Потом Новиков хвалил, советовал: "Вот и всегда обходи по утрам цехи. He пожалеешь, товарищ Коробков".

Так Андрей и делал. Но сегодня он не пошел с обычным обходом. Оставив диспетчера во дворе, он направился прямо в отдел кадров.

– Здравствуйте, Леонтий Федорович, Новые машины видели?

– С приездом, Андрей Николаевич, Ясно, видел. Хороши!

– Тем более стоять им нечего. Как с шоферами?

– Да вот я как раз составляю объявление на радио.

– А раньше где были? Разве не знали, что машины придут?

– Знал. И Валентина Александровна знала. Это она запретила организацию курсов, Говорит, расходы не предусмотрены планом. Она сказала, что…

Но что сказала Валентина Александровна, Андрей не дослушал. Он был уже в коридоре. Перед дверью с табличкой "Плановый отдел" задержался, помедлил секунду-другую и пошел к себе в кабинет. Там, прежде чем снять телефонную трубку, он постоял у окна, посмотрел на газон, усыпанный осенними цветами. Казалось, через открытую форточку доносился их нежный запах.

– Дайте плановый… Будьте добры, Валентину Александровну… А куда, не знаете?… Ну, хорошо. Когда вернется, попросите сразу же зайти ко мне.

Он сел, положил перед собой руки и стал ждать. Вот точно так же они лежали тогда на этом письменном столе, натруженные и заскорузлые руки, когда год назад Андрей пришел в этот кабинет после первого обхода мастерских. И первое, что сделала начальник планового отдела Валентина Александровна Гончарова – принесла ароматное мыло в голубой мыльнице и махровое домашнее полотенце, вывела Андрея в коридор и показала, где ему помыть руки. У самой у нее руки были нерабочие – нежные и тонкие, с холеными ногтями. Как-то странно было видеть на совещаниях среди пожилых начальников колонн, техников, механиков эту типичную "стилягу" с короткими гладкими волосами, в мохнатой узкой юбке и остроносых туфлях на высоких "гвоздиках". А губы у нее были какого-то, черт его знает почему, сиреневатого цвета. "И зачем это?… – подумал тогда с досадой Андрей. – И какой же из нее начальник отдела?"

Но тут он ошибся. Валентина Александровна хорошо знала свое дело. В этом Андрей очень скоро убедился. Спорить с ней было бесполезно: она всегда в конце концов оказывалась права и не раз выручала Андрея, который в общем-то был не искушен в вопросах эксплуатационной экономики. Но все эти лохматые юбки, цветные перчатки и клетчатые жакеты настораживали Андрея, вызывали в нем решительный протест и недоверие, делали излишне сухим в обращении с Валентиной Александровной. Он начал приглядываться, как к ней относятся другие, и неожиданно убедился, что в парке она была совсем "своя". Как-то в обеденный перерыв, проходя по коридору мимо приоткрытой двери планового отдела, он увидел там Марусю Воронову, обойщицу из кузовного цеха, и услышал: "Когда же вы почитаете мне Твардовского, Валентиночка Александровна? Вы же обещали!" А в другой раз он приметил начальницу планового отдела во дворе среди шоферов. Она сидела на подножке грузовика на чьей-то услужливо подстеленной кожанке и отчитывала ребят:

– Вы расскажите кому-нибудь другому насчет подрессорников. Уж я-то знаю, сколько при желании можно положить кирпича. Груз ведь негабаритный. Думаете, не понимаю, что грузите на полтонны больше нормы, а в конце смены приписываете рейсы. Не правда ли, Котельников?

– Да ведь государству от этого ущерба никакого, Валентина Александровна,

– Государству никакого. А вот совести вашей?…

Андрей почему-то не решился тогда подойти поближе.

Однажды, когда Валентина Александровна втолковывала ему насчет норм на смазочные материалы и "абсолютно недопустимого, бесхозяйственного" расхода краски в кузовном цехе, Андрей не удержался и спросил неожиданно:

– Почему вы красите губы в такой… странный цвет?

– Сиреневый? Это модно. А что, разве некрасиво, Андрей Николаевич? – Она вызывающе улыбнулась, показав розные белые зубы.

Тогда Андрей смутился и торопливо перевел разговор на перерасход горючего. Дома он спросил у матери:

– Почему это женщины выдумали такую странную моду – красить губы в ненормальный цвет? Сиреневый, например?

