Город еще только просыпался. Редкие прохожие гамеры с удивлением и некоторой опаской глазели на Охотника и его здорового летающего змея. Явление это, очевидно, не распространенное и даже эксклюзивное — никто не знал, чего ожидать от парня, руководящим таким зверем. У посторонних Аспид вызывал смесь страха, отвращения, уважения и любопытства, к чему Гэгэ довольно скоро привык и даже гордился питомцем. А змей делал вид, будто ползет прямо по воздуху и развлекался тем, что шипел временами на прохожих, чем вгонял их в гипнотический ужас.
— Чё зыришь, карапуз, — рванет он, бывало, шутливо в сторону какого-нибудь новичка с внешностью близнеца из бертоновской версии «Алисы в стране чудес», и бедолага с визгом драпает в соседний квартал.
Но ролью и чувствами начинающего волан-де-морта Стрелец скоро насытился и погрузил мысли в вопросы насущные.
Вчерашнее приключение еще жило в памяти как хорошо запомнившийся сон. Прелестная дриада Мальвина, Жорик… а ведь с Жориком он мог бы и сдружиться. Но примириться с тем, что Инженер нарочно толкнул его под босса… Да пусть хоть и толкнул… но интонация, выражение лица, надменность: «Штырь, не лезь под ноги». Едкое чувство прожгло дыру в груди нашего героя. Даже если учесть, что первым начал Гэгэ, но ведь Жорик-то не знает, что он выманивал его на смерть, а значит и половины его вины как бы здесь и нету. То есть, если бы знали оба, то в факте подставы не было бы и сомнения, а когда знает лишь один — здесь можно заключить сделку с совестью, постараться забыть, искупить… то есть вина как бы и есть, но только в зыбкой области сознания, которое способно перевернуть все вверх дном. А обуздать сознание другого человека — здесь одной силы воли не хватит, здесь нужно знать «предысторию» этого человека и врожденный талант. Это как угнать чужую машину и водить с закрытыми глазами под руководством законного владельца. Нет, нет, сойтись обратно будет непросто. Вина Жорика слишком очевидна для обоих. Только если он сам внесет залог, извинится… И даже вступлением в «Чертово колесо» Стрелец готов был пожертвовать, только бы не прищемить свою гордость.
Или он так обижен из-за того, что Мальвина выбрала Жорика?..
Гильдия… с гильдией ты не один, гильдия это семья, круг друзей и сподвижников. Потому вступить в такое общество бывает непросто. Тебя должны проверить, оценить, исходя из «корпоративной этики» и внутренних социальных стандартов. Одни гильдии берут тебя «на дело», за членство в других требуют финансовый взнос, в третьи попадаешь «по блату», крохотные гильдии загребают всех желающих, а в топовых всегда встречают только по уровню одежки, а провожают по умению играть.
Тут ему опять вспомнилась Мальвина, такую внешность вообще трудно забыть. В синих волосах ее крылись неординарность, мистика, тайна — темнота, в которую так или иначе стремится войти всякий луч света… пить ее, эту темноту, и не видеть дна, не насыщаться, любить, ненавидеть, но всегда желать и радоваться бесконечному голоду, потому что финал — это всегда смерть. Еще ему нравилось, что она была настоящей. Не фейком вроде Вотэтожопы — парня, который замаскировался внешностью Веры Брежневой под давлением транссексуального либидо, скрытого от него самого, — а настоящей, врожденной. Он бы понял женщину, наряженную мужчиной ради утверждения гендерного равноправия, этакую business women в пиджаке и брюках, но сравнение «как баба» звучит оскорбительно даже в женском кругу. Сексуальное уравнение (существительное или глагол) выводит среднее значение — это гермафродит: одни прибавляют себя (чтобы стать «как мужик»), другие отнимают («как баба»). А потом в ответе под уравнением напишут «жопаписюн».
«Хватит совать в меня эти мысли! — взмолился главный герой. — У меня башка скоро треснет…»
…И пусть если даже Мальвина не блещет красотой в реальности, на Земле, здесь это не имеет значения: у гамеров на Мэрлоне другие тела и другие жизни, другие привычки, легенды и представления о самих себе. И, встретившись вдруг на улице, закадычные виртуальные друзья или любовники друг друга не узнают и пройдут мимо. Эти миры несовместимы как жизнь и смерть.
