– Мать-то у тебя есть?
Сорокин молча кивнул.
– Голову небось из-за тебя потеряла? Волнуется небось, переживает, ищет тебя. А, Воробьёв?
Сорокин опять ничего не ответил, только съёжился.
– Эх, Воробьёв, Воробьёв, как же ты так? Чего тебе дома не сиделось?
– У меня сестра на скрипке играет, – сказал Сорокин.
– Ну и что?
– Мешаю, говорит, ей. Из дома гонит.
– Ишь ты! Она что, не родная тебе?
– Ну да, – сказал Сорокин.
– Ребята! – сказал курносый солдат. – Здесь, кажется, дело серьёзное. Давай, давай, пацан, рассказывай, не бойся. Это, брат, никому не позволено – детей из дома выгонять! Подумаешь – цаца, на скрипке играет! Отца-то нет у тебя?
Сорокин мотнул головой.
– Отчим, что ли?
– Ну да, – сказал Сорокин.
Он совсем разошёлся. Он рассказал про интернат, куда его определили по требованию сестры, той самой, которой он мешал играть на скрипке, и про коварную воспитательницу в интернате, по прозвищу Лиса Алиса, и про то, как он трое суток прятался под полкой в вагоне скорого поезда…
– Да ты голодный, наверно? – спохватился вдруг всё тот же курносый солдат. – Есть хочешь?
– Угу, – сказал Сорокин.
И тут же перед ним оказалась банка сгущённого молока, и кружка с кипятком, и огромная горбушка серого хлеба.
– Рубай, рубай молоко, не стесняйся, – говорил сержант, подсовывая ему столовую ложку.
Сорокин и на самом деле почувствовал, что проголодался. Он принялся за еду, а солдаты с удовольствием наблюдали, как он ест.
– Ничего, не бойся теперь, мы тебя в обиду не дадим…
– Может, ещё хлеба подбросить, а?
– Ну-ка, Смирнов, принеси парню ещё кипятку!…
– Ребята! – сказал вдруг курносый. – А что, если… Оставить парня у нас… Сыном полка, а?…
– Так тебе и разрешили! Сейчас не военное время…
– Ну и что, что не военное! Если попросим… А, ребята? – Он обнял Сорокина за плечи. – Ишь ты, худющий какой! Сразу видно – некормленый… Ничего, у нас на солдатских харчах быстро поправишься! Ну как, Воробьёв, пойдёшь к нам сыном полка?
Ах, если бы он и правда был Валеркой Воробьёвым из Владивостока!
Как хорошо ему было сейчас сидеть среди солдат и чувствовать себя в центре внимания! А может быть, можно сделать как-нибудь так, чтобы он был и сыном полка, и сыном своей мамы одновременно!
– Сошьём тебе гимнастёрку, галифе, сапожки закажем, будешь, Воробьёв, щеголять – красота!
– Сейчас начальник караула придёт, в баню тебя отправим, потом спать определим, а завтра все вместе – к командиру полка!
– Да ты не горюй, Воробьёв, я вон тоже в детдоме рос, не хуже других вырос…
– Я и не горюю… – сказал Сорокин.
Он уже успел осмотреться в караульном помещении, и всё здесь нравилось ему: и пирамида с автоматами в коридоре, и топчаны, на которых, не раздеваясь, спали отдыхающие караульные, и какие-то, наверно, секретные, карты на стене, задёрнутые матерчатыми шторками…
– Я всю жизнь мечтал стать сыном полка, – сказал Сорокин. – Я…
Он не договорил.
Внезапно с грохотом распахнулась тяжёлая дверь караульного помещения.
Первым вошёл дежурный по части – капитан с красной повязкой на рукаве.
Вторым вошёл лейтенант, тоже с красной повязкой – начальник караула.
А за ними…
Ложка выпала из рук Сорокина-младшего. На пороге он увидел своего брата.
Рядовой Сорокин молча смотрел на Сорокина-младшего.
– Так вот ты где! – наконец негромко сказал он. – А ну, вставай, живо!
Сорокин-младший послушно поднялся из-за стола.
Солдаты растерянно молчали и старались не смотреть на него.
Конечно, кто он был теперь для них – самозванец, болтун, обманщик… Чего бы только он ни сделал, чего бы ни отдал, лишь бы они взглянули на него по-прежнему!
