Да и само понятие оппонент, надо сказать, здесь, уже само по себе подразумевает под собой «некое», можно сказать, сопротивление...

И, вот, «что», на самом деле будет-то, когда время уткнется в Параллельный Тупик Хвита Хавота и Марта придет?

Лист 3 Гости

Словоблудие это своего рода

тоже – философия.

– Вот вы хотели в прошлый раз рассказать историю с гостями, а никто ничего не дождался.

– У нас разговор конфиденциальный?

– Неминуемо!

– Тогда расскажу сначала о том, что происходило в это утро до прибытия гостей и чем это прибытие закончилось.

– Отбытием, надо полагать.

– Точно так. Был обычный будний день. И, вот, представьте – две пластины по бокам пролегают, внутри, между боков, что-то загадочное белеет, вроде густого насыщенного пара, и пар этот вьется. Представили?

– Предположим.

– Связи на виду самые благоприятные выходят: сирень цветет, весна, хоровод веселый и, как будто, слышно в лесу прятки. И вот Калгузбуд Окосава и Постромон Риссин подходят с двух сторон по краям, берутся за эти края, раздвигают по краям обе стороны и раскрывают самую глубинную матрицу, как под пыткой... А там – свадьба.

– Ух, ты!

– И, на этот счет, как знаем, всегда бывал не приятный и громкий разговор у Шестикоса и Роту по отношению к эпизодам Балбуды, а Чиськин Цезарь смеялся и говорил «кизим».

– Ну, насчет Чискина высказываний – это старая история. А вот насчет этого «тандема» – удивили!

– Что в этом удивительного? Они всегда – большие спорщики. Для виду, конечно, и ничего, как есть, вокруг их не изменится. И потому, Роту иногда молчит, когда Мяткин задирает публику. А та только что размахнется аплодировать Мяткину, только что почувствует некий прилив восторженных чувств, Шестикос Валундр не противоречит, смотрит на все благосклонно и утюга не трогает. Роту вроде молчит. Но как только видит, что дело вплотную подошло к овации, и овация сильно приблизилась, хочет Роту поднять свист – в протест новой редакции Балбуды (старая больше нравится), – но в это время бьет пушка с набережной и свиста не слышно. Шестикос полон, допустим, мысленных оваций, весел и впечатлен внутренне, но показать этот Бахчисарайский фонтан в своей натуре пока не может – права такого не имеет – и на вопрос Мяткина «какой город может быть без заборов?» – тоже молчит. Но, как только начнет приближаться рука его к руке, чтоб выдать не то, чтобы щуку, а целого сома – в ответ – пушка. И т.д. И даже тогда, когда после происшествий Роту уляжется спать и станет уже засыпать, а ему на ухо кто-то спросит – «кто вчера в третьем часу дня сказал что половина первого?» – пушка; «кому запретили чулки носить на носу?» – опять пушка; «кто десять фонарей на 2-ой Фарватерной зажег в одном месте?» – пушка, – тогда вот и не слышно от него абсолютно никаких ответов и «рассержен» ли он или «не рассержен» – никому неизвестно. Такие они и бывают закономерности по праздничкам.

– Это мы знаем.

– Случайности они ведь когда происходят? – спросил тогда, подпивши за столом, Лифоп Камушкин Ведора Тудора-Черпинского, вылупившись. Видор Турод Черипский испугавшись, закричал: «А!» – обычная его, сатунчаковская еще реакция на повторения. Тогда Лифоп еще больше вылупившись из яйца, сам ответил: «Всегда». Видор Тудор Черпинский, конечно, не выдержав этой атаки, спрятался, как обычно, за чью-то спину. Но тогда Лифоп зашел сзади, в арьергард и сам же ответил: «Случайности происходят тогда только, когда конь-Мартрадор берет ферзя при полном отсутствии возможности его взять, а после начинает сдаваться; когда через промолинейнейшую мысль о том же Хохока Мундорока стяжательстве насквозь просматривается утопия его рождения; и еще тогда происходят случайности, когда совсем дамским оказывается тот умысел и тот смысл, когда хошь ни хошь, спина потная. Так-то…»

То есть, оба, как видим, начинают показывать свои возможности в высказываниях не сходя с места. Картина, значит, такая вышла. Не знаю кто, кому и что показывал в этот раз, но знаю точно – не себе в убыток. Задраить и заподозрить надо было, не доводя до вдохновенных речей, данную кабалистику мнений в самом устье. И, в общем, казалось бы, не было никаких намеков и хорошо видимых предпосылок ни к каким происшествиям – можно сказать. Но мы не скажем – были! Одно то, что «общая быстрота движений есть первый признак роста медлительности» говорит о смещении вектора в сторону происшествий. Не до свадеб.

