Ещё до паломничества в Рим Гарольд совершил не менее волнующее путешествие в Нормандию, оказавшееся чреватым большими последствиями.

Неторопливо подбирая нужные слова, Гита рассказывала:

— Отец мой взошёл на корабль и поплыл по морю. Он отправился в Нормандию, чтобы вызволить своего брата Вульфнота, томившегося заложником в городе Байе…

Владимир кивал головой в знак того, что понимает свою милую супругу.

— Но во время путешествия разразилась страшная буря и прибила корабль моего отца к берегу, где находились владения графа Ги. Это было уже в Нормандии. Там существует жестокий обычай. Если какое-нибудь судно разобьётся о береговые скалы, то владелец той земли может не только присвоить груз, но и пленить потерпевших кораблекрушение. Их держат в оковах, а потом отпускают за выкуп. Иногда даже продают родственникам трупы, выброшенные волнами на прибрежный песок, чтобы возможно было похоронить погибших по христианскому обряду. Так случилось и с моим отцом. Увы, моего отца случайно узнал рыбак, бывавший в Англии, и рассказал об этом графу, жадному до денег. Тот схватил моего родителя и в надежде получить за него богатый выкуп заковал в железные цепи и бросил в каменную темницу…

— Подумать только, что подобное могут претерпевать и знатные люди! — вздохнул с волнением Мономах.

— И что же произошло дальше! О событии стало известно герцогу Вильгельму, правителю Нормандии…

Мономах слышал об этой стране от варягов, скитавшихся по всему свету, хотя смутно представлял себе её местоположение и жизнь, которая там течёт.

— Вильгельм выкупил отца, не поленившись самолично отправиться за ним в графский замок, и привёз пленника с почётом в свой город. Герцог был любезным хозяином. Но лучше было бы моему отцу поскорее возвратиться в Англию. Ведь и у герцога он жил на положении пленника, хотя Вильгельм посвятил его в рыцари и отец даже вынужден был принимать участие в войне нормандцев с бретонцами.

Мономах слушал Гиту с напряжённым вниманием, хотя не всё понимал в её рассказах, а названия городов и имена людей казались странными для его уха. Но она открывала ему иной мир, чем Переяславская земля. Князь уже прочёл много книг, и ему было известно, что мир разнообразен и что каждый народ живёт по своим обычаям, и всё-таки супруга рассказывала ему удивительные вещи. Воображение помогало князю дополнить её лепет обычными представлениями о человеческой жизни, везде одинаковой в своих главных проявлениях. Гита же питала ненависть к Вильгельму и не жалела горьких слов, чтобы описать его коварство.

— Герцог лелеял в своём чёрном сердце надежду сделаться со временем королём Англии. В моей стране существует учреждение, называемое «советом мудрых». Эти люди избирают преемника умирающему королю, сообразуясь с его последней волей. По-видимому, Эдуард некогда обещал Вильгельму, что укажет на него, когда настанет время избрать короля. Но у хитрого нормандца не было большой уверенности в расположении королевских советников. Поэтому в его уме созрел вероломный план. Он решил для достижения своей цели использовать моего благородного отца и заставил его произнести страшную клятву.

И Владимир, слышавший уже об этой клятве от варяжских купцов, появлявшихся в Переяславле, внимательно следовал за рассказом.

— Вильгельм велел поставить в церкви небольшой ковчег и прикрыть его парчовой пеленой, чтобы отец не видел, над чем будет произносить клятву. Ему представлялось, что в ковчеге лежит что-нибудь вроде берцовой кости малопочитаемого святого. Ведь сколько всяких святынь продают жадные до денег бродячие монахи!

— Святые различествуют в своей святости, — сказал Мономах.

— Что из того?

— Греческий царь прислал нам в золотом сосуде перст Иоанна Крестителя. Великое сокровище!

— Иоанна Крестителя! Это совсем другое дело. А отец думал, что под пеленой покоятся останки епископа, который мог по ошибке попасть в святые.

— Разве бывает так?

— Монахи способны и не на такие штуки, чтобы увеличить монастырские доходы.

