Я подошел к ширме, мастер показал пальцем на конверт.

– Вытащить? – спросил он.

– Да, пожалуйста, – попросил я.

Он передал мне конверт. Я посмотрел на свет. Внутри находилось что-то, напоминающее открытку.

Дождавшись ухода мастера, я вечером вскрыл конверт и дрожащей рукой извлек содержимое. И ахнул: это оказалась моя собственная фотография. Но когда и при каких обстоятельствах она была сделана, вспомнить я не мог. Фотография была не такой уж давней, мне на ней лет двадцать шесть–двадцать семь, снят до пояса, улыбаюсь как-то снисходительно. Снимок сделан, по всей вероятности, в фотостудии. Нет, никак не припомню точно, где и когда?

Я растерянно глядел на фотографию. И вдруг страшная догадка пронзила меня, в голове все поплыло. Я понял, что передо мной не мой снимок, а фотография человека, на меня очень похожего. Глаза, рот, пухлые щеки – похожи на мои, как два арбуза. Но теперь я отметил и кое-какие различия, сообразил, что снимок долго пролежал в ширме. Конечно, он не двух-трехлетней давности. Дрожащими руками я перевернул фотографию. «Ёити Камэи (27 лет). Снято осенью 10 года эпохи Тайсё», – было написано на обороте.

Ну и дела! Я и мамин возлюбленный похожи друг на друга как две капли воды. Я, стало быть, живое свидетельство ее греховной связи с Ёити Камэи. И значит, не имею никакого отношения к семье Тадзими.

Мне показалось, что я схожу с ума. С одной стороны, это открытие меня и успокоило, и обрадовало. С другой же стороны, стало горькой чашей, которую мне предстояло испить. То, что я не являюсь законным наследником семьи Тадзими, означало, что во мне не течет кровь безумного Ёдзо, и осознавать это было радостно. Вместе с тем от меня ускользало огромное наследство дома Тадзими, и это повергало меня в отчаяние.

К стыду своему, я должен признаться, что наследство очень привлекало меня. Я даже втайне от всех старался как можно больше разузнать о нем. Один из пастухов говорил мне, что семейство выгоняет на пастбище сто двадцать голов крупного рогатого скота. А рыночная цена одной коровы в то время равнялась ста тысячам иен. От таких сумм у меня кружилась голова. А коровы не составляли и десятой части всего наследия.

«Богатство семьи Тадзими не поддается исчислению», – говорили мне слуги. Так что мое желание вступить во владение им вполне объяснимо. Однако теперь оказывается, что наследство для меня более интереса не представляет. Я не имею на него абсолютно никаких прав. Ох, какая жалость!.. Интересно, известны ли были бабушкам и сестре детали моего появления на свет? Увязывают ли они это с правом наследования? В тяжелые времена моего детства Харуё была еще крошкой, вряд ли она знала тогда о существовании Камэи, а вот встречались ли с ним бабушки? Если они хотя бы раз видели учителя Камэи, то, познакомившись со мной, не могли не обратить внимания на наше сходство. Одно тяжелое воспоминание заставило меня вздрогнуть. Я имею в виду сейчас первую и единственную встречу со старшим братом Куя, его внезапную страшную смерть. Я упоминал уже о том, что во время этой встречи Куя смотрел на меня, загадочно ухмыляясь. И, обращаясь ко мне, заявил:

– И взаправду хороший парень! Странно даже, что в роду Тадзими родился такой молодец, – и громко захохотал.

Эта загадочная ухмылка и ехидный смех долго преследовали меня, и вот теперь наконец я понял, что за ними скрывалось. Старшему брату все было известно. В том числе и то, что я не сын Ёдзо Тадзими, что я рожден от Ёити Камэи. В таком случае почему он принял меня как наследника рода Тадзими? Скорее всего, потому, что очень не хотел, чтобы право наследования перешло к Синтаро.

До сих пор позиция покойного Куя вызывает у меня дрожь. Ему настолько ненавистен был Синтаро, что Куя предпочел передать право наследования кому угодно, лишь бы не Синтаро. Меня он принял как наследника отнюдь не потому, что я ему нравился. Кто я, в сущности, такой? Не более чем кукла, противопоставляемая Синтаро. Эти размышления вызвали у меня глубокое отчаяние и одновременно гнев. Я злился на мать, злился на брата Куя, злился на рок, по воле которого я оказался в этой деревне. Как бы исхитриться поскорее вернуться в Кобэ? Рано я обрадовался, поспешили мои коллеги проводить меня восторженными возгласами…

Вот в таких мучительных раздумьях тянулась первая половина ночи. С надеждами на счастливое будущее пришлось расстаться. В конце концов сон все-таки сморил меня.