Он хотел объяснить всё, сказать, что он не нарочно, сказать, что он… Он потянулся было к курносому солдату, но тот махнул рукой:
– Ладно, иди, иди…
Никто не обращал на него внимания. Брат подтолкнул его в спину:
– Идём!
И тогда Сорокин-младший заплакал.
15. Прощание
Вот уж никогда не думал Сорокин-младший, что таким грустным будет его прощание с военным городком. А ведь сам виноват. Всё могло быть по-другому, совсем по-другому. Но теперь уже не исправишь.
В воскресенье, накануне отъезда, вместе с Сорокиным-старшим и мамой отправился он в военный городок на спортивный праздник.
Мама держала Сорокина-младшего за левую руку, а Сорокин-старший – за правую.
Со стадиона уже доносилась музыка, и в другой бы раз Сорокин-младший торопил маму и брата, чтобы не опоздать к началу праздника, но сегодня он и сам еле передвигал ноги. На стадионе, наверно, будут все, весь полк, а у Валерки не было никакого желания встречаться с солдатами, которых он обманул в караульном помещении, да и попадаться на глаза химикам, в плену у которых он сидел без штанов, ему тоже не хотелось… Станут теперь показывать на него пальцами… Так что с большим бы удовольствием он остался сегодня в гостинице, но мама с братом, видно, нарочно потащили его на стадион.
И почему он уродился такой несчастливый? Почему никак не справиться ему с самим собой? Разве виноват он, что у него такой характер?…
Они свернули в аллею, и тут из кустов выскочила рыжая приветливая собака. Она, наверно, узнала Валерку, потому что сразу послушно пошла за ним.
Но он не мог её даже погладить: мама по-прежнему держала его за левую руку, а Сорокин-старший – за правую. И тогда собака вильнула хвостом и снова скрылась в кустах.
А Сорокину-младшему стало ещё печальнее.
Дальше они прошли мимо казармы, мимо спортивной площадки, и здесь Сорокин-младший увидел солдата в распоясанной гимнастёрке. Солдат был один. Он стоял и задумчиво смотрел на "коня".
Что-то знакомое было в лице этого солдата. Встречался уже с ним Валерка, что ли?
И вдруг Сорокин-младший вспомнил: ну, конечно же, это был тот самый солдат, которому никак не давался прыжок через "коня". Как пыхтел он тогда, как топал сапогами, разбегаясь, грозный, как надвигающийся паровоз!… И даже фамилию его вспомнил Валерка – Кравчук.
Ну да, Кравчук. Тогда ещё командир сказал: "Достаточно, Кравчук. Потренируетесь ещё вечером…"
И сейчас Кравчук готовился к разбегу. Он отошёл на несколько шагов, потом быстро помчался вперёд – к "коню".
"Вот сейчас будет потеха!" – хотел было сказать Валерка Сорокину-старшему.
И не успел.
Кравчук вдруг легко коснулся снаряда и перелетел через "коня".
Валерка даже глазам своим не поверил.
А Кравчук подмигнул Валерке, затянул ремень и побежал к стадиону.
Музыка на стадионе уже гремела вовсю, и Сорокин-младший почувствовал, как испаряется, как исчезает его плохое настроение…
Приключения рядового Башмакова
Был в нашем взводе, взводе десантников, солдат по фамилии Башмаков – удивительно невезучий человек. Не везло ему постоянно. Всегда и во всём. На стрельбы идём – все стреляют нормально, он обязательно умудрится всадить пулю в чужую мишень. По тревоге поднимаемся – сапоги перепутает. Кросс побежим – ногу вывихнет. Короче говоря, всё у него не как у людей.
Поэтому командир взвода старался держать Башмакова подальше от глаз начальства. Как начинаются учения или проверка, так Башмакова либо в наряд по кухне отправляют картошку чистить, либо дневальным по казарме, либо ещё куда-нибудь – лишь бы подальше.
Так было до тех пор, пока не сменился у нас командир взвода.
Новый командир, лейтенант Петухов, вызвал к себе Башмакова и говорит:
– Невезучих людей, Башмаков, не бывает – бывают люди не-дис-ци-пли-ни-ро-ван-ны-е. Ясно?