Мальвина — он повторил это имя вслух, тихо и медленно, и вызвал из памяти короткую юбчонку с чуть-чуть выглядывающими ягодицами, топик сигнального и приглашающего цвета, белые бедра, которые так часто вчера гладил глазами… Но тут же вспомнил и о Жорике, который не менее ласково водил по ней мысленной ладонью. Это обстоятельство обломило всю романтику воспоминаний и вызвало чувство свершенного ментального ганг банга: убило в нем лидера над самкой и облило помоями второсортности предназначенное быть интимным приключение. А ведь парней в таких играх больше, чем девушек, и «радость» «заскучавшей» казармы обеспечена каждой.
Но вспомнив о Джеймсе, он начал противоречить самому себе: Лазутчик весьма прохладно реагировал вчера на обаятельную девушку-дриаду, не глазел на нее так, как Стрелец с Жориком, а если и случалось, что прелести Мальвины вставали на пути взора Джеймса, он только хмыкал и отворачивался. Самки его, похоже, не интересовали, а интересовать либидо что-то должно, поэтому Лазутчик либо извращенец, либо гей. Так думал наш герой, но уже как-то вяло — хихикать над фантазиями о шпионе он за вчерашнюю ночь утомился.
«Что, правда? Можно думать столько сразу?» — главный герой даже перестал следить за дорогой, чтобы без помех наблюдать за потоком полусвоих мыслей в собственной голове. Интуиция, заключенная в мелких деталях, подсказывала ему, что эта ночь будет особенной.
Тема Джеймса привела его к вопросу о главном сюжете Ворона. Первую часть задания он выполнил — змей у него, — почти вступил в одну с ним гильдию и даже совершил в одной связке целый поход. Но делу это решительно не помогало. Личный контакт здесь отпадает: Джеймсу известно, что Стрелец главный герой; Стрельцу известно, что Джеймс шпионит за ним. Может быть, даже в эту самую минуту.
Он насторожился и вышел из раздумий.
— Аспид, Джеймс рядом?
— Нет, — ответил верный змей.
— Предупреди, если засечешь его. Я должен знать о его приближении раньше, чем он о моем.
Стрелец вдруг обнаружил себя рядом с шумной компанией, с криками и весельем бредущую в бар. Небо над головой совсем потемнело, разгорались гирлядны-фонари, народу прибавилось. Вельзевул проснулся.
В городе Хозяина будто ничего не изменилось с тех пор как он впервые ступил на его улицы. Так же шумел общий чат, так же суетились гамеры с голливудской внешностью — в нарядных плащах, доспехах, платьях, или в нубском тряпье — новички завистливо глазели на разодетых хаев и мечтали однажды добраться до их высот. Таким был и Гэгэ в свою первую ночь на Мэрлоне и узнавал самого себя почти во всех, кто встречался ему: таким испуганным и растерянным он был раньше, таким стал, а вот этот — Охотник в богатой белоснежной шкуре, в шлеме, напоминающим корону, с огромным сияющим арбалетом и белоголовым орланом на плече, гордо восседающий на блестящем от хромовой краски байке, по-царски, с GS больше шести тысяч — таким он станет однажды в будущем. Поколение сменяют поколения даже в компьютерной игре. Молодость и старость разделяет время, проведенное за клавиатурой.
«Постой, а сколько всего времени я провел здесь? Неделю, месяц, полгода? А все кажется, что как-то мало… Как понять время, если между входом и выходом из сети нет пробела? А мне все кажется, что нахожусь я на Мэрлоне постоянно, но ведь что-то я делаю там, дома, чем-то занимаюсь…»
И неясное, блеклое чувство, будто он вернулся туда, откуда пришел, поселилось призраком в теле.
Те же дома, вывески, украшенные скульптурами площади, той же стороной зависла луна. NPC дают те же поручения землянам, доверяют им свои секреты, свои судьбы, проживают вместе с ними крохотный эпизод миниистории. Несколько минут или часов квеста, проведенные с тем, кто будет сострадать мэрлонцу, кто заговорит с ним, обратит внимание, подыграет спектаклю этого актера-программы — вот и вся жизнь NPC. Самих в себе их нет, мэрлонцев не существует без стороннего наблюдателя. Вся эта планета — огромный фотоснимок прошлого, заброшенный роком в иномирье. Один и тот же день на бесконечном повторе. Что-то кардинально изменить в реке миллиона потерянных судеб по силам лишь Глобальному Патчу.