Мать гладила ему рубашку.

– Это ненормальные и выдумали, – сказала ока убежденно. – Такие губы небось у утопленников бывают. – Потом вдруг насторожилась: – Влюбился, что ли в такую?

Андрей усмехнулся:

– Смотри, воротник сожжешь.

Андрей побарабанил пальцами по столу и опять посмотрел в окно на газон с настурциями. Дверь кабинета приоткрылась.

– Можно? С приездом, Андрей Николаевич, Вы просили меня зайти?

– Да, просил. А вы не догадываетесь, зачем?

– Ну, прежде всего, полагаю, чтобы поздороваться. Можно мне сесть?

– Да, конечно… Здравствуйте, Валентина Александровна, и скажите, почему вы запретили организацию курсов?

– Потому что это нерентабельно.

– А что теперь будут стоять тридцать новых грузовиков, это, по-вашему, рентабельно?

– Но мы приняли меры.

– Знаю ваши меры – объявление на радио. Дудки! – раздражаясь, перебил Андрей. И вдруг почему-то вспомнил Тройного Прокопа. – Так к нам шоферы сейчас и прибегут! Держи карман шире!

– Но поймите, Андрей Николаевич, курсы – это зарплата преподавателям и стипендии курсантам. Затраты на дополнительное оборудование учебных машин, классов, амортизация, налоговые отчисления, а все вместе – морока. Зачем она нам, когда есть специальные учреждения, которые готовят водителей? Например, учебный комбинат "Транскадры". Мы просто заключили с ними договор и уже перевели деньги.

Валентина Александровна сняла с плеча квадратную красную сумку, отдернула молнию.

– Я только что оттуда. Послезавтра шестьдесят человек – как раз на две смены для новых машин – направляются к нам. Вот подтверждение.

Андрей прикусил губу, рассердился еще больше, но теперь уж на себя: действительно, он, должно быть, сейчас похож на упрямого мастера, который когда-то спорил без толку с Михаилом Петровичем. Тут бы и согласиться е Валентиной Александровной, ведь она же права. Но Тройной Прокоп все еще стоял за спиной, и Андрей сказал, правда, уже тоном ниже:

– Так я и доверил этим свежеиспеченным шоферам новые автомобили! Держи карман шире!

– Правильно, Андрей Николаевич. На эти машины надо перевести наших опытных водителей, а новички пусть поездят на уже обкатанных грузовиках. Это будет справедливо.

Андрей смотрел на положенную перед ним бумагу. Валентина Александровна спокойно сидела в кресле, закинув ногу на ногу.

– А знаете, Андрей Николаевич, вы сильно загорели. В Горьком была хорошая погода, да?

– Валентина Александровна… Черт его знает, зря расшумелся. Я был неправ, решительно заявляю…

Она качнула остроносой туфлей.

– Вот как? Да… А я и не знала, что вы такой решительный.

Андрею стало жарко.

Он полез в карман, нащупал твердую коробочку. Вероятно, лицо у него было довольно-таки глупым, когда он сказал:

– Решительный? Нет… Я давно хотел… Я…

Она молча ждала, не спуская с него вопросительного взгляда.

Зазвонил телефон.

Облегченно вздохнув, Андрей поспешно схватил трубку:

– Да, я… Кто будет говорить?… А, хорошо, я слушаю…

Валентина Александровна встала, подошла к двери. Прежде чем закрыть ее за собой, оглянулась. "Чего это она так улыбается?" – с досадой подумал Андрей.

– Да, я слушаю вас. Здравствуйте, Михаил Петрович… Спасибо, помаленьку… Да, прибыли. Вот они стоят у меня за окном, тридцать штук… Что?… Так ведь шоферов еще нет. Через два дня, пожалуйста, а сейчас – никак… Сгниют? А что я могу сделать? Шоферов нехватка. Они бегут на целину, на строительство гидростанций, новых городов. Нет, мне не выдюжить… Ну и что же, что бывший кузнец? Опять вы, Михаил Петрович!… Ну, я постараюсь, но обещать не могу. Сейчас будем думать с парторгом… Хорошо, через два часа позвоню.

Андрей дал отбой и снова снял трубку. В дверь протиснулась здоровенная фигура Новикова.