Часть Четвертая

Тренировки в стиле постоянного повторения уже отработанных приемов начали набивать оскомину даже мне, и я решил прогуляться на «Авроре» вокруг Кипра — испытать пиратское счастье, если получится, и заодно закрепить на практике работу кормчих с компасом, освоить квадрант, и нанести вычисленные широты на карты. Мое решение всеми было принято на ура, а Дед даже скрипуче пропел — вот пошли на дело я и Рабинович…. Следующим вечером — утро и день загружали «Аврору» всем необходимым — вышли в рейс. Плюнув три раза через левое плечо, я приказал отдать швартовы и поднимать паруса. Движение в ночное время суток по компасу уже раз отрабатывалось, но тем не менее, всю ночную вахту я провел с кормчими, контролируя их не совсем уверенные действия. С рассветом отправился спать, предупредив вахту будить меня немедленно, если на горизонте появится парус. Но как говорится — дурных нема — вряд ли найдется капитан, решивший в эту пору отойти от берега далее прямой видимости. Поздняя осень — облачность, шторма, переменные шквалистые ветра, привычных ориентиров в виде солнца и звезд не видать. Без компаса и пяти минут курс не удержать, а уже через час можешь запросто следовать в противоположном направлении. Когда палубная команда поняла что идти придется не вдоль берега, а по прямой — сразу не поверила, а потом посмотрела на меня как на сумасшедшего, или скорее как на маньяка-самоубийцу, и это несмотря на то, что уже была ознакомлена с компасом и наш с Дедом авторитет. Согласно расчетам, берег Кипра мы должны были увидеть примерно на третьи сутки плаванья, но к концу вторых суток Дед с километровой высоты увидел остров. Дрейфовать в темноте на плав-якоре, имея берег под ветром было опасно, и поэтому я загонял Деда в поиске отмели, пригодной для рейдовой стоянки, где мы могли безопасно отстоять ночь. Двое суток морского пути из Александрии на Кипр, по словам кормчих, были абсолютным рекордом, а учитывая время года — просто фантастическим, что добавило плюсов к моей репутации. Наутро — после завтрака, состоявшего из яичницы, молодого сыра с зеленью, подогретых лепешек с персиковым вареньем и чаем, который приготовила моя наложница — состоялся военный совет. Решено было обходить остров с его западной оконечности, и далее на восток. Где гарантировано будут курсировать суда не арабской приписки.

Торопиться было некуда, поэтому шли на стакселях и кливерах, обкатывая нововведения и обучая экипаж управляться с ними. Несмотря на то что общая площадь парусов значительно снизилась, «Аврора» как ни в чем не бывало продолжала бодро резать волны. А уж маеты при переменчивых шквалистых ветрах у палубной команды стало на порядок меньше. При появлении солнца не упускали возможности работать с квадрантом, нанося координаты на карту, которую одновременно правили пользуясь взглядом птичьего полета, попутно нанося на нее неуказанные отмели и рифы. На четвертый день пути нам улыбнулась удача в виде генуэзского, судя по флагу, нефа. Длинной он был немного короче нашей «ласточки», зато в два раза шире. Этакий бочонок, или скорее мяч для регби, разрезанный вдоль, с сильно завышенной и длинной кормой и сравнительно низким и коротким баком, две мачты вооружены латинскими парусами. Поначалу у меня возникли сомнения — а стоит ли нападать на генуэзцев, ведь не византийцы же. Однако Дед тут же разразился пламенной речью.

— Ты что?! Саня — это же враги!

— ???

— Ты что, не помнишь, кто на Куликовом поле напал на наш передовой полк? Это же была генуэзская пехота!

