К счастью, нас выручили довольно скоро. Начальник артиллерии стрелкового полка капитан Колосов, видевший наш бой с белофиннами, выкатил 76-миллиметровое орудие и прямой наводкой начал обстреливать каменную гряду у опушки леса, где засели белофинны.

Огонь Колосова отвлек внимание врага от тракторов, и мы успели окопать снег вокруг них. Снова радостно зарокотали моторы, и наши «танки» поползли к своим частям.

К исходу дня 8 марта остров Суонион-саари целиком стал советским.

Так скромные тягачи обеспечили победу пехоте и еще раз доказали, что в бою полезен всякий вид оружия, когда его умела! применяют.

123 дивизия закрепила свой славный успех, и на нашем направлении белофинны, боясь окружения, стали отступать. Многое сохранилось у меня в памяти о тех славных днях, когда части Красной Армии шли вперед: и бои за полуостров Койвисто, и захват островов, и ледовый поход. Сейчас я хочу рассказать только о нашем успешном ударе на материк.

Все преимущества были на стороне белофиннов. Они сидели на материке в дотах, дзотах, замаскированных в лесу, а наши бойцы шли по голому льду, не имея возможности замаскироваться.

Я запомнил слова командира дивизии тов. Кирпоноса:

— Ни в коем случае не ложиться на лед. Залечь на льду — значит обречь себя на расстрел. Во что бы то ни стало выбираться на материк и бить врага на материке!

Этот боевой приказ был доведен до каждого бойца батальона.

В 4 часа утра батальон вступил в бой. Справа горел Выборг. Огромное пламя пожаров освещало Финский залив.

Первым эшелоном пошла на материк рота старшего лейтенанта Путевца. Путевец бежал впереди, отсчитывая метр за метром. Под пулеметным огнем бойцы кричали друг другу:

— Бегом вперед, не. ложись, они расстреляют на льду!

И вот уже совсем близко берег. Еще один рывок, и Путевец первым врывается на материк. Белофинские окопы всего в 20–30 метрах от берега. Стали разрываться ручные гранаты, застрочили наши пулеметы.

Связисты самоотверженно тянули линию за 7-й ротой.

— Путевец? — спросил я, узнав донесшийся по проводу голос.

— Зацепился за берег, — ответил Путевец. — Передние бойцы только что отбили у белофиннов пулемет…

Я сразу бросил вперед 8-ю роту.

Так был начат удар на материк, завершивший окружение Выборга.

Родился я в 1911 году, в Приозерском районе Архангельской области, в бедной крестьянской семье. Работал на лесозаготовках, гонял бревна: и молевым сплавом и на больших плотах. На коне хорошо ездил и на лыжах километров по пятьдесят ходил, на лодке и на бревнах проплывал по самой быстрине. Да и стрелять научился на охоте.

В Красной Армии я прослужил два года, потом демобилизовался. Снова пришел в воинскую часть незадолго до войны с белофиннами.

Попал я в батальон старшего лейтенанта Маричева связным.

В боях приходилось мне не раз под огнем противника пробираться к сражающимся подразделениям, чтобы передать им то или иное приказание командира. Часто белофинны охотились специально за мной, и меня спасало только умение быстро и скрытно ползать по снегу.

Когда мы подошли к линии Маннергейма, начались особенно сильные бои. Запомнилась мне одна, особенно яростная наша атака под Сеппяля.

Было это рано утром. Лейтенант Овсянников со своей ротой пробился под проволоку. Связь с ними была потеряна, и мы не знали, двигаются ли они вперед или стоят на месте. Командир батальона приказал мне установить связь с ротой Овсянникова.