В полночь с улицы послышались крики, настолько громкие, что от них, казалось, сотрясаются стены. Я испуганно сел на постели. В чем дело? Я не успел еще найти ответ на этот вопрос, как вместе с криками послышался град ударов камней о кровлю, ставни. Настоящий каменный дождь. Я вскочил и поспешно оделся. Крики не прекращались.

Плохо дело! Я, дрожа, тихо приблизился к окну. Посмотрев в щель между ставнями, я заметил, что глинобитная ограда была багровой от всполохов огня; в руках людей и слева, и справа были факелы. Толпа зверела от собственного ора, камни со стуком ударялись о крышу и ставни. Я не понимал еще, что происходит, но не сомневался в том, что негодование многолюдной толпы обращено на дом Тадзими.

Желая узнать, в чем дело, я кинулся в коридор и столкнулся там со спешившей ко мне Харуё. Видно, шум поднял ее с постели, она была в пижаме.

– Сестра, что происходит? – спросил я.

– Тацуя-сан! Беги! Беги скорее! – Харуё протянула мне мои ботинки. – Эти люди пришли, чтобы схватить тебя.

– Что?! Меня? Схватить? – Я совершенно растерялся.

– Они хотят схватить тебя и утопить в реке. Беги скорей! – Харуё схватила меня за руку и потянула куда-то. Я перепугался и одновременно разозлился.

– Но, сестра, за что? Нет! Не стану убегать! Выясню у них, какие ко мне претензии.

– Ни в коем случае! Это не те люди, с которыми можно выяснять отношения. Ни в коем случае не выходи к ним!

– Но, Харуё, обидно ведь! Обвиняют меня невесть в чем… Кроме того, убежать – значит признать свою вину.

– Не до того сейчас! Толпа разъярена. Бывают случаи, когда поражение оборачивается победой. Нельзя медлить, ты сию секунду должен бежать.

С улицы доносились крики, ругательства. Харуё побледнела, начала тормошить меня:

– Я заперла двери на замок, но они легко могут сломать их. Давай, быстрее, быстрее беги!

– Но, сестричка…

– Тацуя-сан, что ты стоишь столбом и болтаешь ерунду? – Голос Харуё теперь звучал жестко. – Ты понимаешь, что я говорю? Ты что, не видишь, как я беспокоюсь? Ну давай, беги! Беги, говорю тебе! Послушайся меня!

Больше возражать я не мог. Град камней, ударявшихся о крышу и ставни, убедил меня, что опасность более чем реальна.

– Бежать… А куда?

– Спрячься в сталактитовой пещере. Лучше всего перейти «Бездну блуждающих огоньков», на противоположный берег никто не сунется. Через какое-то время народ успокоится, и ты сможешь вернуться. А если дело затянется, я буду приносить тебе туда еду. Но эту ночь, пожалуйста, проведи там!

Харуё еще сильнее побледнела и осунулась, говорила прерывисто, тяжело дыша. Я должен беречь ее…

– Я все понял. Поступлю так, как ты велишь.

Я нацепил на запястье часы и бросился в кладовую. Было половина первого. К счастью, жестяной фонарь и карманный фонарик, которыми я пользовался недавно, были на месте. Прихватив их, я открыл дно сундука. В этот момент показалась Харуё, она принесла мне пальто.

– Чтобы не простыл. В пещере холодно…

– Спасибо, сестричка. Ну что, я пошел…

– Береги себя…

Харуё с трудом сдерживала слезы, я тоже чуть не разревелся и, чтобы не показать своей слабости, поторопился исчезнуть в подземелье.

Впоследствии возвращаясь памятью к этим дням, я утверждался в мысли, что ситуация в самом деле была очень опасной.

В то время когда я, закрывшись в сундуке, медлил в сомнениях, стоит ли спускаться в пещеру, послышались шаги и брань. Они, значит, уже в моей комнате. Судя по голосам, пришельцев было не менее пяти. Я покрылся холодным потом. «А ведь права была Харуё, – мелькнула мысль. – Хорошо, что я послушался ее».