Да, что-то припомнилось — черная, непобедимая генуэзская пехота — самые лихие рубаки и меткие арбалетчики, и еще что-то там. Ладно, отомстим пра (двадцать раз повторить) дедам за то, что сделали их пра….. внуки в четырнадцатом веке. Судно шло курсом на север, латинские паруса позволяли ему при довольно сильном западном ветре держать скорость шесть-восемь узлов (узел — 1,852 км/ч) — при таком ветре «Аврора» на курсе галфвинд (ветер в борт) могла не напрягаясь, развить скорость почти вдвое большую. Неф на наше преследование попросту не отреагировал — не сменил курс, не добавил парусов, такое впечатление, как будто нас не заметили. Даже как-то обидно. Чтоб окончательно внести ясность в наши намерения, когда между нами осталось триста метров, дал команду стрельнуть из аркбалисты в корму нефа. Опять «ноль на массу» — как будто преследуем мираж. Пришлось просить Деда слетать на развертку, но не опускаясь ниже двухсот метров — максимальный полет стрелы вверх, и заходить со стороны солнца. Дед поворчал по поводу того что рулетки у него нет, на что я предложил — пусть взлетит примерно на эту высоту, а я пальну из лука по максимуму — чем хуже рулетки. Вернувшись, Дед доложил, что ситуация непонятная — под прикрытием кормовой надстройки собралось не менее двух десятков доспешных воинов с луками, паники нет, скорее штатная собранность, палубная команда тоже особо не суетится. Известие о многочисленной охране нефа (простым матросам доспех ни к чему) скорее обрадовало команду — значит, приз будет ценный. Охранять дешевый груз, обещающий невеликую прибыль, из которой немалую часть денег придется отдать наемникам — дураков нет. Атаковать решил, имея неф под ветром. В этом случае стрелы, пущенные моими стрелками летели по ветру, и выигрывали в дальнобойности и убойности — а у противника, стреляющего против ветра, выходило все наоборот. Да и когда будем сходится, отнимем у нефа ветер своими парусами и лишим его маневренности. Когда дистанция сократилась до ста пятидесяти метров, охрана нефа дала о себе знать двумя залпами из луков. На что они рассчитывали, непонятно — только половина стрел на излете достигла «Авроры», не причинив никакого вреда. Два ответных залпа напротив, возымели свое действие — нашли пару своих жертв и загнали остальных защитников за габариты палубных надстроек и фальшбортов. Тут я вспомнил про рупор (Труба в форме усечённого конуса, предназначенная для направленной передачи звука), на изготовлении которого настоял Дед — у нас на «Зое» был такой, что интересно — негромко сказанное в него слово с капитанского мостика, было отчетливо слышно на баке — а это сто пятьдесят метров. В лучших традициях советских фильмов про войну, я предложил защитникам нефа сдаваться. На латыни это возможно, прозвучало так.

— Кто будьет сдатся, тот будьет пить водка и курьит пелёмор! Остальной зольдат будьет висет этот верьёвка!

Мой ультиматум понят не был, и спустя минуту на их корме образовалось построение, напоминающие римскую «черепаху», прикрывающую ростовыми щитами дюжину лучников, которые тут же начали обстрел «Авроры». Ну что ж, выбор сделан — поехали. Ответом был слитный залп трех аркбалист. Тупые, тяжелые дротики снесли этот карточный домик не хуже удара молота — брызнули в стороны обломки щитов и тех, кто за ними стоял, окрасив низ бизань-паруса (кормовой парус) в красный цвет. Кому удалось избежать попадания тяжелых дротиков, лишившись прикрытия щитов, попали под залп стрел с трехгранными бронебойными наконечниками. Хотел было скомандовать, чтоб из аркбалист били через борта, переборки и комингсы трюма по засевшим там супостатам, но жаба не дала калечить практически уже мой корабль. Вместо этого дал команду на сближение.

— Абордажной команде подготовить багры, «кошки», дреки (небольшой складной якорь) и переходные мостики. Лучникам прикрытия — рассредоточится, согласно своих секторов обстрела! Марсовые (марс — площадка на топе составной мачты) стрелки — занять свое место на мачтах! После команды «На абордаж» залп по противнику, а далее действовать по обстановке. Всем занять свои места!

Неф, как я уже сказал, был немного короче «Авроры» — но при одинаковой высоте главной палубы, его бак был выше нашего где-то на метр, корма как минимум на полтора превышала нашу, и при этом метра на три была длиннее. Я такой весь красивый — доспех (от островерхого шлема с пластинчатой брамицей, нащечниками и стрелкой, прикрывающей нос, до пластинчатых мокасин, закрывающих взъем стопы) был подвергнут воронению (чернению). Вооружился короткой абордажной саблей, массивная гарда с вертикальной зубчатой полосой, в районе костяшек, напоминающей зубья ножовки, для ударов по незащищенной плоти, и вороненым баклером — цельнометаллическим круглым щитом, с дециметровым шипом в центре умбруна, диаметром примерно сорок сантиметров, с заостренной кромкой. И только плюмаж украшающий шлем, был кроваво красного цвета.