Я знал, что ползти надо как можно быстрей. Чтобы одежда не стесняла движений, снял полушубок и, несмотря на жестокий мороз, пополз в одной гимнастерке. Расстояние-то было всего метров восемьдесят-сто, но роты не видно, потому что она вышла вперед, за кустарники и камни. Ползти было очень трудно и опасно. По каждой замеченной фигуре белофинны открывали пулеметный огонь. Я все-таки добрался до Овсянникова и передал ему приказ командира батальона: во что бы то ни стало двигаться вперед, а если нельзя двигаться, то сообщить, какие причины задерживают наступление.

Вскоре я уже возвращался обратно тем же путем и доложил командиру батальона, что у роты нет связи и два станковых пулемета выбыли из строя.

В этом бою лейтенант Овсянников был тяжело ранен. Я решил его спасти и снова пополз в расположение роты. Я нашел его уже перевязанным. Теперь следовало как можно быстрее отправить его в тыл. Мы с санитаром ползком вынесли из боя лейтенанта Овсянникова, положив его на носилки, сделанные из лыж. Это спасло ему жизнь…

Все вперед и вперед продвигались наши части. Батальон старшего лейтенанта Маричева неизменно шел первым.

Никогда не забуду дней, когда после труднейшего ледового похода мы перерезали шоссе, соединяющее Выборг с Хельсинки, и завершили окружение Выборга.

В Нисалахти белофинны пытались отрезать наши роты от штаба. В эту ночь командир отправил меня с пленным в штаб полка. До штаба было километров семь. Я сдал пленного и вернулся рано утром в батальон, когда люди находились на отдыхе. Лег спать, но сон был тревожным, и вскоре я проснулся. Смотрю— в штабе нет никого, кроме телефониста и нескольких красноармейцев.

— Где комбат? — спрашиваю.

— Ушел, — говорят.

Я забеспокоился, ведь всегда старался, чтобы всюду сопровождать его. Вышел из штаба, смотрю — он! Бежит что есть духу ко мне и кричит:

— Маминов, белофинны идут!

Вид у него возбужденный, он только что подвергся нападению и убил нескольких врагов.

— Окружить нас пытаются, вот что!..

Я вернулся обратно в штаб, собрал гранаты, патроны. Вдвоем с комбатом побежали мы вперед и увидели большую группу белофиннов. Подпустили их ближе метров на двадцать пять — тридцать и открыли огонь из автоматов. Вдвоем рассеяли прорвавшуюся в тыл группу. Человек двенадцать было убито наповал, несколько ранено, остальные — кто бежал в занятый нами лес, кто удрал обратно.

У нас вышли все патроны, и мы возвратились в штаб. Комбат связался по телефону с ротами и, собрав всех находившихся в штабе, снова вернулся к месту боя.

Из-за леса нас сразу обстреляли минами. Мины начали падать возле нашего танка, который разворачивался на поляне. Здесь, у танка, меня ранило в ногу. Но я никому ничего не сказал, хотя крови потерял очень много: боялся в эти трудные часы оставить своего комбата без помощи и снова пошел с ним вперед.

И должно же было случиться так, что в тот же день он был тоже ранен. Под огнем вынес я из боя любимого комбата старшего лейтенанта Маричева, спас жизнь командира, как велит устав Красной Армии.

Когда узнали о моем ранении, хотели отправить в полковой госпиталь, но я, перевязав рану, остался в строю и находился в батальоне до последних дней войны.

Во время одного сильного боя стали иссякать запасы патронов у наших рот. А белофинны сплошной огневой завесой перерезали единственную дорогу из штаба к ротам.

Я пришел к командиру батальона и спросил:

— Можно мне подвезти патроны?

Он разрешил. Правда, страшновато было — никто не решался даже ходить по этой дороге, и вдруг я еду по ней на санях. И проехал благополучно. Правда, сани были прострелены в нескольких местах.

С дороги свернул в лес, лошадь укрыл, лег на живот, стал разгружать повозку. Сделал несколько «рейсов» к ротам ползком. Потом осмелел — встал в полный рост и начал бегать взад и вперед, не обращая внимания на пули.