утонули, может все таки…?

— Николай Карлович, — ответил Макаров, — обратите внимание на их крен, да они же беспомощны аки младенцы. Если надо их и наши крейсера минами добить смогут, даже того, который вертится как оглашенный. Так что сделаем вот так: «Новик» произведет разведку. Вирену на «Баян» передать — пусть принудит оставшихся на плаву японцев спустить флаг, если откажутся — добить артиллерией. «Аскольд» выдвигается на встречу с этими неизвестными русскими крейсерами. Уж очень мне все это любопытно господа. Тем более что, они и сами идут к нам на встречу.

— Ваше превосходительство, а что мы будем докладывать в столицу, Государю Императору? — Молчавший до этого полковник Агапеев, задумчиво смотрел на приближающиеся неизвестные корабли. На их бортах, размалеванных разноцветными треугольниками в серо-голубой гамме, ярко светились выписанные белой краской крупные цифры полуторасаженной высоты. Пятьсот шестьдесят четыре у головного, и семьсот пятнадцать у замыкающего.

— Александр Петрович, а вот это будет зависеть, от того, ЧТО мы узнаем от командиров этих «индейцев»…

— Степан Осипович, — обратился к адмиралу Дукельский, — с наблюдательного поста на Ляотешане сообщают, что с юго-запада, из-за Ляотяшаня, к Порт-Артуру подходит группа из восьми транспортов.

— Эх, Борис Дмитриевич, Борис Дмитриевич. Ну не пойдет днем Того на расстоянии выстрела от нас. Вы его уже столько раз огорчали.

— Ну, а вдруг. Готовым к неожиданностям надо быть всегда. — Поручик Борейко поднял бинокль к глазам, — На дальномере?!

— Восемь тысяч двадцать.

— Вот видите, Борис Дмитриевич. Да и курс его почти чисто на запад, мимо нас идет.

— А вы господин капитан не думаете, что хоть не сам Того, так крейсера его рискнут нас пощупать? Подлетят, дадут пару залпов и сбегут, пока мы возимся. Да и артиллеристам нашим тренировка нужна, пусть в любую минуту готовы будут. На дальномере?!

— Семь тысяч девятьсот двадцать.

— Да, Николай Васильевич, этот подлец пройдет от нас примерно в тринадцати верстах, а потом и отвернет мористее. Наша эскадра уже выходит на внешний рейд. Но следить за ним надо, конечно, чтобы не учинил какой каверзы.

— Ваше благородие, господин капитан, — крикнул наблюдатель. — У япошек легкий крейсер горит, крайний в колонне.

Офицеры одинаковым движением вскинули к глазам восьмикратные цейссовские бинокли.

— Не вижу причины пожара? — недоуменно проговорил Степанов, — Разве что… ага, да они под накрытием, родимые… Но кто же их?

— Николай Васильевич, — окликнул командира Борейко, — гляньте, мористее, прямо за японцами, почти у самого горизонта. Видите? Там вроде корабли, но их очень трудно обнаружить, они как-то сливаются с морем.

— Ну и глаза у вас, Борис Дмитриевич, как у орла! — отозвался Степанов, — Но до чего же хитро придумано, ни за что не увидишь, а увидишь — не прицелишься, мелькает все время.

Затаив дыхание, офицеры наблюдали, как вроде бы из пустого места засверкали вспышки выстрелов.

— А ведь концевой японец-то утоп! — с удивлением протянул поручик Борейко, ну дела-а! Что это у них там за пушки, молотят как из картечницы, а снаряды как бы и не восьмидюймовые… Интересно было бы глянуть, хоть одним глазком. Смотрите, Николай Васильевич, опять накрытие. Вот окропил, так окропил! И как кучно! Ох! Что это там горит, неужто в пороховой погреб гостинец засадил? — офицеры молча наблюдали как заживо сгорает японский крейсер.

— Эй, на дальномере, — поручик достал из кармана свой блокнот и секундомер, — братец, замерь-ка мне дистанцию до концевого японца, а потом вон до того пятнистого.

— До японца, вашбродь, семь тысяч пятьсот… до этого, который в пятнах, примерно двенадцать тысяч.

— Почему примерно, болван? — вспылил поручик…

— Расплывается, вашбродь, дистанцию точно не ухватишь. — извиняющимся голосом ответил солдат, уже предчувствуя огромный кулак поручика.

— Сейчас посмотрим, чего у тебя там расплывается! — разозлился тот, — А вы, Николай Васильевич, не сочтите за труд, засеките время между выстрелами и попаданием. — и передав командиру секундомер, поручик Борейко широким шагом направился в сторону дальномера.

— Э, Борис Дмитриевич, вы не очень там свирепствуйте, может оно и в самом деле расплывается… — молча махнув рукой, да так что было не понять, соглашается поручик с капитаном или наоборот, Борейко подошел к дальномеру.

— Николай Васильевич, а ведь действительно, до этой шельмы дистанцию точно не ухватишь! Ну ладно, братец, не серчай, вот тебе полтинник выпьешь за наше с капитаном Степановым здоровье. А как там у вас, Николай Васильевич, время засекли?

— Пятнадцать секунд, Борис Дмитритвич, у меня получилось четыреста тридцать саженей[1] с секунду… а это почти вдвое от скоростей снарядов наших пушек.

— Дела-а!

— Николай Васильевич, думаете сунется Того?

— Да навряд ли, — вяло пожал плечами Степанов, — вон их головной броненосец уже в открытое море отвернул. Бегут они, Борис Дмитриевич, меня сейчас другое интересует, кто это там такой дерзкий вцепился им в хвост? Ведь они сейчас и четвертый бронепалубник приговорят, сами же видели, два залпа и на дно, а некоторым и того много было. Считайте, что эскадра Того остаётся совершенно без легких крейсеров….

— Николай Васильевич, вы думаете это союзники… французы или может немцы?

— Запомните, Борис Дмитриевич, на всю жизнь. Никому мы русские не нужны и не интересны, кроме нас самих. Все хотят с нас только чего-нибудь взять, а вот что-то дать взамен, так извините. Так, что для меня несомненно — команда этого корабля русская, или как минимум на русской службе. Меня другое волнует, откуда они взялись? Ведь здесь их никто их не ждал. Иначе бы нас уж наверное предупредили, чтоб сдуру не обстреляли своих. А тут не было ни гроша и вдруг алтын. Вот, глядите, и четвертая «собачка» тоже утопла, как я вам и говорил, остался Того без легких крейсеров… — и как раз в этот момент взорвался, разломился пополам и затонул японский трехтрубный броненосный крейсер.