– Вы правы. Случайности только тогда редки, когда Лифоп далеко живет. Ну, а когда речь заходит о чем-нибудь противоречивом и сразу не поддающемся разумному объяснению, тогда Видору-Тудору Черипскому только Лифопа и нужно. Зайдет незнамо зачем к нему, после разговорятся, и ищи их обоих, как журавля в поле.

– С другой стороны посмотреть, по себе знаю – случайности они ведь бывают иногда и как удивительное лакомство. Развиваться того гляди сподобится другая тема, допустим, в самой ширине сомнительных оваций и авиаторов еще нет. Но, как после неприличной скованности неудержимых желаний, как не бывает вздора после сильного снегопада – снег везде. Отсюда хруст, будто распарываются швы, отсюда невольная расслабленность в подозрениях, и отсюда же вроде бы никаких не намечается бедствий. Но посмотрев в лупу Миминкуса Мимикрия внимательно – плохая склеенность подошвы на лицо. У кого грязная, у кого нет – не в этом дело. Если Букин, к примеру, не проснулся бы тогда от сильного грохота по крыше над своей головой, и если не упустил бы он значение своих снов, которые ему в ту ночь приснились и где ему все время подсказывали «как поступить», задумался бы он в этот раз о пропасти, куда потом свалился и где сварился? Обязательно задумался бы!

– Его сварили что ли?

– Ну да! Говорят – сам упал, но я не верю. Вспомните о прейскуранте простых и настоящих обыкновений в их сути. Как обычно происходит? «И снимет кожу с жертвы всесожжения и рассечет ее на части». Это о живности всякой так говорится. Ну, а когда Роту надоедает одно и то же делать – дятлов и сомов ловить, – он смотрит тогда по сторонам и вполне может придти ему мысль «а ни сделать ли то же самое с самим Букиным?» Что тут странного? К тому же, если кто становится на глазах бараном или свиньей – какое будет в том преступление? Никакого.

И в этот день, когда не начался еще новый день, а только начал начинаться, появление таких дирижаблей с такими через борт подошвами, это уже – интересно. «Кому, говорю, – стоять!» – закричал тогда Роту на весь проспект (и мы после узнаем, почему он на дирижабль закричал – здесь важно). И, как знаете, тогда, после такого крика ширина улиц закругляться начинает к искомой нумерации зданий, сиюминутной плакатности афиш, и в самом что ни на есть черном сомнении к старому веретену; во втором этаже не спят, воробьи летят, и валяются листья. «Кому говорю – стоять!» – кричит он уже смеясь – а там хоровод во всю прыть, опять минутка другая сухости в чувствах, но, ни о какой должной здесь быть перпендикулярности взаимных связей разговора еще нет. И зачем это тут, вдруг, видите ли, появилось вдалеке что-то расплывчатое, потом стало пятном на бумаге, а после Чункин Солонмом попытался пятно вывести и начал доказывать, что противоречий, мол, если не существует случайностей, тоже нет – не знаю. Что прикажете делать? А вместо пятна вывели следом за таким событием другую политику. Ведь залезть длинной рукой в саму суть происшествия, вытащишь обязательно пропаганду.

А Роту хохотал, сев за стол, долго. «А я и не знал, что праздник!» – сказал он. В книжку записную надо записывать. Не знал он! Надо знать, когда тебя ждут. Время тоже надо учитывать, начиная с самой обложки и листы надо переворачивать очень аккуратно, чтобы не перелистнуть чего-нибудь значимого. Временная сиюминутность движений имеет множество самостоятельных истин и чутким слухом и не худым предчувствием надо обладать, чтобы вернуть, например, Хохлока Мундорока вместе с женой рядом с галошами стоять, а не в котел подглядывать. Хреновина может из этого огромная выйти. С морковиной. Начался карнавал.