— Грешно говорить такое.

— Ты доверчивый человек, а я многое увидела, пока попала в твою страну. Но продолжу о своём отце. Видимо, он предчувствовал нечто и вострепетал, когда простёр над ковчегом руку и произносил клятву. И тогда Вильгельм с улыбкой на устах отнял пелену…

Владимир приподнялся на локте, чтобы лучше слушать.

— В неприметном по виду ковчеге были собраны все святыни Нормандии. В нём лежал гвоздь, которым была пронзена на кресте десница Христа. Ещё волос из бороды апостола Петра. И многие другие святые реликвии.

— Страшная кара может постигнуть человека, который нарушит крестное целование, — опять вздохнул Владимир.

— Отец тоже ужаснулся. Но Вильгельм отпустил его в Англию.

— В чём же поклялся твой отец?

— Что будет помогать Вильгельму в его домогательствах на английскую корону. Кроме того, он обещал выдать свою сестру за нормандского графа, а сам жениться на дочери герцога.

— Как же поступил твой отец, когда настала пора исполнить клятву?

— Он ответил так? «Я обещал дать тебе то, что мне не принадлежит, потому что корона — достояние всей английской знати. Ты требовал, чтобы я выдал свою сестру за верного тебе нормандца… Но она умерла. Что же, прикажешь послать в Нормандию её труп?»

Мономаху рассказывали и об этом корыстолюбивые варяжские купцы — о смерти благочестивого короля на туманном острове и о нарушенной клятве. Они говорили, что этот нарушитель своего слова правил непродолжительное время, победил Гаральда Жестокого, но сам погиб в битве, когда остров был завоёван нормандским герцогом. Но тогда он не знал, что погиб отец его будущей супруги.

Умственный взор Мономаха проникал далеко за бревенчатые стены горницы, и на ум ему приходили печальные мысли, когда он слушал жену. Как трудно для человека достигнуть душевного спокойствия, если он обуреваем жаждой власти и богатства. Какая польза для души в славе, полученной на кровавых полях сражений? Она как дым. Хвала завоевателю — как хвала разбойнику. Ну, а сам он, что искал он на берегах Дона — недолговечной славы или покоя для золотых нив Киевской земли? Гита скорбно рассказывала о страшной участи своего отца, и Мономах внимал ей с нежностью.

3

Что происходило в то время под русскими дубами? Мономаху едва исполнилось тогда двенадцать лет, и отец впервые взял его на лов. Юный охотник с волнением слушал, как кличане криком загоняли вепрей в осенней дубраве, и поразил копьём первую свою жертву.

В Тмутаракани сидел тогда князь Ростислав. Он брал дань с касогов и других беспокойных племён, и в Константинополе смотрели с неудовольствием и на его победы, так как они угрожали интересам василевса, и на стремление русского архонта облагать высокими пошлинами греческие товары. Корсунскому катепану были даны тайные указания. Вскоре корабль доставил катепана в Тмутаракань, и коварный царедворец постарался войти в доверие к Ростиславу. Однажды во время пира, когда грек сидел за княжеским столом и веселился с дружинниками, он сказал молодому князю с вероломной улыбкой:

— Хочу пить твоё здоровье!

— Спасибо тебе, — ответил Ростислав, не подозревавший в людях никакого коварства и хитрости, и протянул гостю серебряную чашу, до краёв наполненную вином.

Катепан отпил половину, а остаток предложил князю, незаметно опустив в вино палец. Под блистающим ногтем у него была спрятана крупинка смертельного яда, безошибочно действовавшего на седьмой день. Князь охотно допил чашу…

После этого пира византийский вельможа отбыл в Корсунь и самодовольно рассказывал там, как удачно он выполнил царское повеление. Он даже точно предсказал день смерти русского архонта. Но он забыл, что человеческая жизнь полна всяких случайностей. В день его приезда в городе неожиданно началось возмущение против греческого царя, и жители побили предателя камнями. На седьмой день после пиршества Ростислав в страшных мучениях скончался.